Дмитрий Мережковский - Тайна Запада. Атлантида – Европа
Дьявол, «обезьяна Бога», подражает ему во всем, – и в этом: бог Содома, Андрогин, – искаженный, страшно сказать, в дьявольском зеркале, Сын. Древние это могли не видеть, – мы не можем. Вот почему новый Содом хуже древнего: «...и ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься».
XVII
Три Ангела посетили Авраама у дуба Мамврийского: Ангел Отца, Эль-Элиона, Ангел Сына, Эль-Шаддая, и Ангел Духа-Матери, Эль-Руаха (Быт. 18, I. – Delitzsch, Genesis, 331, s. s. – H. Gressmann, Mose und seine Zeit, 1913, p. 55; 426). Первый остался с Авраамом, а второй и третий пошли к Лоту в Содом. Ночью, «все городские жители, Содомляне, от молодого до старого, весь народ со всех концов города, окружили дом и вызвали Лота, и говорили ему: где люди, пришедшие к тебе на ночь? выведи их к нам; мы познаем их».
Вот лунная ночь Содома, благоуханная или смрадная, смотря по вкусу. К мужеженской прелести ангелов воспылали неземною любовью «небесники», уранисты. Это ли «божественный Эрос» Платона-Сократа?
«И очень приступили к Лоту, и подошли, чтобы выломать дверь. Тогда мужи те (здесь, может быть, содомлянам ангел Духа-Матери кажется Мужем, а гоморрянкам ангел Сына, Жениха, – Невестою) простерли руки свои и ввели Лота к себе в дом, а дверь дома заперли. А людей, бывших при входе, поразили слепотою, от малого до большого, так что они измучились, искав входа».
Тою же слепотой поражены до сего дня гости Платонова «Пира» – все неисчислимое, как песок морской, вездесущее племя содомлян: ищут входа в брачный чертог и находят «злую яму».
«Солнце взошло... и пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь с неба. И ниспроверг города сии... И встал Авраам рано утром... и посмотрел к Содому и Гоморре... и увидел: вот, дым подымается от земли, как дым из печи» (Быт. 19, 1–28).
– «Я мог бы наполнить багровыми клубами дыма мир, и сгорело бы все», – говорит, в наши дни, демон Содома, в «первом явлении Женомужчин». – «И дым мучений их будет восходить во веки веков», – скажет Ангел Апокалипсиса.
XVIII
«За что казнил Господь Содомлян?» – спрашивает Талмуд и отвечает: вечный мир и согласие царили у них, земля их была плодородна, стада многочисленны, и были они всеблаженны и всепрекрасны, но так пресытились этим блаженством, что забыли Бога; за это Он их и казнил (В. Розанов. В соседстве Содома, 1914, с. 12).
Здесь Талмуд как будто повторяет Платона: «Будучи уже не в силах вынести того, что имели, развратились они (атланты)... И, слепые, почитали себя всеблаженными и всепрекрасными, в то время как пресытились они неправедным богатством и могуществом». – «И Зевс решил их казнить». Это и значит: Атлантида – Содом; тот же грех – та же казнь.
XIX
«Лот возвел очи свои и увидел всю долину Иорданскую, что она, прежде нежели истребил Господь Содом и Гоморру, вся орошалась водою, как сад Господен», земной рай (L. Schneller. Kennst du das Land? 1925, p. 346–347). Раем земным была и Атлантида, Остров Блаженных.
Мертвая, у Мертвого моря, земля так доныне опустошена, бесплодна, проклята, пропитана нефтью, солью, селитрою и серою, так похожа на ад, как ни одна земля в мире; котловина глубокая – ведьмин котел с ядовитым сгустком на дне – морем синим, как синий купорос. Но радужно-светящиеся горы Галаада и Моава все еще кажутся райскими; райскою свежестью дышит из горных ущелий, по вечерним и утренним зорям, благоухание лавророзовых кустов, и бальзамных вересков сквозь смрадную серу и нефть, как воспоминание рая в аду.
Нынешние бедуины-пастухи сохранили память о Содоме и Гоморре в именах двух гор, Уздом-Гамура (Usdom-Gamûra). В очень ясные, как бы райские, зимние утра, на восходе солнца, воды Мертвого моря, металлически-тяжелые, густые, купоросно-синие, легчают, яснеют, прозрачнеют, так что можно видеть, говорят пастухи, подводное чудо на дне – два затонувших города, окруженных райскими садами и рощами; оба из белого мрамора и золота, такого великолепия, какого не было, нет и не будет никогда на земле (L. Schneller. Kennst du das Land? 1925, p. 346–347).
XX
Атлантида на западе, Содом на востоке, – два крайних звена одной цепи, а между ними – Европа. Или, в другом порядке: от Ермона, куда нисходили падшие ангелы, святые воды Иордана текут в Мертвое море, а посередине выходит из вод крещения Спаситель мира, еще или уже Неизвестный.
XXI
Гибель великих цивилизаций от войны и разврата – общее место всемирной истории – только здесь в мифе-мистерии об Атлантиде, гибели первого человечества, получает и для второго – необщий, грозный смысл, или, вернее, два смысла. В те дни, так же как в наши, война и разврат делаются небывалыми по качеству, – крайним, кромешным, уже не человеческим, а сатанинским злом Вот первый смысл, а второй, мало одной воды и одного огня, – нужно их соединение, чтобы произвести вулканический взрыв – конец Атлантиды: так мало одной войны и одного разврата, – нужно их соединение, чтобы произвести духовный взрыв – конец нынешнего человечества.
В этих двух смыслах, первый конец подобен второму, Атлантида подобна Апокалипсису. «Я увидел жену, сидящую на звере багряном». Жена – великая Блудница – Разврат, а багряный Зверь – Война. «И держала золотую чашу, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее», и «упоена была кровью святых» (Откр. 17, 3–4; 6).
Похоть пылает огнем в крови, кровь льется на войне, как вода: вода и огонь соединяются в один вулканический взрыв – конец мира.
XXII
Вспомним древнемексиканские рисунки человеческих жертв (Codex Fejervary-Mayer), где тоже соединяется сладострастие лютое с лютою жестокостью в одну религию дьявола. Так – в обеих гемисферах, восточной и западной, в обоих человечествах, первом и втором.
Если такие разные, такими безднами пространства и времени разделенные миры, как древние мексиканцы, эллины, иудеи, христиане, ничего друг о друге не зная, вспоминают и предсказывают одно, то очень похоже на то, что эти совпадения относятся к действительному религиозному опыту человечества, – к тому, что, наверное, было и, вероятно, будет. Все это и значит: Разврат и Война грозят соединиться, как два конца одной веревки, в мертвую петлю на шее второго человечества, так же как первого. Очень плохой для Европы знак, что они уже соединяются, и знак еще хуже, что этого почти никто не видит.
Кажется, еще не поздно: если бы только увидеть петлю, можно бы ее развязать. Но увидим ли, – вот вопрос.
2. Стыдная рана
I
Весь христианский эон протекает под знаком божеской личности – Христа, или демонической – Антихриста; весь эон дохристианский – под знаком божеского или демонического пола. Тайна Одного – Сына – открывается в христианском эоне; в дохристианском – тайна Двух – Отца и Матери.
II
Надо современного человека вывернуть наизнанку, как бы перевести из трех измерений в четвертое, чтобы показать ему, что пол и Бог связуемы, что это «проклятое место» может быть святым. Две отдаленнейших, противоположнейших точки в христианской сфере мысли, чувства и воли – Крест и Пол. Всякая попытка их сближения кажется невыносимым кощунством или просто безумьем.
III
Что такое половая любовь, только ли воля к продолжению рода или еще что-то большее, – мы об этом не думаем; древние люди всех религий – от Иеговы и Аммона-Ра, итифаллических (с поднятым фаллом), до оскопленного Аттиса – только об этом и думали. Пол для нас явление; для древних – явление и сущность, нечто земное и небесное.
Можно ли молиться, думая о поле? Этого вопроса для нас нет вовсе, потому что слишком ясно, что нельзя; для древних этого вопроса тоже вовсе нет, потому что слишком ясно, что можно и должно. «Вся языческая религия струится от пола». – «Вся древность непрерывно внимает полу» (В. Розанов. В мире неясного и нерешенного, с. II, 119).
Смертный рождается, чтобы умереть; пол в рождении связан со смертью, страшен и свят, как смерть. Если должно молиться пред лицом смерти, то, казалось бы, и пред лицом пола: нам это легко понять, но сделать не трудно, а невозможно.
Думать о смерти на брачном ложе нельзя, просто глупо, так же как о браке – на смертном ложе; глупо для нас, но не для древних: все религиозно-половые мистерии, – а других нет, – от Озириса до Аттиса, только и делают, что соединяют эти два ложа, брачное и смертное. Но для нас древние мистерии, в лучшем случае, только грубые, полудикарские (это в Еливзисе, во дни Перикла) «земледельческие культы плодородья», а в худшем, – «половое помешательство», psychopathia sexualis, по учебнику Крафт-Эбинга. Как будто древние, по крайней мере, в ту пору, когда создавались мистерии, в IX–VIII вв. до Р. X., не были телесно и душевно здоровее нашего, а может быть, и целомудреннее; как будто не знали они, что такое страх Божий и человеческий стыд. Но знали и то, чего мы уже не знаем, – что пред лицом Божьим падает покров стыда: наг, вышел человек из Божьих рук, и наг, вернется в них.
IV
«Если бы не Дионису совершались фаллогогии (праздничные шествия Фалла), то были бы они делом постыднейшим; но вот, Дионис и Аид – один и тот же бог», – учит Гераклит (Heracl., fragm. 127. – E. Pfleiderer, Die Philos. d. Heracl. v. Eph. im Lich. te der Mysterienide, 1886, p. 28). Бог любви – Дионис, бог смерти – Аид. Это значит: смысл фаллических таинств – вовсе не «земледельческий культ плодородья», как думают христианские атеисты, ученые невежды, а любовь, через смерть ведущая в вечную жизнь; так, по Гераклиту, а ведь он, посвященный в мистерии, больше, конечно, знал о них, чем мы.
