Рушель Блаво - 33 простых способа создания зон здоровья и счастья у вас дома и на даче
Где вы, Александр Федорович?
Мои лирические размышления о прелести бытия и экспедиционной жизни прервал вопрос Насти Ветровой:
— Коллеги, никто не видел Белоусова?
Я огляделся. Действительно, его нигде не было. «По лугу не гуляет, цветов не собирает, по лесу тоже не ходит, потому что когда наш Александр Федорович пробирается сквозь деревья и кусты, треск стоит, как будто это медведь лезет — при белоусовских-то габаритах!» — ну вот, я опять подумал о медведе!
— Александр Федорович, вы где? — закричала Настя.
— Где… де… — отозвалось горное эхо.
Мы молчали, надеясь услышать не только эхо, но и могучий бас Александра Федоровича, но отзвуки смолкли, и воцарилась абсолютная тишина, не нарушаемая даже птичьим гомоном.
Вдруг Настя воскликнула:
— Как он мог уйти, ничего никому не сказав! Он же знает, что нам нельзя разделяться!
— Наверное, и ушел по-английски, потому что иначе мы бы его не отпустили.
— Алексия, Настя, а почему вы уверены, что Александр Федорович ушел сам? Может быть, его похитили?
— Кто, Рушель, что вы говорите! Кому, какой силе возможно похитить Александра Федоровича Белоусова, этого великана, да еще так, чтобы мы ничего не услышали! Нет, он ушел сам, и старался ступать тихо, чтобы нас не разбудить. Странно, но на этот раз ему удалось.
В принципе я был полностью согласен с Алексией; но зачем было Белоусову уходить? Я не мог представить себе такую вещь, из-за которой Александр Федорович нас бросил.
— Мишель, а вы что думаете? Почему вы молчите?
— Я, дорогой друг, пытаюсь понять. Давайте рассуждать логически: Алексия совершенно права — украсть Белоусова не могли. Могли ли его заманить духи, как это целых два раза случилось с Алексией?
— Нет, папа, вряд ли. Сам хозяин этой земли, Медведь-шаман, благословил нас спокойно бродить по ней, а значит, никому из нас духи не причинят вреда.
— Да, доченька, я тоже так думаю. Остается одно: Белоусов оставил нас сознательно и по своей воле.
Какие могут быть причины? Опасность, о которой он знал, а мы — нет?
— Нет, что вы, Мишель! Не надо так говорить об Александре Федоровиче! Он бы нас никогда не предал! И он совсем ничего не боится!
— Да, Настенька, и не расстраивайтесь — я совсем не собирался обидеть нашего друга, я просто хочу перечислить все причины его исчезновения, даже невозможные.
— А помните, в Бирме Белоусов сказал нам, что остается в гостинице, потому что встретил любовь всей своей жизни[17]?
— И оказалось на самом деле, что нет никакой любви, а остаться нужно для дела! Он тогда всех нас выручил!
— Итак, Рушель и Алексия, вспомнив тот замечательный случай, сразу назвали еще целых две причины, по которым Александр Федорович мог оставить нас: любовь и деловая необходимость. Давайте разберем их по очереди. Что вы думаете, коллеги, о первой причине?
— Я думаю, Мишель, что это возможно. Знаете, сегодня утром, когда я увидел Александра Федоровича таким бодрым, я заподозрил, что он не ночевал вместе с нами. Помните, все видели как он ушел, а кто-нибудь видел, чтобы он возвращался? Во-от…
— Но у кого он мог остаться? Кто эта женщина?
— Мишель, здесь нет никого, кроме Хранительницы, красавицы Серафимы. Не думаете же вы, что он сбежал в Усть-Солье к тетке Ульяне!
— Нет, последнего я, Настенька, не думаю. Но неужели! Сама Хранительница!
— А что тут такого? Серафима молода, красива, одинока…
— Она — да, но Белоусов!
— Александр Федорович — великий человек!
Почему-то когда нам показалось, что найдена верная причина исчезновения Александра Федоровича Белоусова, мы расслабились, перестали волноваться и обижаться на него. Любовь — это очень важно!
— И все-таки, друзья, я должен связаться со своими внуками, которые в своем путешествии опережают нас, пусть всего на один шаг, но тем не менее они уже должны знать о таинственном исчезновении их крестного.
Мишель достал из рюкзака «магический кристалл» и отошел в сторону.
— Любви все возрасты покорны! — процитировал я банальную сентенцию.
— Ах, Рушель, ну что вы! Все равно он не должен был нас бросать!
Наверное, после того, как Настя работала с Александром Федоровичем в немецких архивах и крестила с ним детей Алексии и Петровича, она склонна рассматривать его как свою собственность.
— Настенька, душа моя, у вас скоро свадьба, у вас любящий и любимый жених, который ждет не дождется вас в Питере и сейчас, наверное, рассылает свадебные приглашения. А Александр Федорович прожил долгую жизнь, терял многое и многих, он давно один, так порадуйтесь за него!
— Но почему он нам не сказал? — Настя, кажется, прониклась моей вдохновенной речью.
— Любовь, особенно когда она только зарождается, — чувство очень нежное и хрупкое, о нем трудно говорить другим людям. А еще Белоусову было сложно разговаривать с нами из-за того, что его крестники запретили нам разлучаться.
Пока мы с Настей рассуждали о превратностях любви, а Алексия молча смотрела в небо и жевала соломинку, вспоминая, как они с Петровичем утаили от всех начавшийся роман, вернулся Мессинг.
— Друзья, ничего страшного. Петрович сказал, что оранжевая фишка, под которой у них фигурирует Александр Федорович, на месте, однако Колька (а именно он ею играл) категорически отказался сдвигать ее с дома Хранительницы, хотя поначалу ненамного отошел в сторону. Все правильно, так оно и было — сначала Белоусов пошел с нами, а потом вернулся к Хранительнице. Полька же сказала, что крестный все сделал правильно, и что так нужно всем.
— Значит, не только любовь, но и дело! Я же говорила, что Александр Федорович не оставил бы нас просто так!
— Вот и хорошо, Настенька, порадуемся за него. Коллеги, а может, пойдем уже?
Встреча с Медведем-шаманом
Ночной костер
Шли мы до самой темноты — решили обойтись без обеда, раз столько времени потеряли на поиски Александра Федоровича, и к ночи вышли на берег озера Аккем.
И снова треск костра, и яркие звезды, отражающиеся в черной озерной воде…
— Леди и джентльмены! Вам не кажется, что все это уже было? Первая наша ночевка на свежем, так сказать, воздухе была на берегу озера Аккем, и сейчас мы вернулись к нему же.
— Нет, Рушель, мы не вернулись. Посмотрите на карту, — сказал Мишель, протягивая мне свою планшетку, — озеро Аккем большое, рядом с ним стоит наша турбаза, и оно же омывает гору Белуху. Здесь все недалеко, Рушель. Мы обошли все за короткое время с многочисленными остановками, встречами и приключениями!
— То есть мы сейчас с другой стороны Аккемского озера, — понял я, разглядывая карту.
— Вот именно, но мы могли бы оказаться здесь намного раньше. Смотрите, Тюн совершенно не на пути к Белухе, потом Усть-Солье — тоже в стороне. Мы шли кривым путем, как и собирались.
— Да, осталось только познакомиться с Медведем-шаманом.
— А про чудь вы забыли, Рушель?
— Вы в нее верите, Мессинг? Мне думается, что чудь давно вымерла, как и курумчинские кузнецы.
— Если кто-то и откроет нам ее тайну, то только Медведь-шаман.
— Я боюсь этой встречи, Мишель, хотя она представляется мне неизбежной. Очень уж страшным он был.
— Но ведь Хранительница…
— Да, я помню, и я верю Серафиме, но почему-то мне страшно…
В ночной темноте костер сиял ярким солнцем, мы вчетвером сидели вокруг, согретые его жаром, а остальной мир выглядел чужим и холодным. Озеро прятало свои тайны, лес казался угрожающим, а горы — неприступными… Если бы сейчас кто-то захотел понаблюдать за нами, он мог бы, ничего не опасаясь, рассматривать нас из темноты, и мы никогда бы его не увидели и даже не почувствовали; ведь когда сидишь у ночного костра, кажется, что за тобой наблюдает сама ночь.
Слушаем и повинуемся
Из тьмы в наш узкий светлый и жаркий круг вдвинулась высокая фигура.
Медведь-шаман.
Мы только что говорили о нем с Мишелем, и я ждал его, ждал прямо сейчас. Я предчувствовал, что наша встреча произойдет здесь, где Белуха смотрится в озеро Аккем. Здесь, между поднебесной и подводной горой, должна была произойти одна из самых важных встреч в моей жизни, ведь здесь давным-давно скрылось в чреве земном великое Беловодье.
Медведь-шаман оказался высоким человеком такой широкой кости, что вполне мог сойти за гигантского медведя. Тем более что одет он был в цельную медвежью шкуру — он носил ее как в накидку с рукавами из медвежьих лап, набросив на голову медвежий скальп, как капюшон. Медвежьи глазницы светились желто-оранжевым сердоликом. «Так вот почему глаза Медведя показались мне мертвыми! — догадался я. — Они и есть неживые».
Шаман был смуглым и кареглазым, его длинные черные волосы свободно разметались по плечам, спускаясь почти до пояса. Он был бы похож на алтайца, если бы не рост. Алтайцы скорее коренастые, чем высокие. «Он — потомок чуди, — думал я. — Но Хранительница говорила, что чудь маленькая. Ничего себе — маленькая! Если там все такие… Впрочем, нет, конечно, — Медведь же — шаман, в нем текут крови древнего рода, крови людей и, главное, курумчинских кузнецов, отсюда и рост».
