Ф. Вудворд - Слова Будды
Разумеется, лучше говорить о тхераваде как о некоторой моральной философии; в качестве таковой она может представляться наиболее тонкой из всех существующих. Правда, как уже было сказано, здесь можно увидеть и семена чуждых этому взгляду элементов, как метафизику, признающую «нерожденное, не имеющее начала, бесформенное», что оказывается приданием Абсолюту имени Будды; есть и другие названия, имя которым легион, – но в буддизме это понятие никогда не приписывалось какому-либо внекосмическому божеству. И, конечно, этот бесформенный элемент не способен иметь какие-то руки, спасающие человека от последствий его грехов. «Возникновение, возникновение; прекращение, прекращение» – таков кармический закон, поток причины и следствия, великий закон кармы, принятый Буддой вместе с законом повторного рождения из той системы взглядов, которая, по всей вероятности, представляла собой суть его воспитания, мудрость его времени.
Буддизм также не допускает существования внутри человека некоего неизменного и бессмертного существа, сравнимого, например, с христианским понятием бессмертной души. Поскольку «нерожденное, бесформенное» должно быть внутренне присуще каждой частице рожденного и обладающего формой, внутри человека наличествует нечто «подобное пламени», или особый «луч света», который Будда увидел и познал во время своего полного просветления; но он не является какой-либо собственностью человека, и никто не в состоянии назвать его своим.
Тогда что же такое буддизм? Ответ на этот вопрос ясно виден во всей текстуре канона. Это образ жизни, действительный путь, заново открытый человеком Буддой, провозглашенный им и пройденный им до самого конца, до конечной цели – просветления.
Действительно, существует полезное эпиграмматическое высказывание о том, что «буддизм делает буддизм». Неправильно называть его системой мысли, некоторым иррациональным кодексом или какой-то религией. Из этих понятий ближе к действительному положение «мораль», ибо настойчивое требование подлинной практики восьмеричного пути, – как Будда называл свой образ жизни, – проявляет глубокую озабоченность по отношению к морали в ее широчайшем смысле, т. е. к развитию характера. Правда, это означает, что учение Будды оказалось преднамеренно ограниченным. Основатель постоянно отказывался отвечать на вопросы неясного, общего характера, которые ему задавали собеседники, вероятно, брахманы-пандиты. Ответом на вопросы о том, является ли «я» вечным, на рассуждения о первопричине, столь любезные всем философам, о том, вечен мир или нет, – было «благородное молчание». Никакой ответ на подобные вопросы не может приблизить спрашивающего к состоянию покоя ума, к прекращению страдания, к ниббане. Снова и снова Будда прекращал такие споры своей глубокой убежденностью: «Единственной вещи учу я, о бхикку: существует страдание, и существует освобождение от страдания». Из этого положения вытекали четыре благородные истины: всеобщность страдания; наличие его причины; тот факт, что при помощи устранения причины можно устранить нежелательные следствия; наконец, существование пути, действительного пути, по которому он сам пришел к окончанию страдания.
Конечно, Будда знал гораздо больше того, что он открыл, по крайней мере, широким кругам слушателей; это показано в знаменитой притче о листьях дерева симсапа, приведенной в настоящей книге. «Что больше, – спросил он, – горсть листьев, которую я вам здесь показываю, или листья в целом лесу?» Получив ответ, он выразил точку зрения: «Точно так же те вещи, которые я знаю своим Высшим Разумом, но не раскрыл вам их, гораздо больше тех, которые я открыл». Почему же Будда не открыл это знание? Потому что оно не помогло бы слушателям. Но то, что было открыто, как он повторил еще раз, – это четыре благородные истины.
Здесь нет места для того, чтобы дать хотя бы самый краткий очерк дхаммы; но для читателя может оказаться полезным отметить некоторые основные принципы, относящиеся к буддизму и его провозвестию, обращенные ко всему человечеству. Прежде всего – и самое замечательное – это полное отсутствие провозглашения авторитета. В своем знаменитом обращении к Каламам [1] , поистине, единственном в своем роде в анналах религии или каких бы то ни было дошедших до нас учений любого святого или мудреца, он сказал:
«Не следуйте тому, что обретено в силу предания, или повторным повествованиям, или тому, что содержится в священном писании, ни особым рассуждениям; не следуйте тому, что обретено в силу кажущейся способности другого человека, ни соображениям: "Этот бхикку – наш учитель". Каламы, когда вы сами знаете: "Эти вещи хороши; эти вещи не заслуживают порицания; эти вещи одобряют мудрые люди; обдуманно предпринятые и исследованные, и соблюдаемые эти вещи ведут к пользе и счастью", – приступайте к ним и пребывайте в них».
Разве какой-нибудь учитель призывал своих последователей не довольствоваться верой в доктрину, не полагаться на нее только потому, что он учит ей?
Далее, в буддизме отсутствует какое бы то ни было обещание спасения благодаря действию некоторых сил или процессов, иных нежели те, которые находятся внутри человеческого ума. В самом деле, буддизм – это религия, выраженная совершенно понятной нынешнему уму фразой: «Сделай сам!» Действительное следование по пути во всякое время есть предмет первостепенной важности; подобным же образом причины страдания и способы его устранения также следует искать внутри ума.
Всеобщая терпимость буддистов к тем, кто имеет отличные от них взгляды, являет собой исторический факт необычайного значения. В истории буддизма нет никаких свидетельств о насильственном обращении, тем более – о преследованиях; и уже совсем невероятным было бы свидетельство о «буддийской войне». В записях китайских путешественников, посещавших в VII веке после Р.Х. знаменитый университет в Наланде в северо-восточной Индии, мы находим сообщение о царившей в нем терпимости. Они нашли около десяти тысяч учащихся, которые слушали лекции около сотни учителей, собравшихся там со всего известного тогда Востока; эти учителя излагали слушателям огромное разнообразие доктрин, комментариев и личных мнений; можно утверждать, что при этом не было произнесено ни одного грубого слова.
Далее, важным является и то обстоятельство, что учение Будды было предложено в качестве открытия, совершенного человеком, и никогда не считалось догматическим посланием какого-нибудь божества. Поэтому Будду называют по-настоящему первым ученым – в том смысле, что его учение дано в форме утверждения: «Посмотрите, и вы обнаружите, что то-то и то-то является истинным», – будь то «три признака бытия», т. е. изменчивость, страдание и отсутствие постоянного «я», или четыре благородные истины, изложенные выше, или доктрины кармы и повторного рождения. Если слушатель считал, что эти открытия заслуживают его собственного исследования, если он на личном опыте убеждался в их истинности, тогда он мог принять их, придерживаясь линии собственного наставления Будды в «Калама-сутте». «Внимательный, полный самообладания», всегда бдительный по отношению к безумству ума и его страсти к мало чего стоящим вещам, изучающий достигает уменья замечать все явления, взирать на них пробужденным оком буддхи, интуиции, которая являет собой свет ума будды, внутреннего и нерожденного.
В этой неустанной внутренней работе свою роль играет и практика медитации; однако она не обязательно занимает в ней такую значительную часть, как можно было бы представить на основании почти неизменной позы изображений Будды – со скрещенными ногами в положении сидячей медитации с устремленным внутрь взором. «Сидение», как это было указано почти всеми великими мастерами, само по себе является входным билетом в ниббану. Должно наличествовать усилие, действующее внутри каждой стороны человеческой жизни. Как мы читаем в «Маха-париниббана-сутте», где приведены слова Будды на его смертном одре: «Изменения присущи всем составным (сложенным из частей) вещам. Старательно трудитесь ради собственного освобождения».
Такой образ жизни явственно выходит за пределы случайных факторов истории, времени и места; истины буддизма окажутся одинаково разумными независимо от того, когда и где жил Будда. Действительно, мы читаем о целой линии будд, появлявшихся на Земле, как только созревало время для их появления. Учение Готамы – это всего лишь отрывок длительной традиции обширной мудрости, называемой «накопленной мудростью веков»; эта мудрость в значительной степени заключена в буддийских писаниях. Поэтому буддизм не принадлежит исключительно ни Востоку, ни Западу, и его методы могут быть приняты как западным, так и восточным умом. Здесь налицо отчетливая цель жизни для растущего числа молодых поколений, которые отчаянно ищут эту цель. Страдание – в смысле физической боли и нездоровья, – явно видимо для всех. Разве нет смысла в том, чтобы начать жизнь, посвященную планомерной деятельности ради того, чтобы, по крайней мере, уменьшить размеры этого «мучительного моря печали»? Во всяком случае, мудрость Будды, его чувство юмора и прочный здравый смысл, его отказ тратить время на предметы, недоступные доказательствам или опровержениям, его неустанное требование, чтобы каждый искатель самостоятельно нашел истину провозглашенных принципов – все это оказалось полезным для западного ума в течение последних пятидесяти лет. Сегодня человеческий ум, погруженный во все более и более материальную цивилизацию, напряженно бьется в поисках некоторого смысла жизни, какой-то цели превыше стремления к богатству, власти и телесному комфорту. Буддизм способен предоставить нам такую цель – и он действительно предлагает ее.
