Генрик Панас - Евангелие от Иуды
Разумеется, я никогда не позволил себе и малейшего намека, когда Иисус ошибался, а он почти всегда путал тексты, из чего я умозаключил: учитель Писание знает по искаженным, невыверенным спискам.
Все мои попытки выучиться просторечию сошли на нет, александрийский акцент и произношение иных слов лишь подчеркивали мое непалестинское происхождение.
25. Старания увенчались успехом - меня считали египтянином, а мне того и было нужно, дабы всячески затемнить свое incognito; все пригодилось позднее, когда расследование доказало, что мятежный главарь исчез.
Иосиф Флавий, писания коего имеешь в своей библиотеке, замечает: "В это время прибыл в Иерусалим некий египтянин, выдававший себя за пророка, он уговорил простолюдинов следовать за ним на гору Елеонскую, что находится неподалеку от города - на расстоянии пяти стадиев. Оный египтянин утверждал, оттуда-де покажет - по его приказанию рухнут иерусалимские стены, и так откроет путь в город. Узнав о том, Феликс приказал солдатам взять оружие и, выехав из Иерусалима со всадниками и пехотинцами, напал на египтянина и его сторонников. Четыреста человек убил, а двести взял в плен. Сам египтянин бежал с поля брани и исчез без вести".
И еще раз вспоминает Флавий в "Иудейской войне" об этом факте: под рукой у того египтянина находилось тридцать тысяч человек.
Из контекста можно понять: сей факт имел место за десять-пятнадцать лет до разрушения Иерусалима, то есть почти на четверть века позже событий, в коих принимал я участие, и потому полагал бы, что речь идет о другом египтянине, кабы не одно удивительное совпадение: десять-крат меньше сказанные им цифры - и все сошлось бы в точности.
Даже в неправдоподобной похвальбе египтянина есть зернышко правды: среди наших сторонников ходило убеждение - ежли много веков назад стены Иерихона обрушились по приказу Иисуса Навина, почему же не пасть укреплениям иерусалимским от силы нашего Иисуса, случись в том надобность. Великому тезке нашего Иисуса, сказано в Писании, явился муж с обнаженным мечом и рек: я вождь воинства господня, теперь пришел сюда.
Почему бы не явиться ему с воинством и к нам?
А вот насчет мятежа во времена Феликса не упомню, однако ж не исключено, может, что и было - я той порой много путешествовал, и смута в Палестине произошла в мое отсутствие.
Антония Феликса знавал лично - законченный негодяй и презренный вольноотпущенник, родной брат всемогущего министра при кесаре Клавдии. Феликсу везло - покровительствуемый кесарем, сделал блестящую карьеру, трижды был женат на царских дочерях, разумеется, из семей палестинско-заиорданских царьков, годовой доход коих не превышал ста талантов.
Еще раз извини за постоянные отступления и меандры, коими изобилует мое повествование. Старческий ум, пусть еще и бодрый на первый взгляд, то и дело возвращается в прошлое, петляет, мысль устремляется многими потоками, будто Нил при впадении в море, где и находит свой предел; разница лишь в том, что река несет свои воды вечно, человеческое же бытие, достигнув предела, прекращается абсолютно.
Болтовня престарелых - тщетное усилие удержать минувшее, отдаю себе отчет в бесполезности подобных устремлений и не имею сил воздержаться от них.
26. Тем не менее вернемся ad rem {К делу (лат.).}. У Иисуса вовсе отсутствовали широкие политические горизонты, инстинкт вооруженной борьбы, да и организатором был из рук вон - то есть он не обладал всеми качествами, необходимыми вожаку повстанцев, дабы надеяться на успех; деревенский проповедник, пророк и чудотворец, он знал свои земли, соседние с Иудеей и Галилеей, о неизмеримой мощи Рима лишь смутно догадывался, как и большинство иудеев из низов, и коли предался своей судьбе, то в неколебимом убеждении: близок день божия суда, коему решать судьбы мира, а предварит день сей мессия.
Вера в таковую судьбу Израиля и всех народов была движущей силой любого иудейского восстания со времен Маттафии и до разрушения Иерусалима.
Увлеченный визионерством Иисуса, я разделял его веру, но с разными практическими оговорками - позже многое подтвердилось и пошло мне на пользу.
Даже самый просвещенный человек не волен в метафизических чувствах, под коими понимаю убеждения, не подтвержденные рациональным мышлением. Мы верим в добрые и злые предсказания, в магическую силу Приапова фалла, встречу с котом, особенно черным, почитаем дурным предзнаменованием, верим в чары и заклятия, хотя видим отсутствие причинной связи между словами, вещами и возможной случайностью.
Мы верим и сомневаемся одновременно, о чем прекрасно сказал Сенека: умный человек надежду подстраховывает сомнением, ничего не ожидает, не сомневаясь, и никогда не усомнится без надежды. Так надеялся и я: столкновения с римлянами удастся избежать либо с помощью божией, либо с помощью соответственно высокой взятки. И ничуть не сомневался, что свержение саддукеев и захват синедриона возможны, особливо при поддержке фарисеев; презирая галилеян с точки зрения чистоты веры, они, однако, ценили готовность сих неофитов на любые жертвы, дабы защитить веру. Ну, а зелоты и самые крайние - сикарии - ждали лишь сигнала, чтобы начать мятеж.
27. В пасхальные дни в Иерусалим устремлялись многотысячные толпы. Преобладали бедняки, глубоко связанные с верой предков, чего вовсе нельзя сказать о иерусалимском патрициате, основе партии саддукеев, и о четырех первосвященнических семействах: Беота, Анны, Фиабия и Камита. Последнее, между прочим, тоже происходило из Александрии, но к роду Садока не имело отношения.
В оной элите господствовали весьма вольные нравы, дабы не назвать их просто оскорбительными для иудейской религии.
Рыба начинает гнить с головы, так и в священном городе моральное разложение началось с высоких духовных и светских сановников. Не в обиду тебе будь сказано, иудеи не разделяют религиозной морали, хасидим, и морали светской; для правоверных греко-римский стиль жизни, свободный от ритуальных запретов, неприемлем, противоестествен и сегодня, в том числе в диаспоре.
Иерусалимские патриции, державшие первосвященническую власть и богатства, как и повсюду, беспощадно притесняли верующих, прибывших на пасху в город, не говоря уж о местном плебсе, угнетаемом повседневно.
Цены на жертвенных животных и на съестное взвинчивались непомерно, харчевни, караван-сараи, ночлежные места, сады и площади и в городе и за городскими стенами - все находилось в их руках, и потому из тощих кошелей бедных паломников исчезали последние оболы.
Самым неприкрытым грабежом становился и обмен денег. На Востоке повсюду были в обиходе греческие серебряные статеры и драхмы, римские денарии и сестерции, азиатские монеты чеканки местных властителей, имеющих на то разрешение Рима. Храмовая подать, достоинством в две драхмы, уплачивалась только монетами иудейскими или тирскими. Столы менял находились в святилище, в подворье храма, были меняльные лавки и в городе, и те и другие принадлежали священническим семьям, а оные обирали верных без зазрения совести и здесь и там.
На сию тему можно бы написать трактат, но твои познания по этому вопросу не менее моих, потому, сдается, не стоит тратить времени на всякий вздор.
Все перечисленное не вдохновляло любовь народную к иерусалимским богатеям (scilicet {То есть (лат.).} священническим родам), тем более их оппортунизм в римском вопросе воспринимался правоверными предательством не только Израиля, а самого бога.
При таком положении дел хорошо слаженная вооруженная группа могла поднять фанатиков, раздраженных всеместной обираловкой пилигримов, и завладеть храмом; религиозная власть, само собой, перешла бы в другие руки, однако при непременном условии невмешательства римлян. По многим причинам надеяться на такой расклад не приходилось, коль предварительно не подкупить коменданта крепости или самого прокуратора, случись он в Иерусалиме. Кроме всего прочего, надобно учесть и естественные тенденции всякого иудейского восстания, всегда направленного не только против своих, но в первую очередь против иноземных угнетателей. Наше же движение взросло на сугубо религиозной основе.
Иерусалимский гарнизон не представлял серьезной опасности - одна когорта пехоты и эскадрон конницы, всего около восьмисот человек под водительством трибуна. Гарнизон стоял в замке Антонии, что соседствовал с храмовым подворьем, на пасху нес караул у военных объектов и стражу у Иродова дворца, где привычно останавливался прокуратор. Замок, возведенный на стыке северной и западной колоннад внешнего храмового двора, возвышался настоящей крепостью, занять ее не так-то просто без осадных машин; однако часть немногочисленного гарнизона, как я уже сказывал, несла стражу и неожиданным ударом Антония оказалась бы у нас в руках; кстати, так и случилось, тебе сие известно, во время Иудейской войны.
