Иларион Алфеев - Преподобный Симеон Новый Богослов и православное предание
Параллель к этой рекомендации Студита находим в»Уставе»Пахомия Великого:«Никто не должен позволять себе иметь ничего сверх дозволенного — ни второй одежды, ни шерстяного покрывала, ни овечьей шкуры, ни опоры под голову, ни медной монеты, ни какого‑либо утешения» [581]. Таким образом, советуя монаху иметь лишь одну одежду, Симеон оказывается ближе к идеалам пахомиева общежития, чем к студийской традиции, поскольку студийский Ипотипосис рекомендует каждому монаху иметь две смены одежды [582].
Студит многократно говорит о смирении как одной из главных добродетелей подвижника.«Всякое доброе дело следует исполнять со смирением, вспоминая Сказавшего: Когда исполните все повеленное вам, говорите: «мы рабы ничего не стоющие, потому что сделали, что должны были сделать» (Лк. 17:10)» [583]. Монах должен чувствовать себя ничтожным, безвестным и словно бы вовсе не существующим (μη ων) [584]. Смотря на всех братии как на святых, монах должен одного себя считать грешником и думать, что»все спасутся, один я буду осужден в тот день (т. е. в день Страшного суда)» [585]. Эта фраза напоминает нам слова некоего кожевника, который, как повествуют древние монашеские источники, каждый день, проходя по городу, повторял про себя:«Все жители этого города…пойдут в Царство Небесное, только я один по грехам моим попаду в вечное мучение» [586].
«Слово аскетическое»содержит и отдельные рекомендации, касающиеся монашеской диеты.«Ешь предлагаемое тебе, каково бы оно ни было; подобным образом и вино [пей] с воздержанием», советует Студит [587]. Если монах приглашен на трапезу, он должен есть все предлагаемое без разбора [588]. Заметим, что, хотя вино было общепринятым и употребление его даже предписывалось монастырскими уставами, некоторые подвижники возражали против употребления вина, равно как и против посещения бань и против других»телесных утешений». Авва Пимен, в частности, говорил, что монахам вовсе недопустимо пить вино [589]. Макарий Египетский, как повествуют»Изречения пустынных отцов», если кто предлагал ему вино, не отказывался, но на следующий день лишал себя даже воды [590]. Напротив, Варсануфий и Иоанн разрешают монахам пить до трех чаш вина в день [591].
Общее правило относительно пищи, предлагаемое Студитом, таково:
Поститься же [надлежит] в три четыредесятницы (τρεις τεσσαρακοστός): в Великую — сугубо (δίπλας), за исключением великого праздника, субботы и воскресенья; в другие же две — [вкушая пищу] через день (παρά μίαν). В прочие же дни года есть по одному разу в день, — кроме субботы, воскресенья и праздника, — но не досыта[592].
Иначе говоря, Студит предписывает есть дважды в день лишь в субботу, воскресенье и праздники, однажды в день — по будням в течение всего года и по субботам и воскресеньям Великого Поста; в течение двух больших постов монаху следует есть через день, а Великим Постом воздерживаться сугубо, т. е., очевидно, вовсе не вкушать пищу по будням. Если сравнить это указание с предписаниями устава Пахомия или студийского Ипотипосиса, оно может показаться более суровым. Монахи в пахомиевом общежитии ели дважды в день, кроме среды и пятницы: в эти дни была, по–видимому, одна трапеза [593]. Студийский Ипотипосис также говорит о двух трапезах, в том числе по субботам и воскресеньям Великого Поста; принимать пищу один раз в день предписывается лишь по будням Великого и Рождественского Постов[594]
Среди прочего, Студит дает практические советы о том, как в разных случаях обращаться с людьми. Если кто‑либо приходит к монаху с жалобой на игумена, монаху следует утешить его, сказав, что и ему приходилось испытывать подобные затруднения [595]. Если старец (καλόγηρος) спрашивает монаха о некоторых братиях, ему следует промолчать, а если тот настаивает, ответить со смирением:«Поверь мне, отче, не знаю; я — сам по себе [596], должен следить за собственным нерадением. Они все, по благодати Божией, святы и добры; впрочем, каждый что посеет, то и пожнет» [597]. Если болен кто‑либо из братии и ты давно не посещал его, то прежде чем прийти самому, пошли к нему сначала что‑либо в подарок, а потом уже приди со словами:«Поверь, святой отец, сегодня узнал о твоей болезни и прошу прощения» [598].
Мы уже несколько раз упоминали рекомендацию Студита не приобщаться без слез. Следующая рекомендация относительно причащения также показательна:«Держи же [за правило] никогда не принимать Причастие, имея что‑либо против кого, вплоть даже до прилога помысла, пока через покаяние не достигнешь примирения» [599]. Эти слова соответствуют Уставу Пахомия Великого:«Монах, который испытывает вражду к кому‑либо… пока не возвратится любовь, недостоин принимать в храме ни дар Христов [600], ни причащение» [601].
Как видим, говоря на аскетические темы, Студит в целом продолжает линию ранних монашеских авторов, в частности Иоанна Лествичника. Что же касается его понимания духовного руководства, то здесь он прежде всего опирается на студийскую традицию. Симеон Студит был практиком, а не теоретиком; поэтому в его сочинении практические темы преобладают.
5. Развитие аскетических идей преподобного Симеона Студита в творениях преподобного Симеона Нового Богослова
Поскольку»Слово аскетическое»является, как мы уже сказали, собранием разрозненных глав, на основе его трудно составить полное представление обо всех аспектах духовного учения Студита; равным образом, не следует ожидать, что мы там найдем весь спектр аскетических идей, повлиявших на Симеона. Тем не менее стоит остановиться на некоторых темах, впоследствии развитых Симеоном, который показал себя верным учеником и последователем своего духовного отца. В Главе II, говоря о евхаристическом благочестии Симеона, мы ссылались на его 75–е Огласительное Слово, где он развил учение своего духовного отца о причащении со слезами. Помимо этого явного примера, когда слова Студита становятся отправной точкой для рассуждений Симеона, есть и другие примеры, в которых прослеживается весьма тесная связь между двумя авторами.
Симеон унаследовал от своего наставника, — а через него от студийской традиции, — понимание духовного отцовства как такого отношения между наставником и учеником, которое основано на абсолютном доверии с обеих сторон и абсолютном послушании со стороны ученика. Студит возражает против того, чтобы ходить по многим наставникам и искать»столпников, отшельников и чудотворцев», и предлагает исповедоваться одному только духовному отцу. Как бы повторяя его, Симеон говорит:«Не ходи туда и сюда, ища знаменитых монахов, и не любопытствуй о жизни их; но если духовного отца, по благодати Божией, ты нашел, ему одному говори все о себе» [602].
Студит отождествляет слова духовного отца со словами Божиими, когда говорит, что ученику следует считать все сказанное духовным отцом за исходящее»из уст Божиих». Симеон неоднократно повторяет, что ученик должен воспринимать все слова и указания учителя как»исходящие из уст Божиих» [603] и что ученик должен исповедать духовному отцу все помыслы,«словно Самому Богу» [604]. Волю духовного отца Симеон отождествляет с волей Божией:«Господи… пошли мне человека, знающего Тебя, чтобы, послужив ему, как Тебе, и всей силой моей подчинившись ему, и Твою волю в его воле исполнив, я угодил Тебе, единому Богу…» [605].
Студит говорит, что не следует судить духовного отца, даже если видишь его»впавшим в блуд». Симеон вторит ему, когда пишет:
Если увидишь, что он ест с блудницами, мытарями и грешниками, не помысли ничего страстного и человеческого, но все бесстрастное и святое, и, видя его снисходящим до человеческих страстей, помышляй в уме своем: Для всех я сделался всем, чтобы приобрести некоторых (1 Кор. 9:22). Но даже и глазами своими видя, отнюдь не доверяй им, ибо и они заблуждаются, как я узнал на деле[606].
Симеон слегка смягчил выражения Студита: вместо»впасть в блуд»он пишет»есть с блудницами», что звучит не столь резко благодаря параллели с Евангелием (ср. Мф. 9:11; Мк. 2:16; Лк. 15:2). Примечательно, что Симеон ссылается на собственный опыт: он сам видел, как его духовный отец»снисходил до человеческих страстей», и признает, что и его глаза ошибались. Можно предположить, что он имеет в виду тот период своей жизни (до поступления в монастырь), когда он был не столь близок к Студиту. По крайней мере, слова Симеона свидетельствуют о том, что были периоды — неясно, долгие или короткие — когда он ставил под сомнение святость своего духовного отца.
