Андрей Муравьев - Путешествие ко святым местам в 1830 году
Он стоит на возвышении, составленный из четырех гранитных кусков: пьедестала, основания колонны, ствола ее и ионического карниза, которых общая высота 14 1/2 сажень. Но сколь ни огромен столб сей, воздвигнутый, как полагают, в честь Септимия Севера и впоследствии посвященный императору Диоклитиану, по свидетельству надписи, – воображение народное искало еще более возвысить его великим именем Помпея, и сие название, переходя из века в век, несправедливо сохранилось памятнику, никогда не видавшему Помпея. Так сильно впечатление славы в сердцах народных! Тщетно не одаренные гением желают сделать себя бессмертными в потомстве памятником великим, не соответствующим тесной душе их; скоро, отринув их имя, он простоит безымянным ряд столетий, доколе найдется ему равновесный величием муж, чтобы взаимно с ним поделиться славой. Так, имя Хеопса чуждо пирамидам; так и от всех Птоломеев, хотя именитых, уцелела в Александрии одна только память Клеопатры: ее обелиски, ее бани иссечены в скале близ моря и ее катакомбы: все носит отпечаток знаменитой жены, хотя с ее именем соединена память падения державы; но беспристрастное потомство все прощает величию, и над могилой царства, как на могиле человека, светит только одна слава.
Двадцать одно столетие уже протекло над Александрией. Едва основанная македонским завоевателем, она в то же время сделалась столицей одного из царств его распадшейся империи, и девять Птоломеев возвели ее на высшую степень славы, которая сохранилась ей и под римским скипетром, ибо она долго оставалась торжищем вселенной, приютом наук и главным рассадником христианства на Востоке. Следы первого ее разорения при Юлии кесаре изгладились, и новая библиотека заменила пожар древней. Покоренная Зиновиею, царицей Пальмиры, и скоро освобожденная Аврелианом, она более пострадала при Диоклитиане, победившем в стенах ее своих соперников, и по разделе империи не переставала процветать, уже никем не тревожимая, но иногда сама истребляя в себе великолепие храмов языческих рукой своих патриархов. Так протекли девять веков славы, и настало время падения. Появились персы Хозроя; на миг завоеванная, она еще устояла; нахлынули дикие возвестители Корана, и после четырнадцатимесячной кровопролитной осады она пала перед гордым Амру-ибн-эль-Аасом, полководцем Халифа Омара. Тогда сгорела ее знаменитая библиотека и истребились творения ваятелей и зодчих. Но жесточайшим для нее ударом было построение Каира, который сделался средоточием Египта при Фатимитах, привлекших в него науки арабские. Быстро довершилось ее конечное разорение, коему способствовали крестоносцы, и наконец последовало запустенье, ибо со времен султана Селима I новая, ничтожная Александрия стала близ развалин древней.
Я пожелал видеть сына Мегемета Али Ибрагима{59}, пашу Мекки и Медины, им завоеванных от вехабитов и в знак благодарности султана составляющих пашалык его, первый во всей империи по святости сих мест. Он был тогда в Александрии и занимался прилежно устроением флота и войск, почти не выходя из арсенала, как будто Египет готовился к сильной борьбе{60}. Г. Россетти, пользующийся благорасположением обоих пашей, представил меня Ибрагиму. Прием его был очень ласков и вместе застенчив, ибо он не имеет ловкости отца своего в обращении с иноземцами, которых всегда чуждался и даже пренебрегал до войны Морейской: она смягчила нрав его и принесла ему большую пользу. После обычных приветствий мы говорили о происшествиях последней войны, много его занимавших, хотя он не знал хорошо ее подробностей и судил об них по ложным известиям, присылаемым от Порты. Ибрагим-паша, правая рука отца своего, который возложил на него все тяжкие заботы правления, не столь предприимчивый и быстрый в понятиях и поступках, как Мегемет Али, он тверд и неколебим в исполнении своих планов и нужен созданному отцом его Египту для прочности всех преобразований.
Пять дней гостил я в Александрии, в доме г. Россетти, и должно отдать справедливость любезности и гостеприимству египетских франков, особенно консулов, которые всеми средствами стараются занять и утешить путешественника. Чувствуя собственное свое одиночество и удаление от родины, они входят в положение странника и усердно предлагают ему свои услуги. Большая часть сих фамилий искони переселилась из Италии для торговли в Египет и живет здесь под именем левантинцев, странно соединив навыки Африки с обычаями старой отчизны. Иные приняли даже самую одежду Востока, а жены их носят ее все без изъятия и говорят с одинаковой легкостью по-итальянски и арабски. Некоторые франки поступают на службу паши; большая же часть предана совершенно торговле, которая в последнее время уже не доставляла им столько выгод по монополии Мегемета Али, ибо он хочет быть единственным негоциантом Египта и франков употребляет только как поверенных и подрывает их нечаянным понижением цен собственных товаров, посылаемых на его судах в западные гавани. Многие франки разорились и состоят ему должными, стараясь для поправления своих обстоятельств вовлечь его в новые предприятия, к которым он особенно склонен.
Долгое пребывание французских войск еще живо сохранилось в памяти египетских жителей, как левантинцев, так и арабов. Они отзываются с особенной похвалой о правлении Клебера и оплакивают его убиение; ибо при нем Египет стал оправляться от долгой борьбы Мамелуков. Строгой справедливостью умел он погасить отчасти ненависть народа мусульманского к франкам. Нашествие французов сделало эпоху в Египте, подобно как в России 1812 год. Однажды, гуляя по улицам Александрии, я был остановлен нищим слепым арабом. Узнав от своего вожатого, что я франк, он мне чисто сказал по-французски: «Гражданин, подайте бедному арабу». Меня поразило слово «гражданин» в устах полудикого африканца, как отголосок просвещенной Европы в краю глухом и далеком; но не столько же ли было странно слышать сие самое слово в зверских воплях парижской черни около эшафотов терроризма?
Нил
На шестой день выехал я из Александрии вместе с г. Россетти. В загородном саду Магарам-бея, зятя Мегемета Али и военачальника всех его войск, ожидала нас канджа, или малая барка. На двух ее мачтах косвенно повешены два треугольные латинские паруса, и только на Ниле узнал я все их неудобство; на корме выстроена низкая, покойная каюта, сверх которой сидит с трубкой управляющий рулем рейс, или кормчий и, не видя за парусами направления берегов, беспрестанно спрашивает о них у стоящего на носу барки араба; когда упадает ветер или делается противным, рейс посылает тянуть бечевую. Таким образом плыли мы почти сутки до того места, где прерывается канал.
Недавно и слишком быстро вырытый Мегеметом Али, который по своей живости ни в чем не может медлить, канал сей носит имя Махмудиэ в честь султана и даже со всеми своими несовершенствами служит основой благоденствия Александрии. Хотя море и соединяет ее с Нилом, однако же устье реки в Розетте так бурно от борения волн ее с морскими, что беспрестанные кораблекрушения устрашают самых отважных плавателей. Предприимчивый паша в три месяца вырыл сей новый тесный канал, частью по направлению древнего, от главной пристани Александрии до местечка Фуа, лежащего напротив устья его в дельте. Нигде не имея более трех сажень ширины, он неспособен для больших судов и следует к юго-западу по тесному перешейку между двух озер Мареотиса и Абукира, где обложен камнем. Почти на конце своем канал сей довольно круто поворачивает на северо-восток, оставив прежнее естественное свое направление к местечку Рахманиэ; берега его были в древности покрыты пальмовыми рощами и селами. Теперь большей частью течет он по голому пространству, и только изредка появляются около него дачи некоторых богатых купцов Александрии, разводящих сады в угодность паше на дарованных им землях.
За два часа от реки мелководье канала и высота берегов его, которые возрастают от постепенных слоев ила, прекращают на три месяца в году, перед наводнением, сообщение Александрии с Нилом. Паша хочет исправить сей недостаток, и англичане взялись сделать канал навсегда судоходным. И теперь местами очищают его арабы; но работа их очень медленна, и образ ее слишком странен, чтобы не поразить путешественника. Мужчины, женщины и дети под монотонный отрывистый напев, следующий за их постепенными движениями, сгребают руками землю, кладут в корзины и на головах несут со дна канала на берег: работа бесконечная! Так производятся почти все работы в Египте малосильным племенем арабов, которое более шумит, чем действует. Один русский может смело взять на себя труд десяти человек.
Однако же во всякое время года барки не перестают ходить до пресечения канала, где целые стада ослов перевозят грузы их в селение Атфэ к Нилу и оттоле приносят взамен им другие; грузы сии состоят большей частью из чечевицы, почти единственной пищи арабов, и огромных кип хлопчатой бумаги, которую развел по всему Египту паша, открыв себе через то богатый источник доходов. Между тем нищета жителей так велика, что по всей дороге на расстоянии двух часов до Нила беспрестанно встречаются женщины и дети, жадно собирающие в корзины рассыпавшуюся из кулей чечевицу, и во многих местах Египта повторяются подобные явления.
