Н. Борисов - Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв.

Сама по себе смерть Пимена не означала еще окончания «мятежа в митрополии». После кончины князя Дмитрия Ивановича исход борьбы зависел главным образом от позиции его наследника, 17-лет­него князя Василия Дмитриевича. Признанный Ор­дой, он 15 августа 1389 г. взошел на великое княже­ние Владимирское. 9 января 1390 г. в Москве сыгра­ли свадьбу молодого Василия I с дочерью великого князя литовского Витовта Софьей. Этот брак послу­жил началом поворота в московской политике. Если в эпоху Дмитрия Донского Москва находилась в по­стоянном военном противоборстве с литовскими князьями, то теперь наступило время примирения и сближения. Опасаясь союза между Литвой и Ордой, Василий I всячески стремился поладить со своим мо­гущественным тестем Витовтом.

Осторожному политическому курсу московского князя вполне соответствовала и его церковная поли­тика. Желая укрепить наметившийся московско-литов­ский союз, Василий принимает митрополита Киприа-на, который 6 марта 1390 г. торжественно въехал в Москву. Так завершилась длившаяся 12 лет схватка между московской великокняжеской властью и деятельными сторонниками    укрепления    политического суверенитета церкви.

Итог этой борьбы нельзя определить однозначно. Московскому князю не удалось превратить митропо­личью кафедру в послушный инструмент своей внут­ренней и внешней политики. Однако было бы невер­но думать, что все усилия Дмитрия Донского, направ­ленные на подчинение митрополии, оказались бесплодными. Ему удалось приостановить наметив­шуюся в третьей четверти XIV в. тенденцию к объ­единению двух отрядов церковных сил — митропо­личьей кафедры и монастырей. В условиях, когда митрополичья кафедра сумела сохранить свой поли­тический суверенитет, а монастырские «старцы» на­чали активно участвовать в политических делах, их объединение сулило московским князьям гораздо больше тревог и забот, чем выгод и преимуществ.

Благоприятная политическая ситуация в Восточ­ной Европе, а также незаурядные дипломатические способности позволили Киприану до самой смерти (16 сентября 1406 г.) «сидеть на трех стульях», со­храняя власть над православными епархиями во вла­дениях русских, польских и литовских феодалов. Про­жив долгую жизнь, Киприан пережил всех своих дру­зей и врагов «мятежного времени». 25 сентября 1392 г. скончался «чудный старец» Сергий. Назначив своим преемником любимого ученика — «старца» Ни­кона, Сергий последние полгода жизни провел в пол­ном молчании, словно прислушиваясь, как смерть медленно входила в его одряхлевшее тело. Лишь пе­ред самой кончиной он нарушил обет и обратился к инокам с наставлениями: «Завещал единомыслие друг с другом хранить, иметь чистоту душевную и телесную и любовь нелицемерную, от злых и сквер­ных похотей остерегаться, пищу и напитки вкушать трезвенные, а особенно смирением украшать себя,, страннолюбия (т. е. заботы о нищих, бездомных, убо­гих.— Я. 5.) не забывать, от противоречия уклонять­ся, и ни во что не ставить честь и славу жизни этой» [85].

Три года спустя, 28 ноября 1395 г., скончался ро­стовский архиепископ Федор, а в 1399 г., приняв схиму,   умер   многомятежный   тверской   князь   Михаила Александрович.

Стремясь сохранить хорошие отношения со всеми восточноевропейскими правителями, а также с рус­скими князьями, Киприан, насколько известно, не­оказывал московскому князю заметного предпочте­ния. Подобно своим предшественникам Петру и Феогносту, он много путешествовал, подолгу жил во вла­дениях Ягайло и Витовта. В его политических взгля­дах на первом месте были интересы Византии, кото­рая находилась тогда на краю гибели.

Отношения между Киприаном и Василием I от­мечены холодноватой вежливостью и взаимным недо­верием. Митрополит выступал заодно с князем лишь в тех вопросах, где интересы сторон совпадали. Князь Василий не делал митрополиту каких-либо подарков движимостью или землями. Рачительный хозяин, Киприан привел в порядок имущества мит­рополичьего дома. Свидетельством его стяжательских наклонностей стала известная грамота Константино-Еленинскому монастырю. Дотошно перечисляя все, даже самые мелкие повинности зависимых от мона­стыря крестьян, митрополит требует их неукоснитель­ного выполнения.

После кончины Киприана Василий I безропотно принял посланного из Константинополя митрополи­та-грека Фотия (1408—1431). Не обладая столь яр­кой индивидуальностью, как его предшественник,, Фотий тем не менее оказался его политическим двой­ником. Он проводил жизнь в странствиях по Восточ­ной Европе, повсюду отстаивал интересы константи­нопольской дипломатии.

В 1439 г. во Флоренции была заключена уния меж­ду православной и католической церковью. Прави­тельство Византии надеялось таким образом укре­пить связи с Западной Европой, получить военную помощь для борьбы с турками. Одним из главных организаторов Флорентийской унии был митрополит «всея Руси» Исидор (1437—1441), грек по происхож­дению. Он прибыл в Москву в апреле 1437 г., а уже в сентябре того же года отбыл в Италию для уча­стия в работе совместного православно-католическо­го церковного собора, созванного для заключения унии. Лишь в марте 1441 г. Исидор вернулся в Северо-Восточную Русь. Услышав, как Исидор, выполняя условия унии, вместо патриарха константинополь­ского поминает римского папу Евгения IV, москов­ский князь Василий II (1425—1462) возмутился. Он объявил Исидора вероотступником и поместил его под стражей в Чудовом монастыре. Тем самым мо­сковское правительство стало на путь разрыва цер­ковных связей с Византией.

Однако затяжная феодальная война между пред­ставителями разных линий московского княжеского дома (1425—1453) тормозила решение этого давно назревшего вопроса. Лишь в 1448 г. собор русских епископов избрал первого автокефального (самостоя­тельного) митрополита — рязанского епископа Иону. С этого момента начался новый этап в истории от­ношений между московскими князьями и митрополи­тами. После захвата Константинополя турками в 1453 г. связи русской церкви с патриархатом носят эпизодический характер.

В то время как митрополичья кафедра до самой середины XV в. занимала позицию выжидательного нейтралитета по отношению к объединительным уси­лиям московских князей, потомков Калиты деятельно поддерживали монастырские «старцы». Распространяя на новые, необжитые территории систему феодального землевладения, собирая в своих руках крупные зе­мельные фонды, общежительные монастыри объек­тивно действовали в интересах московских князей. Многие из видных деятелей русского монашества XV в. были и лично связаны с московским боярством, разносили по всей Руси политические идеи, утверж­давшие   особую   историческую роль «белокаменной».

Конечно, в отношениях «старцев» с московскими князьями были и свои сложности. Поддержку мона­стырей приходилось щедро оплачивать деньгами, землями, всякого рода «гостинцами» и «кормами» в Дни церковных праздников. Кроме того, наиболее ав­торитетные игумены по примеру Сергия и Федора Симоновского часто вмешивались в политические де­ла, писали князьям обличительные послания, а порой и открыто принимали сторону удельной оппозиции. Лишь во второй половине XV в. разбогатевшие, но обедневшие духом монастырские «старцы» становят­ся послушными исполнителями воли великого князя.

Государевы   богомольцы

«Инокам установлено за царя-государя и за великих князей и за весь мир во смиренном об­разе бога молить».

Образование единого Русского государства поста­вило перед высшим духовенством ряд новых проб­лем. Сосредоточив в своих руках огромную власть, «государь всея Руси» Иван Васильевич (1462—1505) настойчиво добивался ликвидации политического су­веренитета церкви, в котором он видел один из пере­житков удельного строя. Крупные успехи во внутрен­ней и внешней политике в 80-е и 90-е годы XV в. позволяли ставить новые, все более и более мас­штабные задачи. Их решение во многом зависело от того, удастся ли материально обеспечить быстро ра­стущее дворянское сословие. Нехватка земель и крестьян заставляла дворян с завистью поглядывать на богатые монастырские вотчины. Мысль об их кон­фискации и раздаче в поместья казалась заманчи­вой и самому Ивану III. Однако он не торопил со­бытия, ждал благоприятной обстановки для схватки с церковными верхами.

Образование Московского государства сулило церкви не только новые опасности, но и новые пер­спективы. Появилась возможность расширения и ук­репления влияния церкви на все стороны духовной жизни страны путем «сращивания» духовной иерар­хии с формирующимся государственным аппаратом. Московская Русь нуждалась в новых религиозно-по­литических теориях, в идейном обосновании ее поли­тической самостоятельности. Поиски исторических корней российской государственности, ее связей с ми­ровой  историей  приобретали острую     актуальность.