Оливье Клеман - Оливье Клеман Истоки. Богословие отцов Древней Церкви
Несколько старцев пришли к авве Пимену и сказали ему: «Если мы увидим братьев дремлющими во время богослужения, должны ли мы упрекать их за это, чтобы они бодрствовали?» Он ответил: «Когда я вижу дремлющего брата, то кладу его голову к себе на колени, чтобы ему было покойно»
Апофтегмы
Пимен, 9.
«Духовный отец» скромен. Прежде всего, он принимает своего «сына» в молитву. «Сын» не должен беспокоить его из–за незначительных деталей повседневной жизни, но советоваться прежде всего тогда, когда какой–либо «помысл» упорствует и становится навязчивым. Эти ограничения не касаются определенных моментов, когда необходимо строжайшее и детальное «раскрытие сердца».
Брат, не полезно обращаться за советом [к духовному отцу] по поводу любых зародившихся помыслов: большая часть их скоро исчезнет. Следует просить совета лишь в отношении тех, что упорствуют и воздвигаются на тебя…
Варсануфий
Письмо 165.
Брат, не пытайся сам различить приходящие к тебе помыслы, ты к этому не способен… Если они смущают тебя… исповедуй перед Богом свое бессилие, говоря: Господи, я в Твоих руках, приди мне на помощь… Если же помысл упорствует в тебе и воздвигает на тебя брань, поведай о нем твоему авве, и, милостию Божией, он исцелит тебя.
Варсануфий
Письмо 142.
Келарь имел привычку, показавшуюся мне примечательной: он всегда носил у пояса табличку, и я заметил, что он записывал туда все приходящие ему на ум помыслы, дабы исповедовать их всякий день своему духовному отцу.
Иоанн Лествичник
Лествица, 4–я ступень, 32.
«Отец» ведет своего «духовного сына» к свободе. Ибо
В Едином
нет более ни учителя, ни ученика,
но все суть боги.
Евагрий Понтийский
Сотницы, 4, 58,
Глава III ВЕРА И СМИРЕНИЕ
Христианскую аскезу отличают «техника» самообуздания, внутренняя собранность и ясность, которые позволяют человеку постепенно достигать состояния радости и блаженства, потому что аскеза служит в конечном счете установлению личного отношения. Здесь прежде всего важны вера и смирение как выражение личной приверженности к другой — сокрытой, но явленной в откровении — личности. Смирение — это вовсе не стремление быть ничем, чтобы стать всем, но принятие самого себя в своей открытости навстречу Другому.
В самом деле, для христианина Божественное не сводится к подлежащей исследованию внутренней замкнутости, к некоей космической глубине, из которой можно извлечь пользу (например, обретая некие «силы»). Оно не имеет отношения к более или менее спиритуалистическому сциентизму. Божественное — это Некто, приходящий ко мне в суверенной свободе своей любви. Благодатью не повелевают. Можно только подготовить себя к ее принятию, быть в постоянном ожидании возможной встречи.
Может ли человек или предмет, взятые в своей непрозрачности, укрыться от обращенного на них взгляда? Напротив, высшие и Божественные сущности, даже находясь перед нами, могут быть восприняты только с их соизволения — неважно, явлены они или сокрыты.
По благодати Бог открылся Аврааму и другим пророкам: очи сердца сами по себе не позволили Аврааму видеть Бога, но Его благодать непосредственно открылась взору этого праведника. Это верно не только по отношению к Богу Отцу, но и Господу нашему и Спасителю, а также Духу Святому…
Будем же и мы трудиться для того, чтобы отныне Бог являлся нам, как обещает святое слово Писания: Он обретается неискушающими Его и является не неверующим Ему (Прем. 1,2).
Ориген
Гомилия 3 на Луку, 1, 11.
Вера есть путь. Она несет с собой риск. Карты не бросают, не начав игры. Только вера и внутреннее очищение могут отверзать очи сердца и делать их способными к созерцанию, которое, однако, есть всего лишь частичное предварение того, что нам предстоит узреть в Царстве.
Я есмь путь и истина и жизнь (Ин 14, 6). Вера есть наш путь, созерцание — истина и жизнь. Теперь мы видим, как бы сквозь тусклое стекло, гадательно (1 Кор. 13, 12): это вера. Тогда же лицом к лицу: это созерцание. Еще Павел говорит: Христос верою вселяется в сердца наши, во внутреннего человека: идя этим путем, мы начинаем прозревать. Но Павел добавляет: Вы уразумеете превосходящую разумение любовь Христову, дабы вам исполниться всею полнотою Божиею (Еф. 3, 16—19) Созерцание и есть эта полнота… Вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге, такова вера. Koгдa же явится Христос, жизнь ваша, тогда и вы явитесь с ним во славе (Кол. 3, 3—4) таково видение Бога Возлюбленные! Мы теперь дети Божий, но еще не открылось, что будем: такова вера И в продолжение. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть (1 Ин 3, 2) таково созерцание.
Сказал Иисус к уверовавшим в Него иудеям: если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и истина сделает вас свободными (Ин. 8, 31—32). Они имели веру, они начали свое странствование во Христе, как по пути. Вот почему Он требует от них идти до конца. Но Он и предвещает: Истина сделает вас свободными. Свободными от чего, если… не от тления и смерти?
Это странствие, этот путь — вера — вынуждает меня вновь повторять слова апостола: Итак, возлюбленные, имея такие обетования, очистим себя от всякой скверны плоти и духа, совершая святыню в страхе Божием (2 Кор. 7, 1).
Есть и такие, кто — прежде веры — сам хочет отыскать чистую и неизменную истину. Но только вера и чистое сердце позволят им узреть ee: Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф. 5, 8) Иначе они напоминали бы слепцов, надеющихся исцелиться, обращая к солнцу угасшие взоры.
Кто может созерцать свет, не обретя прежде зрения?
Августин Иппонский
Проповедь 346, 2.
У нас нет другого пути, кроме Христа. Мы прилепляемся к Нему со всей нашей тоской, неспособностью к покаянию, очищению, молитве. Ибо Он есть наше покаяние, наше очищение, наша молитва. В Нем «тоска смерти» становится «тоской по Богу»: воплотившийся Бог, сходя в ад, избрал путь страданий ради нашего освобождения. Два великих духовных подвижника той эпохи, св. Исаак Сирин и св. Иоанн Лествичник, согласно свидетельствуют об этом. Прежде всего надо услышать возглас, возносящуюся из глубины мольбу Исаака и вспомнить о другом — первом — Исааке, над которым блеснул отцовский нож; но Бог отвел его…
Господи Боже наш, Иисусе Христе,
оплакавший Лазаря и проливший над ним слезы скорби
и сострадания,
прими слезы горечи моей.
Своими страстями умери мои страдания.
Своими язвами исцели мой язвы.
Своею кровью очисти мою кровь.
Исполни тело мое благоуханием Твоего животворного тела,
ибо испитая Тобою желчь
услащает горечь души моей…
Пусть тело Твое, распростертое на древе креста,
подвигнет к Тебе дух мой, угнетаемый бесами…
Пусть святые руки Твои, пронзенные гвоздями,
вырвут меня из бездны погибели
и вознесут к Тебе, по обетованию Твоему.
Пусть лик Твой, познавший плевки и пощечины,
просветит мое лицо,
отмеченное печатью моих прегрешений.
Пусть Дух Твой, преданный Тобою на кресте в руки Отца,
милостию Твоею приведет меня к Тебе.
У меня нет мужества, чтобы искать Тебя,
ни покаяния, ни любви ..
У меня нет слез, чтобы молиться Тебе.
Дух мой погружен во мрак…. сердце оледенело…
и не знаю, как согреть его слезами любви к Тебе.
Но Ты, Господи Боже мой Иисусе Христе,
даруй мне всецелое покаяние, потрясение сердца,
чтобы всею душою я взыскал Тебя.
Без Тебя же не существую…
Пусть Отец, предвечно породивший Тебя в лоне Своем,
обновит во мне образ Твой.
Я оставил Тебя, Ты же не оставляй меня.
Я удалился от Тебя, Ты же взыщи меня.
Приведи меня на пастбище Твое, к овцам стада Твоего.
Вместе с ними накорми меня
свежей травой таинств,
пребывающих в чистом сердце,
сердце, несущем в себе свет Твоих откровений…
Да удостоимся сего света
благодатию Твоею и любовью к человеку,
Иисусе Христе, Спаситель наш, во веки веков.
Аминь.
Исаак Сирин
Аскетические трактаты, 2–й трактат.
Потребно множество упражнений, множество тайных трудов после прожитой в небрежении жизни, чтобы наш дух, подобный прожорливому и злому псу, достиг прозрачности и бодрствования благодаря простоте, кротости и усердию. Однако соберемся с мужеством! Страсти гнетут нас, а мы слабы: принесем же доверчиво Христу нашу духовную слабость и немощь; исповедуем их перед Ним. И Он поможет нам, не считаясь с нашими заслугами, но с одним–единственным условием: мы должны непрестанно, вплоть до самого дна, сходить в бездну смирения.
