Софроний Сахаров - Подвиг богопознания. Письма с Афона (к Д. Бальфуру)
Письмо 17. Постриг
Поздравления с принятием монашества
Афон, 18 (31) мая 1933 г.[287]
Всечестнейший батюшка отец Димитрий!
Благословите.
Поздравляю Вас с принятием ангельского образа[288]; неизменное желание сердца моего и молитва, чтобы дал Вам Господь обильную благодать в помощь на том тесном пути, на который Вы вступили. Верю, что Ваш новый небесный покровитель великий святитель Димитрий умолит Господа за Вас. Этот святой «многочастне и многообразне» засвидетельствован свыше как весьма благоугодивший Богу[289]. Как только несколько определится Ваше положение, то есть будет хотя бы относительно оседлым, пришлю Вам что-нибудь из его сочинений. Творения святого Димитрия носят на себе явную печать благодатного помазания…[290]
Я очень люблю и почитаю Вас. Молюсь всегда. Молюсь теперь, чтобы Господь или избавил Вас, или дал бы сил понести те скорби и неприятности, быть может — оскорбления, которые так возможны на Вашем пути.
Ваш недостойный меньший о Христе брат
иеродиакон Софроний,
грешный, унылый, расслабленный, больной,
ленивый, малодушный (и так без конца)
P.S. Относительно книг Вашу просьбу исполню опять — таки, когда Ваше положение станет более определенным. (Так сказал старец отец Силуан.)
Письма, даже и мои, адресуйте на имя R. P. Silouan; более важные — шлите Recommandé.
Землетрясение у нас продолжается даже до сих пор. По временам повторяются не очень сильные, а иногда и совсем небольшие колебания; но все же, если это случается ночью, приходится встать и помянуть «кий наш состав»[291].
Слава Богу за все.
Письмо 18. Пережитое искушение
За любовь нужно бороться. Молитва друг за друга. О самоукорениях. О нищете материальной и духовной. О почитании Русской Церкви
Афон, апрель 1934 г.[292]
Воистину воскресе Господь!
Глубокочтимый батюшка отец Димитрий!
Благословите.
И я так хорошо помню Пасху 1932 года, а, быть может, еще лучше — время после Пасхи. Но это уже неповторимое время в нашей жизни. Продолжалось оно с некоторыми неизбежными трудностями приблизительно до Рождества; а потом произошел надрыв. Но хочется верить, что любовь Христова — однажды начавшись — не кончится вовеки. Однако опыт жизни показывает, что за сохранение ее нужно постоянно и сильно бороться; иногда даже удивляться приходится, как ее еще нет, тогда как сердце уже изболелось от плача по ней; но не теряю надежды, что, помощью Божиею, мы избежим поражения.
Получение весточки от Вас мне доставило большую радость. Я ожил снова. Не спорю, что по временам за истекшее время от Великого поста (1933 г.) до этой Пасхи мне бывало так горько, что я едва не пожалел о нашей встрече. И это несмотря на то, что я предвидел неизбежность всего происшедшего; с самого начала нашей переписки я всегда со страхом принимался за письмо… и только сознание, что в течение какого — то времени это необходимо, — придавало мне силы. Чуть ли не с первых писем я отрекался от выпавшей мне роли, прежде всего потому, что в настоящее время сия роль не только мне, худейшему и несмысленному, но, быть может, и никому другому не по силам. (Объяснить это сейчас я не имею возможности.) Во-вторых, потому, что именно эта переписка и привела нас к тому долгому по времени искушению, которое мы пережили и которое, быть может, благодатию Божиею, не повторится.
Если в том, что говорю, Вы увидите что-либо другое, кроме любви, то ошибетесь.
Теперь уже кончилась всякая нужда в той форме наших отношений, какая существовала ранее. Время ее прошло окончательно. Молитва друг за друга — вот преимущественно что остается нам. Сила молитвы весьма велика. Вы уже вкусили горечи на том пути, на который вступили… но это еще только начатки. Как горько и скорбно душе на пути следования за Христом Господом «на вольную страсть». Недаром преподобный Иоанн Лествичник говорит: «От хлеба, что с горьким зелием да яст, от чаши, что со слезами да пиет, да не в суд себе воинствует»[293].
Все происшедшее с Вами меня нимало не удивляет; одному, впрочем, несколько удивляюсь, уж слишком скоро с Вами произошло то, что обычно начинается по прошествии нескольких лет. И это, быть может, потому, что Вам засчитаны прежние годы, то есть до перехода.
Когда я читал Ваши самоукорения, то вспоминал, как один старец (древний) сказал пришедшему к нему монаху египетскому, который жаловался на то, что постоянно побеждается скверными помыслами: «Удивительны египетские монахи, они наговаривают на себя многое такое, чего на самом деле нет, а вот иерусалимские, наоборот, любят похваляться такими дарованиями, которых в действительности не имеют».
Простите, дорогой, если я еще позволю себе снова повторить то, что уже, кажется, несколько раз говорил, — моя душа по — прежнему склоняется к той мысли, что, несмотря на некоторые моральные трудности, для Вас жить в Лондоне, — все же это единственное место, по крайней мере в настоящее время, где Вы найдете добрые и благоприятные условия для себя, а вместе будете полезны и другим более, чем где бы то ни было еще, — не говорю уже об Америке, где пребывание Ваше весьма вредно для Вас. С самого начала этого предприятия (поездки в Америку) я был против него, но только то обстоятельство, что мы стояли пред уже совершившимся фактом, не дало мне возможности сказать об этом, дабы не посеять в душе Вашей сомнения и нерасположения к предстоявшему Вам труду[294].
В Лондоне, несомненно, благоприятно разрешится для Вас и материальный вопрос.
Сквозь слезы Вы находите в себе силы шутить о постигшей Вас нищете. Вполне разделяя Вашу скорбь, я вместе с тем радуюсь, что Вы сами уже почувствовали пользу бедности материальной для души[295]. Вашу мысль, что недостаток материальных средств «всячески мешает церковному делу», — готов разделить лишь в самой незначительной мере. Наша духовная нищета (в дурном смысле, то есть как отсутствие духовной силы) — вот это воистину большое препятствие.
Старец отец Силуан вчера вечером просил меня написать конверт Вам и отправил уже письмо, не дождавшись моего. Но сегодня вечером опять пришел сказать, чтобы я написал Вам от его имени, чтобы Вы ехали в Лондон без малейшего сомнения.
Относительно Вашего пребывания в Америке сказал: «Не благоволит моя душа, чтобы он там оставался». Таким образом, митрополит Сергий, митрополит Елевферий, старец отец Силуан за то, чтобы Вы ехали в Лондон. Чего же более?
К Вашей идее поступить на богословский факультет в Афинах старец отец Силуан относится отрицательно. (В Солуни нет богословского факультета; Халкинская школа — подобна русским семинариям, несколько выше.)
Теперь еще о нашей переписке. Вы, как видно из Вашего письма, до сих пор храните мои письма, а я очень не хочу, чтобы они как-нибудь случайно попали в другие руки, и поэтому прошу Вас их уничтожить. Кроме того, писанные к определенному лицу в определенных условиях, они не заключают в себе законченных мыслей, но во всех отношениях являлись предназначенными для некоторого переходного времени. И еще, — с самого начала моя переписка с Вами была встречена с большим неудовольствием от большинства старцев, думаю, главным образом потому, что афонские старцы (подавляющее большинство) неблагоприятно относятся к митрополиту Сергию, смотря на его дело глазами митрополита Антония и его собора. Я не скрывал своего расположения к Русской Патриаршей Церкви и поэтому подвергся некоторому преследованию. Почему прошлый год был вынужден, во избежание неприятностей, просить Вас не писать писем на мое имя. Положение не изменилось. Поэтому прошу Вас, вести общего характера сообщайте старцу отцу Силуану и только что-либо отдельное и особое вкладывайте для меня в отдельном запечатанном конверте. Писать Вы теперь будете; старца не опечаливайте. Немного по русской форме: «Жив, здоров, чего и Вам желаю». И так раза три в год.
С неизменной любовью о Господе
недостойный иеродиакон Софроний
Письмо 19. Христианская жизнь есть подвиг
О неизбежности скорбей для восприятия благодати. О брани с миром. Наше спасение только впереди. «С Креста не сходят, а снимают». О брани с блудной похотью. «Христианин обязательно должен быть подвижником»
