Иларион Алфеев - Преподобный Симеон Новый Богослов и православное предание
Мы находим у Студита несколько практических советов относительно вечерней и ночной молитвы. Хотя он допускает, что в исключительных случаях вечернюю молитву можно ограничить чтением Трисвятого [536], в обычной ситуации он советует не сокращать вечернее правило, даже если человек крайне утомлен:«Сколько бы кто не утомился в служении, [если он при этом] лишится молитвы, пусть знает, что потерял нечто великое» [537]. Что касается ночной молитвы, то Студит предлагает следующее последование бдения:
В часы же бдения должен ты читать часа два и два [часа] молиться в умилении со слезами; и канон [прочитай], какой угодно, и псалмов, если угодно, двенадцать, и»непорочны»(τον άμωμον), и молитву святого Евстратия: это когда ночи длинны. Когда же они коротки, тогда и последование более краткое, по предоставляемой тебе от Бога силе[538].
Таким образом, все бдение занимает приблизительно шесть часов. Это означает, что в случае совершения ночного бдения монаху вовсе не приходилось спать: в Студийском монастыре перерыв между повечерием и утренним богослужением вряд ли составлял больше шести часов (хотя, возможно, продолжительность его зависела от времени года и длины ночей, как видно из примечания Студита). Что касается рекомендуемой структуры бдения, то она не соответствует в точности ни какой‑либо церковной службе, ни традиционному молитвенному правилу: Студит, как будто, сам выработал ее, используя традиционные элементы — чин двенадцати псалмов, канон, Псалом 118 («непорочны») и одну молитву из субботней полунощницы (приписываемую св. Евстратию) [539]. Оговорки»какой угодно»и»если угодно», относящиеся соответственно к канону и чину двенадцати псалмов, свидетельствуют, что Студит оставлял на усмотрение ученика возможность сократить или видоизменить структуру бдения.
Что подразумевает Студит под чтением (άνάγνωσις) и молитвой (ευχή) как двумя элементами бдения? В аскетических текстах первый термин обычно означает чтение псалмов или, реже, иных частей Священного Писания. Второй термин в данном контексте может означать как молитву посредством повторения краткой формулы (νοερά προσευχή — «умная молитва»), так и молитву своими собственными словами. Студит придавал большое значение второму роду молитвы; это подтверждается другим местом, где он приводит пример молитвы с воздетыми руками и заключает:«К сему, брат, прилагая и другое, что вложит Бог в разум твой, пребывай в молитве…» [540].
Студит также дает рекомендации относительно двух конкретных случаев, которые могут произойти во время молитвы. Во–первых, он предостерегает против ложных видений света на молитве:
Если, когда ты молишься, [появится] страх или топот, или воссияет свет, или другое что случится, не огорчайся, но даже еще дольше прилежи молитве. Ибо смятение демоническое, страх и исступление (έκστασις) бывают для того, чтобы, расслабившись, ты оставил молитву[541].
Здесь Студит вторит Евагрию, который в своем сочинении»О молитве»(во времена Студита оно приписывалось Нилу Синайскому) говорит о подобных явлениях:«Смотри, чтобы не обольстили тебя каким‑либо видением лукавые демоны… Прилежащий чистой молитве, если услышит от демонов шум, топот и вопли, не падет…» [542] Следует отметить, что термин έκστασις Студит употребляет в отрицательном значении, в отличие от словоупотребления Дионисия Ареопагита и Максима Исповедника: для этих двух авторов, так же как и для Симеона Нового Богослова, термин означал мистическое восхищение к Богу [543].
Другая ситуация, рассматриваемая Студитом: кто‑либо пришел к монаху в то время, когда тот молится. В этом случае, говорит Студит, следует прервать молитву, открыть дверь, побеседовать с пришедшим и утешить его:«ибо, подобно примирению [с Богом], существует и утешение приходящих» [544]. Этот совет совпадает с тем, что говорит Лествичник:«Часто случается, что, когда мы предстоим на молитве, приходят к нам братия; мы бываем в необходимости решиться на одно из двух: или оставить молитву, или отпустить брата без ответа и опечалить его. Но любовь больше молитвы, потому что молитва есть добродетель частная, а любовь есть добродетель всеобъемлющая» [545]. Однако Студит предлагает открывать дверь только монахам, но не мирским людям: с мирянами надо говорить по окончании молитвы [546]. Когда же посетитель ушел, следует со слезами помолиться о нем [547].
В. Духовное руководство и исповедь
При поступлении в монастырь человек должен исповедать все, что было им совершено с детства,«духовному отцу или игумену, как Самому Богу, испытующему сердца и утробы (Пс. 7:10), вспоминая, как Иоанн крестил крещением покаяния и все приходили к нему, исповедуя грехи свои (Мф. 3:6)» [548]. Сравнение покаяния с Крещением, как и тема»второго крещения», т. е. крещения слезами, традиционны в аскетической литературе: они встречаются у Оригена, Григория Богослова, Макария Египетского, Иоанна Лествичника и других авторов [549].
Отметим также и то, что в цитированных словах Студит предполагает две возможности для исповеди: у духовного отца или у игумена. Как мы уже говорили, в студийской традиции нормой считалась исповедь у игумена. Впрочем, в особых случаях разрешалось иметь другого духовного отца. В качестве примера приведем Типикон монастыря св. Мамаса (ок. XII в.), где одна из глав носит название»Об исповеди братии, и что всем следует иметь духовным отцом игумена». Текст предписывает исповедоваться перед игуменом,«даже если он не обладает священным саном». Вместе с тем, иноку может быть назначен другой духовный отец — не по его собственному выбору, а по решению игумена. Текст из Типикона говорит в заключение буквально следующее:«Но это, скажем сразу, мы говорим по крайнему снисхождению, поскольку Предание отцов не дает инокам никакого права не иметь духовным отцом своего игумена» [550].
Симеон Студит, напротив, рекомендует монаху ходить на исповедь к кому‑либо из братии по собственному выбору, а не к игумену, хотя и подчеркивает, что исповедь перед игуменом все‑таки остается идеалом:
Если к кому‑либо из братии обители приобрел ты веру и доверие, так что и помыслы свои открываешь ему, никогда не переставай ходить к нему и исповедовать ежедневно и ежечасно нападающие на тебя помыслы. Следовало бы всем к игумену ходить для этого дела; впрочем, поскольку некоторые, по великой немощи и по недоверию к игумену, избегают этого, мы по снисхождению и позволяем это[551].
Как мы видим, в данном вопросе, как и во многих других, Студит не является ригористом: говоря о правиле, он допускает исключения. Возможно, когда он писал эти строки, он имел в виду собственный опыт: он был духовным отцом многих людей, в том числе монахов, которые именно к нему, а не к игумену ходили на исповедь. Именно из‑за этого, как мы помним, его духовный сын Симеон был изгнан из Студийского монастыря.
Студит также подчеркивает, что монах должен хранить абсолютное и беспрекословное доверие к своему духовному отцу:«если даже увидишь его впавшим в блуд, не соблазняйся этим». Не следует переходить от одного духовного отца к другому, — говорит Студит, — иначе ни первый, ни второй не будут доверять нам:«привыкнув бросаться от одного [духовника] к другому, мы уже не прекратим разыскивать столпников, затворников и безмолвников, никому не доверяя и ни в чем не преуспевая…» [552].
Студит подчеркивает, что следует считать своего духовного отца святым и не скрывать от него ни одного помысла [553]. Игумену (духовному отцу) нужно подчиняться»беспрекословно — до смерти — исполняя все, что он приказывает, даже если это кажется тебе непосильным» [554]. Открывать помыслы надо ежедневно, а сказанное духовным отцом должно принимать с полным доверием,«как из уст Божиих». Монаху не следует ни с кем обсуждать поступки и указания своего духовного отца и ни у кого не спрашивать, прав или не прав был его наставник в том или ином случае [555].
Все эти советы Студита отражают традиционное для восточного монашества понимание духовного отцовства. Сходные рекомендации мы находим у Иоанна Лествичника, аввы Дорофея и других учителей монашеской жизни. Лествичник говорит о том, что не следует сомневаться в своем духовном отце:«Как только придет тебе помысел посудить или осудить игумена, как от блуда, беги от [такого помысла]«[ [556]. А авва Дорофей рассказывает о своем ученике Досифее, приводя его в пример совершенного послушания: он не скрывал от духовного отца ни одной мысли, но при всякой возможности исповедовал их [557].
