Шри Ауробиндо - Шри Ауробиндо. Упанишады. Кена и другие
Образный строй Упанишад есть по большей части развитие ведического типа образности и, хотя обыкновенно предпочтение отдается ничем не прикрытой ясности или прямому просветляющему образу, нередко те же самые символы используются способом, весьма близким по духу и методу, в менее «специальной» его части, к древнему символизму. Как правило, именно этот элемент, недоступный более нашему образу мышления, и сбивал с толку некоторых западных исследователей, заставляя их восклицать, что Упанишады представляют собой смесь из возвышеннейших философских умозрений и первого невразумительного лепета младенческого ума человечества. Упанишады не являются революционным отходом от ведического ума, от его темперамента и фундаментальных идей – это его продолжение и развитие, в известной степени, это расширяющая его трансформация, в смысле ясного и четкого выражения всего, что было скрыто как тайна в символическом языке Вед. Упанишады начинают с использования образов и ритуальных символов Вед и Брахман, которые затем преобразуются так, чтобы выявился их внутренний и мистический смысл, долженствующий служить своего рода психической точкой отсчета для собственной высоко развитой и более отчетливо духовной философии. Есть много мест именно такого рода, особенно в прозаических Упанишадах, где говорится – в манере, недоступной непосвященным, туманной и даже непонятной современному уму – о психическом смысле идей, некогда распространенных в ведическом религиозном уме, о различиях между тремя типами Вед, тремя мирами и о прочих вещах этого же ряда; однако, поскольку в Упанишадах они ведут к глубочайшим духовным истинам, эти места никак нельзя отбросить в качестве младенческой невнятицы разума, лишенной смысла или доступной уразумению связи с мыслями высшего порядка, которые являются их кульминацией. Напротив, мы обнаруживаем в них достаточно глубокий смысл, как только оказываемся в состоянии проникнуть внутрь их символики. Это происходит при психофизическом подъеме к психо-духовному знанию – сегодня мы определили бы это в более интеллектуальных, менее конкретных и образных терминах, но смысл сохраняет свою ценность для тех, кто занимается Йогой и заново открывает секреты нашего психофизического и психо-духовного существа. Типичные пассажи такого свойства, своеобразно выражающие психические истины, это объяснения Аджаташатру сна и сновидений или пассажи из Прашна Упанишады о витальном принципе и его движениях, или те, в которых затрагивается ведическая идея противоборства богов и демонов, здесь приобретающая более духовное истолкование, ведические же божества более открыто, чем в Ригведе и Самаведе, характеризуются и призываются сообразно их внутренним функциям и духовным силам.
В качестве примера такого развития ведической идеи и образа я могу процитировать отрывок из Тайттирия Упанишады, в котором Индра прямо предстает как сила и персонификация божественного разума:
«Он, кто есть в Ведах Бык универсальной формы, он, кто рожден в священных ритмах от Бессмертного, – да удовлетворит меня Индра через разум. О Боже, пусть стану я сосудом Бессмертного. Пусть будет тело мое полно видения, а язык мой – сладости, пусть уши мои слышат то, что велико и просторно. Ибо ты есть оболочка Брахмана, прикрытая и сокрытая разумом»[2] .
Сходный пассаж можно процитировать и из Иша Упанишады, где к Сурье, богу Солнца, обращаются как к божеству знания, чья наивысшая форма лучезарности есть единство Духа, а его лучи, достигающие нашего ментального уровня в рассеянном виде, являются сияющим распространением мыслящего разума и заслоняют его собственную бесконечную супраментальную истину, тело и сущность этого Солнца, истину духа и Вечного:
«Лик Истины сокрыт золотым заслоном. О питающее Солнце, его раскрой во имя закона истины, яви взору. О кормилец, о единственный Риши, о удерживающий Яма, о Сурья, о сын Отца созданий, выстрой и сосредоточь свои лучи; этот Блеск, благословеннейшая из всех твоих форм, что я вижу, Он, кто есть это, этот Пуруша, Он есть я»[3] .
При различии этих отрывков их родство с образным строем и стилем Вед просто бросается в глаза; последний же отрывок есть на самом деле перефразировка или перевод в позднейший и менее зашифрованный стиль ведического гимна Атри:
«Сокрыта твоей истиной та Истина, что неизменна вовеки там, где распрягаются кони Солнца. Там десять тысяч стоят вместе – Это есть Единый: я видел высшее Божество воплощенных богов»[4] .
Ведическая и ведантистская образность чужда нашему современному менталитету, который не верит в живую истину символа, потому что озаряющее воображение, запуганное интеллектом, не смеет больше принимать душевное и духовное видение, отождествляться с ним и отважно воплощать его в образы; но эта образность, конечно, не имеет ничего общего с младенческим или примитивным и варварским мистицизмом; этот язык, такой живой, яркий, исполненный светоносной поэтичности интуитивный язык, есть естественное отражение высоко развитой духовной культуры.
Интуитивная мысль Упанишад отправляется от этих конкретных образов и символов, от слов, при помощи которых ведические риши первоначально полностью передавали смысл посвященным, но утаивали глубинную суть от обыкновенных умов, она переводит их на менее зашифрованный язык и затем находит для выражения их смысла другие образы, блистательно ясные и возвышенные, другие слова, сразу раскрывающие все сияние духовной истины. Этот процесс, этот труд раннего ума Индии можно проследить по прозаическим Упанишадам, где символы используются как средство перехода к открытому выражению духовной сути. Отрывок из Прашна Упанишады, касающийся силы и значения мистического слога АУМ (ОМ), показывает нам первую стадию процесса:
«Этот слог ОМ, о Сатьякама, он есть высший и он есть низший Брахман. Поэтому человек знания проходит через этот дом Брахмана к тому или к другому. Если сосредоточиться на одной букве, она дает человеку знание и скоро тот достигает всего на земле. И Рики ведут его в мир людей и, достигши там совершенства в Тапасе и Брахмачарье и в вере, испытывает он величие духа. Если удвоенной буквой достигает он совершенства в уме, то ведут его Яджусы в средний мир, в лунный мир Сомы. В мире Сомы он испытывает великолепие духа и возвращается вновь. А тот, кто строенной буквой, всем этим слогом ОМ, сосредоточится на высочайшем Пуруше, тот достигнет совершенства в свете, который есть Солнце. Как змея сбрасывает с себя кожу, воистину, так освобождается он от греха и от зла и Саманы ведут его в мир Брахмана. Из гущи живых душ видит он того, кто выше высочайшего, Пурушу, который возлежит в этом дворце. Три буквы подвержены смерти, но вот употреблены они нераздельно и совместно друг с другом, тогда внутреннее, внешнее и промежуточное действия духа соединены в совершенном употреблении, и дух знает и неколебим. Этот мир достигается Риками, средний мир – Яджусами, и Саманами – тот мир, о котором знающие поведали нам. Человек знания приходит к Нему через ОМ, обитель его, воистину, – к высочайшему Духу, который безмятежен, который вне времени, вне страха, который бессмертен»[5] .
Здесь символика все еще темна для нашего понимания, но есть указания, несомненно свидетельствующие о том, что за ней стоит психический опыт, ведущий к различным стадиям духовной реализации; их три – внешняя, ментальная и супраментальная, результатом последней становится высшее совершенство, полное и интегральное приобщение всего существа к покойной вечности бессмертного Духа. В более поздней Мандукья Упанишаде прочая символика уже отринута, и мы допущены к ничем не завуалированному смыслу. Тут и возникает знание, к которому современная мысль возвращается другими, совершенно отличными методами: интеллектуальным, рациональным и научным; знание о том, что за деятельностью нашего наружного, физического сознания скрывается деятельность другого сознания, сублиминального, – другого, но того же самого, – чьим поверхностным проявлением выступает наш бодрствующий ум; выше же всего – возможно, так мы полагаем сегодня – духовное сверхсознание, в котором, вероятно, и можно найти наше наивысшее состояние и тайну нашего бытия. Вчитавшись в отрывок из Прашна Упанишады, мы можем убедиться, что в нем уже содержится это знание, так что, я полагаю, мы можем совершенно рационально заключить, что это и другие высказывания древних мудрецов, в какое бы недоумение ни повергали они своей формой рациональное сознание, не могут быть отброшены как инфантильный мистицизм, поскольку представляют собой образное выражение, характерное для менталитета тех времен, того, к чему своими путями сегодня приходит и разум, свидетельствуя, что это истина, очень глубокая истина, и подлинная реальность знания.
