Етаку Банкэй - Нерожденный. Жизнь и учение мастера дзэн Банкэя

Мастер неоднократно сокрушался о том, сколь много пагубных обычаев установилось в его время в дзэнских монастырях и храмах. Его учение всегда было прямым и непосредственным и определялось только конкретной ситуацией. Он не допускал неразборчивого использования посоха и крика, не позволял ученикам заниматься литературным времяпрепровождением, устраивать стилизованные дзэнские диалоги и выставлять напоказ прочие проявления «дзэнской активности». Кроме этого, он принял обет не применять в своем учении цитаты из буддийских сутр и дзэнских писаний. Отвечая на вопросы тех, кто приходил к нему, каковы бы ни были их интеллектуальные способности, он всегда использовал обычный язык повседневной жизни. В то время практика дзэн описывалась китайскими терминами и высказываниями буддийских патриархов прошлого. Но мастер Банкэй заставлял своих учеников спонтанно и естественно проникать до костей и костного мозга,[128] обращаясь к ним на неформальном, разговорном японском языке, который они сами использовали в своей повседневной жизни.

Что касалось наставления учеников, находившихся под его началом, мастер не устанавливал каких-либо правил и предписаний, которые они были бы обязаны соблюдать, но тем не менее в его храмах всегда была спокойная и уважительная атмосфера, являющая собой пример воплощения принципа: «не управлять, но и не иметь беспорядка; делать то, что необходимо, не получая на то приказа».

Некий мирянин спросил:

— Разве то, что Вы говорите о «Нерожденном», не похоже на наставление, которое дал Махакатьяяне мирянин Вималакирти?[129]

— Скажи мне, что ты имеешь в виду, — ответил Банкэй.

— В соответствии с сутрой, Вималакирти сказал: «Махакатьяяна, ты не должен использовать деятельность сознания для того, чтобы проповедовать о неизменной реальности вещей/дхарм. Все сущее изначально нерожденно и неумирающе; вот в чем заключается смысл непостоянства и страдания».

— Вималакирти сказал эти слова для наставления Махакатьяяны, — сказал Банкэй. — Мое учение предназначается для того, чтобы заставить людей проникнуть за пределы слов.

Некий наставник эзотерического буддизма школы Сингон пришел к мастеру и сказал:

— Принцип Нерожденного в медитации нашей школы на букве А содержит два аспекта, аспект «устранения иллюзии» и аспект «актуализации истины». Не попадает ли Ваше учение во вторую категорию?[130]

— Подойди поближе, — ответил Банкэй.

Наставник подошел поближе.

Банкэй прокричал:

— А это какой аспект!?

Наставник оцепенел.

Один монах в собрании высунул язык от удивления.

Некий монах сказал Банкэю:

— При чтении историй о выдающихся мастерах дзэн прошлого можно заметить, что в зависимости от сложившейся ситуации они использовали много разных слов для обучения своих учеников. Вы же используете только одно слово «Нерожденное». Не кажется ли вам, что это является препятствием для практики Дхармы?

— Разве ты не читал о Гутэе? — сказал Банкэй. — Когда кто-нибудь задавал ему какой-то вопрос, он просто поднимал вверх палец. Он говорил: «Я постиг дзэн одного пальца Тэнрю. Я могу пользоваться им на протяжении всей своей жизни и учение мастера дзэн Банкэя и не исчерпать его».[131] Он просто поднимал свой палец и молчал. Как может то, что невозможно исчерпать за всю жизнь, быть препятствием для практики Дхармы? Дзэн одного пальца Гутэя — это не единственный пример. Крик Риндзая, посох Токусана, «Не испытывай иллюзий!» Муго, «Основной иероглиф» Дзуйгана — все это примеры Великих Дел, олицетворяемых каждым настоящим мастером дзэн.[132] Не то чтобы слово «Нерожденное» отсутствовало в буддийских сутрах и дзэнских писаниях, его можно в них встретить. Но кто со времен первых Будд и патриархов, за исключением этого старого монаха, использовал только одно слово для наставления своих учеников?

Монах почтительно поблагодарил Банкэя и впоследствии прилежно следовал учению мастера.

Мастер сказал:

— Учитель дзэн не может помочь другим людям, если сам он не обладает всепрозревающим Оком Дхармы. Если его Око Дхармы совершенно, то он может узнать все про любого человека, едва только глянув на его лицо. Он может узнать все про него, всего лишь услышав его голос за стенами храма. Око Дхармы подобно светлому зеркалу, которое полностью и совершенно отчетливо отражает все, что предстает перед ним, отражает и прекрасное, и безобразное. Каждое слово такого мастера, каждое его действие поражает привязанности его учеников как острый меч, разбивает их оковы и вводит их в сферу чудесной свободы и благословенной радости. Если наставник не может этого, то чем же он может помочь людям? Именно в этом совершенном владении Оком Дхармы наша школа превосходит все другие школы буддизма. Мы называем его «Драгоценным Оком Истиной Дхармы», «Особым Учением помимо Писаний», «Наследством Будд и патриархов». Посмотрите на Будд и патриархов, появившихся в этом мире. Они могли отличить черное от белого быстрее, чем летит искра. Они постигали основы [Учения] со скоростью молнии. Неужели Око Дхармы таких людей было хоть в чем-то несовершенно? Однако дзэнские наставники нашего времени ошибочно считают ловкость ученика в обращении со словами и письменными знаками основным критерием, по которому они судят о том, постиг ли он суть дзэн. Они дают свидетельство-инка тому, кто быстр и остроумен при обмене ударами в дзэнском диалоге-поединке. Это заковывает ученика в тяжелые кандалы. Такие наставники не только сами ошибаются, но и других вводят в заблуждение. Вам не удастся найти человека, который был бы способен предстать перед кем-нибудь и узнать его суть, прежде чем он успеет вымолвить хоть одно слово или совершить какое-то действие. Таких учителей больше нет. Как жаль!

Ныне мастер обращает людей к своему учению о Нерожденном, не прилагая к этому никаких усилий. На протяжении последних трехсот лет учителя и ученики привязывались к своей практике, искали странного и необычного, не уделяя внимания действенности того, что они делают. Ученикам было очень сложно научиться чему-то, следуя наставлениям таких учителей.

Раньше, когда Банкэй давал наставления в дзэн приходившим к нему людям, он выслушивал их вопросы и вовлекал их в диалог-поединок, но их ответы не могли сравниться с ответами мастера. Многие из них доходили до подножия горы, а затем отступали назад. Потом ученики, желавшие побеседовать с мастером, собирались в больших количествах — они были подобны грозовым тучам. Они вверяли себя мастеру еще прежде чем успевали увидеть его лицо, а когда они представали перед ним, они опустошали свое сознание и принимали его учение, находясь в состоянии совершенной отстраненности от своего «я». Поэтому теперь мастеру не приходится прилагать больших усилий [для их обучения].

Мастер никогда не пытался привлечь к себе внимание этого мира. Он держался на удалении от наделенных властью и богатством и воздерживался от поддерживания близких отношений с членами императорской семьи и представителями аристократии. Однажды, когда Банкэй проезжал через провинцию Этидзэн, даймё этой провинции, господин Мацудайра, услышал что-то о Банкэе и пришел посетить мастера на постоялом дворе, где он остановился. Однако когда он вошел в комнату, Банкэй не встал поприветствовать его; мастер также не снял свой головной убор во время беседы. И все же его обращение было очень теплым и уважительным. Когда господин Мацудайра вернулся в свои владения, он сказал своим вассалам:

— Мастер Банкэй, несомненно, не обычный наставник. Он не снял своего головного убора во время нашей беседы, и все же я не почувствовал ни малейшего намека на неуважение. Такое спокойствие и уверенность вряд ли были бы возможны, если бы его постижение не было полным и совершенным.

Банкэй обходился так со всеми людьми высокого положения. Его слова были достойными и уважительными, его поведение было благородным и утонченным, но он никогда не вел себя так в угоду этому миру.

С того времени когда Банкэй вступил в храм Рюмондзи и начал учить как основатель храма и его первый настоятель, братья Сасаки, которые были членами семьи богатых купцов-судовладельцев, обеспечивали ему необходимую финансовую поддержку; все здания храма были построены на их пожертвования, из этого же источника покрывались и расходы на содержание храма.[133] Сколько бы людей ни собиралось в храме, братья Сасаки обеспечивали их всех достаточным количеством еды. В залах дзэндо всегда находилось не менее семи сотен монахов, а во время проведения летнего затвора в третьем году Гэнроку (1690) на нем присутствовали тринадцать сотен монахов — ни в одном из залов нельзя было найти свободного места.