Эрвин Люцер - Крест Гитлера
Я как-то стоял в Мемориальной церкви кайзера Вильгельма в Берлине (теперь это — памятник ужасам Второй мировой войны) и удивлялся, глядя на барельеф, на котором были изображены Христос и кайзер, как будто они вместе были спасителями немецкого народа. Военные победы Пруссии изображались как победы Христа и христианской религии.
Нет ничего удивительного в том, что протестантские лидеры призывали к синтезу фолькштума (немецких национальных особенностей) и христианства. Поскольку все протестантские церкви были разделены на более чем двадцать независимых областей, цель заключалась в том, чтобы эти региональные церкви были заменены церковью Рейха — централизованной национальной церковью. Некоторые лидеры хотели видоизменить вероучения церкви, чтобы привести его в соответствие с национал-социализмом. Они стали известны как «немецкие христиане» с акцентом на слове «немецкие». Когда Гитлер пришел к власти, подавляющее большинство этих руководителей горячо приветствовали его. Они полагали, что сильная Германия означает сильную церковь.
Для церкви оказалось почти невозможным делом оказать сопротивление немецкой культуре. Словно прикованная к месту, она явно не могла противостать росту немецкого национализма и осудить его в нужный момент. Национализм был настолько распространен, что кайзера воспринимали как правящего по «божественному праву» в качестве Божия предстоятеля христианского народа. Солдат, умиравших в Первую мировую войну, почитали как мучеников за Христа.
Церковь присоединилась к общей оппозиции демократии Веймарской республики и правам личности. Демократия была слабой формой правления, уделявшей слишком много внимания личным правам человека. Если государство хотело быть сильным, личные свободы должны были быть отставлены ради блага единой, экономически стабильной и сильной нации. Христиане стояли за высокое положение Германии, ее военную мощь и величие. Они жаждали вернуться в старые добрые времена, когда правил монарх, был порядок и победы были обильны.
Один человек, живший в нацистской Германии, рассказывал мне, как некоторые католические священники угрожали отказом в причастии тем прихожанам, которые проявляли благосклонность к Веймарской республике. В протестантских и католических церквях проводились служения посвящения в штурмовые бригады Гитлера — это были герои, всецело преданные новой Германии. Они сражались за Отечество и за успех народа, который заслуживал того, чтобы оставить позади унижение и опять обрести чувство собственного достоинства.
В состоянии восторженного поклонения профессор Адам, богослов из Тюбингена, приветствовал Гитлера как человека, который открыл глаза немецкому народу, объединил и освободил его:
Вот, он стоит перед нами — тот, о ком взывали голоса наших поэтов и мудрецов — освободитель духа Германии. Он снял бельмо с наших глаз, все политические, экономические, социальные и конфессиональные покрывала, дал нам возможность увидеть и вновь полюбить то, что является единственно важным — наше единство крови, наше немецкое «Я», хомо германус.73
Вот так этот профессор, как и прочие, воспел хвалу Гитлеру. Церковь оказалась в вихре его растущей популярности — радостной эйфории, доселе редко наблюдавшейся среди сдержанных немцев. К месту рождения Гитлера стекались большие толпы народа. Для того чтобы почтить место рождения его матери в Шпиттале, поклонники приезжали даже на автобусах. Они спускались к дому на ферме, где Гитлер в детстве проводил летние месяцы. Джон Толанд пишет: «Они взбирались на крышу, чтобы сфотографироваться; пробирались на внутренний двор, чтобы умыться в деревянном корыте, как будто в нем была святая вода; и откалывали кусочки от больших камней, поддерживающих сарай».74 Они рисовали свастики на коровах и маршировали вокруг, распевая песни о Гитлере.
Членам церкви, достаточно проницательным для того, чтобы понимать, что подобное идолопоклонство навлечет Божий суд, оказалось сложно противостоять стремительному потоку общенародного поклонения. В основном, сомневающиеся держали свои сомнения при себе.
ЛиберализмВ большинстве своем церковь отказалась от исторической христианской веры и предпочла богословский либерализм, а именно — они читали Библию и, отрицая уникальность Христа, пытались отделить истину от лжи. Без ясного послания о покаянии и веры только во Христа как в Сына Божьего, церкви заменили кротость и смирение Христа гордым знаменем христианизированного национализма.
Несмотря на то что часто цитировались слова Мартина Лютера, о нем, тем не менее, не вспоминали как о человеке, проповедовавшем о божественности Христа, способного полностью примирить развращенных грешников с бесконечно святым Богом. Христов Крест Лютера не мог удобно сочетаться со свастикой. В присутствии Креста, о котором провозглашал Лютер, люди смирялись, а крест, который так искусно поместили внутрь свастики, разжигал гордость.
Поскольку всех немецких младенцев крестили в церкви, мало кто говорил о необходимости индивидуального обращения ко Христу во взрослом возрасте. Того факта, что имя было занесено в церковный реестр, было вполне достаточно для того, чтобы подтвердить, что человек является христианином. Все, что ожидалось от хороших христиан, — это помочь Германии стать великой.
Конечно же, были некоторые исключения, о чем мы поговорим в следующих главах. Были искренние христиане, вкрапленные в массе народа. Совсем немного было тех, кто продолжал считать, что Крест сильно отличается от свастики. Но, по большей части, церковь оказалась увлечена духом времени. Она видела свою роль в том, чтобы помогать смывать позор прошлого и приближать лучшее будущее. Она радовалась устранению безработицы, повышению уровня жизни и осознания собственного достоинства, возрождающего осажденную нацию.
Пусть евангелисты не думают, что между истинными христианами, которые не были обмануты Гитлером, и националистами всегда существовало четкое разделение. Когда Освальд Смит из «Народной церкви» в Торонто (миссионер, государственный деятель и человек с безупречными евангелическими рекомендациями) посетил в 1936 году Германию, он вернулся под сильным впечатлением от того, что Гитлер сделал для страны.
Доклад Смита был основан на услышанном не от либеральных, а от евангелических христиан. Учтите также, что Смит написал это в 1936 году, когда прошло много времени после партийных чисток Гитлера и уже начались преследования евреев. Германия, по словам Смита, «пробудилась». Вот его доклад.
Каким, спросите вы, является реальное отношение немецкого народа к Гитлеру? Ответ может быть только один: они любят его. Да, все от мала до велика, дети и родители, равно старые и молодые — они любят своего нового вождя. Их уверенность в нем невозможно поколебать. Ему доверяют все до одного.
«А как же ваши выборы?— спросил я.— У вас нет альтернативы — только Гитлер и никто другой. У него нет оппонентов». «Мы не хотим другой партии,— ответили они с возмущением.— У нас было достаточно партий. Мы хотим настоящего вождя — человека, любящего нас и работающего для нашего блага. Нас вполне устраивает Гитлер». И такое отношение проявляется повсюду. Каждый истинный христианин — за Гитлера. Я знаю это, потому что б'ольшую часть своей информации получил от христиан, и, правильно это или нет, все они поддерживают Адольфа Гитлера.75
Наибольший интерес представляют комментарии Смита об обращении с евреями. Ему было «жаль, что хорошим евреям приходится страдать в равной мере. Но кто может разобраться в час правления толпы и насилия? Даже Гитлер не может сдержать своих последователей».
Смит даже полагал, что в Германию пришло евангелическое пробуждение с проповедью в церквях Евангелия Христа. Христианские лидеры уверяли его, что пока проповедуется Евангелие, «Германия в безопасности».
Тем не менее, христианам — как либеральным, так и консервативным — следовало знать, что Германия не была «в безопасности». Как мы увидим в следующей главе, назревало преследование церкви. У лютеран уже возникли разногласия по вопросу подписи пасторами условия арийского происхождения — заявления, запрещающего лицам еврейской крови быть проповедниками в Германии.
Христиане всех направлений были обмануты Гитлером — по крайней мере, в начале. Однако либералы, которые были «колеблющимися и увлекающимися всяким ветром учения», оказались особенно уязвимыми для вихря нацистского смерча. Даже после того, как цель Гитлера стала, наконец, очевидной, они не были готовы страдать за Евангелие, от которого уже давно отказались. Их больше интересовали чудеса пробудившейся Германии, чем чудеса, описанные на страницах Нового Завета. Спасение в этом мире было более важным, чем спасение в невидимой грядущей жизни.
