Иван Ювачев - Паломничество в Палестину

— А зачем, — указывает он на мачты: — этих палок наставили? Они только больше раскачивают пароход.

Я постарался ему рассказать, какое значение имеют мачты для парохода.

— На них, — объясняю ему – поднимают сигнальные флаги и фонари; в случае порчи машины на них растягивают паруса; кроме того, они служат кранами для подъёма тяжестей. Наконец, если качка усилилась бы, то паруса, растянутые на этих мачтах, только сдерживали бы её стремительность.

— А с пути мы не сбились?

— Нет, успокаиваю его, — при такой сравнительно тихой погоде сбиться не можем. Горизонт чист. Ложитесь-ка с Богом да спите спокойно.

Не знаю, удалось ли мне его успокоить, но только он спустился в трюм и исчез среди спящих паломников. Я прошёл на бак. Там кто-то шарил в темноте, ища напиться. Я ему не мог помочь, потому что сам не знал, где на палубе поставлена вода, а спросить было некого: всё спало кругом.

К утру качка усилилась. Многие страдали морской болезнью. В тесном трюме от распространившегося запаха стало ещё тяжелее. Я взобрался на мостик, чтобы удобнее было наблюдать, как поднимаются паломники, моются из чайника, как молятся они тут же на палубе, несмотря на тесноту и качку. По сообщению командира, на пароходе пассажиров третьего класса было около четырёхсот человек. Теснота была ещё более ощутительна, когда из трюма высыпал народ с чайниками за водой для чая. В их распоряжении находились два больших медных котла с кипятком, прикреплённых к борту на верхней палубе.

На другой стороне парохода три рядом отхожих места поочерёдно брались с боя безразлично мужчинами и женщинами. Грязно. Свежо. Все жмутся к своим мешкам. Многие всё ещё лежат на палубе, испытывая тягость морской болезни.

К полудню качка несколько утихла. Я спустился в средний трюм, услышав оттуда звуки акафиста Божией матери. Среди столпившегося народа, перед иконой, стоял на коленях один из паломников с книжкой в руках и прочитывал только первую фразу кондаков и икосов. За ним другой, в длинной хламиде, весь страшно обросший волосами, с орлиным носом, громко продолжал читать молитву наизусть. А последнюю фразу: «радуйся, невесто неневестная» или «аллилуия», — вся толпа подпевала растянутым так называемым афонским напевом.

После акафиста Божией Матери стали читать другой, третий. И всё наизусть. Я подивился памяти пилигрима в длинной порыжелой хламиде, но ещё больше удивился, когда узнал, что он совершенно слепой. Его водит и вообще ухаживает за ним одна богомолка, нанятая на счёт будущих благ, которые она рассчитывает собрать и по дороге, и в Иерусалиме. И, сколько я заметил, ему охотно подавали после каждого акафиста. Впоследствии я его не раз встречал среди толпы русского народа в качестве предстоятеля во время общего моления, хотя на пароходе и в самом Иерусалиме немало было путешествующих священников. Вообще, надо сказать наши паломники, одушевлённые одной религиозной идеей и предоставленные самим себе для её выражения, охотнее прибегают вот к таким излюбленным каликам перехожим, как этот слепец, чем к официальным представителям церкви.

Это не потому, что они не уважали бы священнического сана. Нет! Но профессиональные молитвенники в эти минуты религиозного энтузиазма слишком для них сухи, сдержанны, холодны. Здесь кто первый палку взял, тот и капрал. Кто способен здесь на свободное проявление своих религиозных чувств, а не на связанное церковными уставами, кто способен на вдохновенную пророческую молитву, тот и во главе толпы, тот и предстоятель.

Так как у каждого были с собой большие запасы пищи, то обеды паломников состояли из «сухоядения»; впрочем, некоторые вошли в соглашение с ресторатором и ухитрялись варить в камбузе рыбную похлёбку.

Чёрный хлеб и особенно ржаные сухари с солью очень кстати для морских путешественников. Во время морской болезни не надо допускать, чтобы желудок был пустой, иначе рвота вызовет желчь; и лучшая пища в данном случае, сколько я мог заметить из своих плаваний, — чёрные сухари с солью. Напрасно некоторые прибегают к лимонам, апельсинам и к разным кислотам. Если они помогают, то очень мало. Умышленные движения, чёрный хлеб и свежий воздух, — вот три вещи, которые я посоветовал бы всем во время качки.

Из паломников большинство страдающих морской болезнью были женщины. Иные лежали на палубе пластом без всякого движения. К счастью, по мере нашего путешествия, качка всё более и более стихала.

На всю массу паломников простого звания немного было купцов и очень мало людей привилегированного сословия. Из классных же пассажиров, в первый день нашего путешествия, я познакомился с двумя братьями-купцами. Оба рослые, с типичными русскими лицами, пожилые. Они едут в сопровождении приказчика. У одного из них дочь средних лет. Старший брат Иван, с сильной проседью, но ещё крепкий старик, был четыре раза в Иерусалиме и потому теперь едет туда совершенно спокойно, наперёд зная, что греки его примут с распростёртыми объятиями.

— Так вы у греков останавливаетесь? А почему же не на русских постройках? — спрашиваю его.

— Всегда у греков. От них близко к Гробу Господню, а главное во время праздников они дают хорошее место в храме. Ведь всё в их руках, они всем распоряжаются…

Я так много худого слышал и читал про греков, об их бесцеремонных поборах, о их своекорыстном поведении, о некрасивой эксплуатации христианскими святынями, и вдруг на первых же порах встречаю их защитника в лице симпатичного русского старца. Но мне тут же другие паломники разъяснили, в чём дело. Этот богатый купец, в каждый свой приезд в Иерусалим, оставляет в руках греков не одну тысячу рублей; кроме того, на большие праздники он присылает им из России тоже немалые подарки. Понятно, что для греков такой старик клад, и они буквально за ним ухаживают. А старику лестно. Ещё бы! В России епископ в своей обширной епархии – лицо малодоступное для простых смертных.. Его видят обыкновенно в кафедральных соборах во время богослужения. А тут, в Святом Граде, купец имеет доступ не только к митрополиту, но даже к самому блаженнейшему патриарху Дамиану. Мало того, ему и в России оказывают уважение иерусалимские греки, присылая каждый праздник свои поздравительные письма и архипастырские благословения, а иногда и небольшие подарки из Святой Земли.

Встречались на пароходе и такие паломники, которые побывали в Иерусалиме более десяти раз. Они знают все иерусалимские уголки, посвящены во все сплетни Святого Града и всю тамошнюю администрацию называют по именам. Свои рассказы они обильно иллюстрировали описаниями скандалов. Но эти лица подозрительны.

ГЛАВА 3: Константинополь

Поздно вечером пароход пришёл в Босфор и стал на якорь в ожидании утра. На другой день погода была облачная, сырая, и потому вся прелесть замечательнейшей панорамы в мире была для нас утрачена. Оба берега тонули в сырой мгле, и только изредка мелькали в ней кучки домов на более выдающихся мысках.

В Константинополе, как и в Одессе, недалеко от пристани, стоят рядом три больших подворья афонских монастырей. Чтобы быть последовательным, я опять остановился в подворье Пантелеймонского монастыря. Здешний монах-гостиник, красивый, здоровый человек, был не менее внимателен к своим гостям, чем одесский. Да и номера, пожалуй, здесь будут почище. За общим чаем, паломники вместе с гостиником, выработали план обозрения Константинополя и его древностей.

За два дня пребывания в Константинополе мы многое успели осмотреть в нём; и так как все поездки происходили большими группами, то они нам обходились сравнительно недорого. Проводниками паломников были здешние монахи. Они хороши, как честные люди, искренно желающие услужить паломнику и защитить его от лишних поборов со стороны охранителей мечетей, но слабоваты в истории. Впрочем, у многих паломников среднего класса были в руках путеводители, — а потому и с этой стороны мы до некоторой степени были удовлетворены. В первый день вереница наших колясок сперва потянулась по узким улицам за город. Грязь, вонь, собаки, — о чём считают нужным упомянуть все путешественники при описании Константинополя. Выехавши за древние ворота, мы направились вдоль городских стен в Балукли, к церкви «Живоносного источника». Высокие стены византийских времён тают как лёд. Но ещё громада их стоит. Часто встречаются остатки башен. Некоторые ворота заложены. Кое-где видны стены в два ряда. С другой стороны дороги чередуются кладбища и огороды. Огороды разведены и в обширном сухом рве вдоль самых стен.

В часовне Живоносного источника каждый паломник спешит испить святой воды из каменных чаш (самый водоём внизу) и помыться, а запасливые люди наливают чудодейственную воду в припасённые для этой цели бутылки. Самое возникновение источника связывается со сказанием, как император Лев Великий дал испить из него воды слепому нищему, и тот прозрел.