Пьер Гольбах - Галерея святых или исследование образа мыслей, поведения, правил и заслуг тех лиц, которых христианство предлагает в качестве образцов
Впрочем, даже по признанию самих христианских богословов, мученики проявляли рвение отнюдь не сознательно. Святой Киприан порицает многих исповедников и мучеников за гордость, чванство, дурной нрав и, особенно, за невежество в писании. В 27-м послании он, говоря об исповеднике по имени Лукиан, пишет: "Наш брат Лукиан, тоже числящийся в исповедниках, обнаруживший воистину пламенную веру и бестрепетное мужество, но весьма нетвердый в писании" и так далее. В том же послании Киприан сообщает, что многие исповедники были до такой степени невежественны, что не в состоянии были сами писать "удостоверения о воссоединении", которые они выдавали отступникам. Им приходилось обращаться к более грамотным, чтобы за них написали. Кстати сказать, обычай выдавать такие удостоверения очень не нравился нашему святому епископу, так как от этого страдал его авторитет.
Далее, по всем данным, среди умерших за веру было много таких, которые не могли иметь никакого представления о религии, за которую умирали. Какие, в самом деле, могли быть понятия о христианстве у двенадцатилетних детей, у молодых девушек или у всех тех, кто при виде стойкости христиан под пыткой сразу обращался в христианство, восклицал: "Я христианин" и немедленно подвергался казни? Нам, пожалуй, укажут, что благодать чудесным образом осеняла этих людей, и они вмиг оказывались просвещенными. Но тогда мы спросим, почему же бог, вместо того чтобы допустить жестокие убийства стольких верных служителей, не ниспосылал лучше достаточное количество благодати, чтобы обратить и гонителей, и судей, и народ, видевший все эти ужасные казни и столько чудес, о которых повествуют жития мучеников?
Чудеса, которых полны жития мучеников, покажутся довольно нелепыми тому, кто захочет над ними пораздумать. Если верить дошедшему до нас рассказу смирнской, церкви о смерти святого Поликарпа, епископа смирнского, его приговорили к сожжению, но благодаря великому чуду пламя не коснулось его, а образовало вокруг него как бы свод, под которым мученик оставался нетронутым. Однако удар меча умертвил святого. Бог, оградивший его от огня, не захотел оградить его от меча. С другой стороны, зрители-язычники, присутствуя при смерти мучеников и сопровождавших ее чудесах, вопреки склонности всех народов на земле поддаваться всему необычайному, нисколько не бывали тронуты всем этим. Напротив, их жестокость возрастала, и они не обращались в новую веру. Отсюда приходится заключить, что чудеса видели только христиане, которые и засвидетельствовали их. Очевидно, что самым невыполнимым чудом для христианского бога было суметь убедить народы в достоверности тех чудес, которые он совершал ради своих посланцев и святых.
Нам на это, по всей вероятности, возразят, что самым поразительным чудом, в котором проявляется могущество божие, является самый факт утверждения христианской религии, здание которой, скрепленное кровью мучеников, воздвигнуто среди бушующего моря гонений. Нам будут в напыщенных фразах твердить, что христианская вера вышла победительницей из всех боев с врагами. Мы на это ответим, что многовековой опыт, в частности утверждение христианства и безумства мучеников, показывает не силу справедливого, всемогущего и благодетельного бога, а силу обольщения, фанатизма и убеждения. В умелых руках эти средства могут довести людей до такого безумия, что они сами идут на смерть.
Исступление, в котором человек готов презреть пытки и смерть, отнюдь не доказывает, что данная религия проистекает от истинного бога. Обманщики-друиды при помощи своего учения и тех похвал, которые они расточали храбро сражавшимся воинам, внушили многим народам презрение и даже стремление к смерти, так что люди даже боялись умереть у себя в постели. Эти кельтские жрецы, которых наши попы объявляют обманщиками, убеждали своих последователей, что посмертное блаженство уготовано только для того, кто умирает с оружием в руках. Один, завоеватель, законодатель и бог северных народов, до такой степени опьянил их воинственным пылом, что они умирали с радостью, в надежде обрести вечное блаженство в обители бога. А разве мы не видим, как одна только сила убеждения закаляет дикарей, позволяет им презирать самые ужасные пытки, какие способна изобрести человеческая злоба? Наконец, разве убеждение не гонит ежедневно тысячи солдат на явные опасности, не заглушает ли в них боязнь позора страх перед болью и смертью?
Средства, используемые языческими жрецами я честолюбивыми законодателями дли внушения мужества своим подданным, те же, что применяли и христианские богословы, чтоб одурманить несчастных, всецело на них положившихся. Таким образом, мужество мучеников, являющееся, по словам богословов, доказательством истинности их учения, в сущности, показывает только, к каким печальным результатам приводит исступление, когда оно целиком захватывает человека, и на какие низости способны плуты, живущие обманом.
Умирая за какое-нибудь дело, фанатик отнюдь не доказывает этим ни правоты дела, ни истинности своих убеждений. Он доказывает только, что он упорно отстаивает правоту своего дела или что он сильно заинтересован в его поддержке. Другими словами, он крепко держится своих убеждений, поскольку они полезны ему самому или другим. Да и, наконец, независимо от того, что мученик думает обо всем этом, он может просто ошибаться, когда соглашается идти на жестокую смерть.
Однако в силу предрассудка люди воображают, будто истина на стороне того, кто имел мужество отстаивать свои убеждения ценою жизни. Люди обычно склонны придавать большое значение силе духа и мужеству и уважение, которое питают к мужественным людям, переносят на их убеждения. А ведь достаточно слегка поразмыслить, чтобы понять, что мужество отнюдь не доказывает правоты. Трус может как раз возвещать очень полезные объективно или субъективно истины но страх смерти заставляет его отказаться от них. Напротив обманщик может оказаться мужественным человеком тщеславие которого заставит упорно, до смерти отстаивать свои мнения, ложность коих он сознает. Фанатик находящийся во власти химер, радостно встретит пытки и смерть, которым он из-за этих химер подвергается.
Нам могут сказать, что, во всяком случае, похвально умереть за правду, поскольку это является средством создавать ей сторонников. Но истина не нуждается в мучениках. Сначала ее оспаривают, против нее борются, но в конце концов она рано или поздно утверждается в умах людей. Другое дело-ложь. Для того чтобы удержаться, она нуждается во всяческих иллюзиях, в чудесах, во всевозможных предрассудках, без которых она не могла бы узурпировать власть, принадлежащую истине. Только ложь нуждается в фокусах, знамениях мучениках, чудесах. Истине вся эта бутафория совершенно не нужна. Всякая пылкая страсть порождает неистовство, и только неистовство внушает презрение к мучениям и смерти. Сильная страсть к истине, несомненно, похвальная страсть, поскольку истина весьма полезна для рода человеческого. Но сам по себе энтузиазм еще не доказывает, что мы имеем дело с истиной. Напротив, открытие истины обычно является плодом мирного, спокойного размышления, не способного увлечься воображением. А неистовство может сделать даже истину подозрительной в глазах здравомыслящих людей.
Это не значит, что искренняя любовь к истине не сопровождается довольно часто сильным энтузиазмом, весьма похвальным, поскольку он служит для блага людей. Несомненно, большой энергией должны были обладать те, кто осмеливались прорвать густую завесу предрассудков, постоянно защищаемых могущественными негодяями. Вследствие козней обманщиков самые полезные истины всегда создавали величайшие опасности для тех, кто имел мужество их провозглашать. Мы должны поэтому чтить память и не умалять заслуг великих людей, смело защищавших дело человечества. Мы должны оплакивать многочисленные жертвы ханжества. Но не в мужестве апостолов истины мы должны видеть доказательство того, что они открыли истину. Мы должны исследовать их принципы хладнокровно, не считаясь с тем, какие они имели последствия для авторов. Совершенно очевидно, что очень мужественный человек часто может рассуждать очень плохо, а человек трусливый может рассуждать очень правильно. Истины, провозглашенные Евклидом, Декартом, Галилеем или Ньютоном, не перестали бы быть истинами, даже если бы эти великие люди не имели мужества запечатлеть их своей кровью. Если бы они ради спасения своей жизни отреклись от них, их открытия не стали бы от этого менее достоверными или менее полезными.
Число людей, умерших за полезную истину, невелико, число умерших ради заблуждений и безумств огромно. На каждого философа, подвергшегося гибели или преследованиям за истины, выгодные роду человеческому, приходятся тысячи людей, павших жертвой за ложь.
Христианские богословы скажут, конечно, что их мученики погибли именно за полезную истину. Но мы спросим их: разве эти набожные фанатики обладали знаниями и разумом, необходимыми для тщательного исследования учения, за которое они умирали? Разве разум не был первой жертвой, которой требовали от них главари и наставники? Разве мы не видим, что писания первых христиан, столь стремившихся к смерти за веру, проникнуты грубейшим невежеством? Были ли они свидетелями тех мнимых истин, которые они утверждали на земле? Не были ли их верования основаны на слепом доверии к вождям? Взвесили ли они все основания для доверия к главарям, объявлявшим себя боговдохновенными? Видели ли они чудеса, какие те совершали в доказательство божественности своей миссии, и удостоверились ли в них? Убедились ли они, что вожаки совершенно бескорыстно проповедовали учение, явно выгодное для их честолюбия и необходимое для их существования? Удостоверились ли они, что учители сами были убеждены в истинах, которые они проповедовали другим?
