Дж. Мотиер - Послание к Филиппийцам
1. Воплощение вечного Бога
Когда Павел говорит о Христе Иисусе: будучи образом Божиим, то есть, полностью обладая божественной природой, он подчеркивает этот факт использованием не просто глагола «быть», а более сильного, который в своем типичном применении имеет усиливающее значение: «быть действительно и истинно», «быть характерно», даже «быть по природе»[63]. В таком тексте как этот, где каждое слово взвешено и отмерено, можно допустить, что во всей полноте глагол означает: Он был Богом действительно и истинно, по своей собственной и неотъемлемой природе.
Но, будучи таковым, Он уничижил Себя Самого. Само понятие «уничижения» предполагает лишение или уменьшение, утрату чего–то, чем владели прежде. Когда Иисус уничижил Себя Самого, унизил (уменьшил) ли Он Себя и, если это так, каким образом?
Здесь содержится мысль, которую надо трактовать с большой осторожностью[64].
Полезно отметить, во–первых, тот факт, что глагол «уничижить» во всех других случаях в Новом Завете означает «лишить что–то его надлежащего места и применения» [65]. «Христос на самом деле, — говорит Кальвин, — не мог избавиться от божественности; но Он держал ее скрытой до времени… Он оставил в стороне Свою славу в глазах людей, не умаляя, но скрывая ее». Или еще: слово «kenosis», согласно Д. Г. Доу, «говорит о том, что Бог обладает такой природой, что Его не изменяет принятие ограничений человеческой жизни… Он волен быть нашим Богом, не переставая быть Господом Богом». Или в более узком смысле, если следовать упомянутому выше толкованию Колланжа, «kenosis было добровольное лишение проявления Господства»[66].
Во–вторых, мы должны заметить, что задавая совершенно естественный вопрос: «Чего лишил Себя Христос Иисус?», мы фактически отходим от непосредственного хода мысли в этом тексте. Потому что сразу за глаголом уничижил следует пояснение: приняв образ раба. Иными словами, наше внимание уводится из области таинственного (взаимоотношения между новой воплощенной жизнью и вечной божественной) и фокусируется в области исторической реальности, реальности вечного Бога, ставшего истинным человеком. Это не «чего Он лишил Себя?», а «во что Он уничижил Себя?» Обратим внимание на то, что такое толкование проистекает из гибкости английского глагола «to empty» и не отражает использования кепоо в греческом тексте Нового Завета, но тем не менее оно прекрасно схватывает движение мысли Павла: Иисус Христос ввел все Свое божественное существо неумаленным в новое, человеческое. Невозможно вообразить нашу жизнь, если бы это не открылось нам в Священном Писании.
И все же, может быть, вопрос «во что Он уничижил Себя?» не так уж далек, если вообще далек, от мысли Павла. Параллель между уничижил Себя Самого и словом Исайи относительно Раба Господня, что Он «предал душу Свою на смерть» (Ис. 53:12), слишком очевидна, чтобы ей можно было противиться. Основополагающая мысль — это мысль о намеренном, сознательном поступке: Раб Господень добровольно и полностью предал себя смерти; Иисус, для того чтобы умереть, сначала низвел все Свое существо до положения Раба Господня[67].
Говоря о состоянии, в которое предал Себя Господь Иисус, Павел отмечает три момента. Во–первых, целью великой перемены было служение послушания; Он принял образ раба. Во–вторых, сфера, в которой служение должно было осуществляться, была истинно человеческой, Он сделался подобным человекам. В–третьих, Его истинная человеческая природа «оставила место» для той другой реальности, которую Он принес с Собой. У Него было истинно человеческое естество: Павел снова использует слово образ, которое уже обсуждалось; но теперь имеется в виду состояние раба. Сын стал действительно рабом. От Его Божественной реальности ничто не отнимается фразой сделавшись подобным человекам: «это оставляет место для другой стороны Его существа — Божественной, в образе которой Он не показался. Его уподобление людям было реальным, но оно не отражало всю Его сущность»[68].
Во всем этом — все то же откровение «чувствований Христа». Ему принадлежит вечная слава и по природе, и по праву, но это — не сцена для самовыражения, не стартовая площадка для самовозвышения; все это — ради самоотречения. Собственное «я» — это нечто, что надо «излить».
2. «Христос… сделался за нас клятвою»
Рассказ продолжается. К концу стиха 7 уже совершилось реальное воплощение, и теперь Павел пишет, что Иисус Христос, и по виду став как человек (ст. 7), внешне не отличался от других людей [69], то есть те, кто встречался с Ним, считали, что они находятся в присутствии человека. Они могли сказать: «Не плотник ли Он?» (Мк. 6:3). Их наблюдение было действительно верным, но как глубоко они заблуждались! Исайя вполне мог сказать: «Кому открылась мышца Господня?» (53:1) — или, как мы могли бы перефразировать: «Кто поверил бы, не будь это открыто Богом, что это Сам Господь, сошедший, чтобы спасти?» Обратите внимание, как Павел говорит (ст. 5–6), что именно Иисус существовал до воплощения и обладал истинной природой Бога — но Иисус ведь имя «плотника»! Предвечный и воплощенный Сын Божий были одним и тем же лицом:
Подумать только, в яслях лежит Тот, Кто создал звездные небеса[70].
Он кажется таким же, как и другие люди, но в действительности разница огромна. Следовательно, вопрос в том, что Он будет делать с этой «разницей»? Использует ли Он ее как хорошую возможность для Себя? Станет ли она, в свою очередь, «хищением» («вещью, которую надо крепко держать»)? [71] Может быть, по этой причине Господь говорил Моисею и Илии на горе Преображения об «исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме» (Лк. 9:31). Потому что приняв восторженное одобрение двух этих великих пророков и обряд посвящения от Самого Отца, Он конечно мог бы избрать возвращение назад, в личную небесную славу.
В действительности Он сделал совершенно другое. Он предпочел принять на Себя то, что без Его согласия не имело над Ним власти, — смерть (Ин. 10:18). Он отличался от других Своей Божественной природой. В частности, Он обладал бессмертием, присущим одному Богу (1 Тим. 6:16). Но Он подчинил Свое бессмертие смерти и таким образом смирил Себя, теперь ничто не осталось утаенным, все оставлено:
Даже одежды Его они разделили,Когда Он висел на кресте позора.
Павел говорит нам, что это был акт послушания Отцу. Английское выражение obedient unto death допускает значение «будучи послушным смерти», но греческое выражение не может иметь такого значения. Оно скорее требует перевода: «послушный до или до самой смерти» [72]
Смерть была средством, а не господином в Его послушании; послушание было принесено Отцу: это была чаша, «которую дал Мне Отец» (Ин. 18:11).
Более того, послушание, которое Он оказывал Богу, имело своей целью человека: это была смерть крестная. Точно так же, как Павел обращался к другим свидетельствам в Писании, чтобы подтвердить, что послушание было служением, отданным Отцу, так и здесь он использует краткие иносказательные поэтические формы, а не пишет догматическую диссертацию. Необходимо понять, почему Апостол переходит от факта смерти (быв послушным даже до смерти) к способу смерти (смерти крестной). Что он подразумевал? Но объяснение найти нетрудно. Прежде всего, упоминание о кресте усиливает мысль о Его послушании, ибо «проклят всяк, висящий на древе» (Гал. 3:13). Вопль нашего Господа о том, что Он оставлен (Мф. 27:45–46), показывает, насколько реально Он вступил в область отвержения и каким ужасом Он был объят, поступая так: Он, Тот, Который был образом Божьим, сошел на землю, сошел ко кресту, сошел к проклятию — и Он сделал это ради нас, ради меня! «Христос искупил нас от клятвы… сделавшись за нас клятвою».
Хотя Он был богат, так богат,И все же ради нас каким Он бедным стал!Даже одежды Его они разделили,Когда Он висел на кресте позора.Все, что Он имел, Он отдал ради меня,Чтобы я мог обрести богатство навечно[73].
Наконец, это обращенное к Богу и человеку деяние было совершено по воле и с согласия Самого Господа Иисуса. Никто другой не мог сделать этого: Он… смирил Себя. Эта мысль, основная в Флп. 2:6–8, должно быть, коренится в Ис. 53, особенно в стихах 7—9, где впервые в Ветхом Завете мы встречаемся с добровольной жертвой [74]. На протяжении долгих лет жертвоприношения Господь втолковал урок, что в Божественные цели могло входить перенесение греха и вины с головы виновного на голову невинного. Всякий раз, как грешник приводил свое животное к алтарю и возлагал свою руку на его голову[75], Божье поучение было очевидным: это поставлено вместо меня; это несет мой грех. Все же замена была неполной, так как главная цитадель греха — воля — оставалась непредставленной в неразумном, подневольном животном. Исайя предвидел, что только совершенный Человек мог быть совершенной заменой и что в сердце этого Совершенства лежало желание с радостью исполнить волю Божью (ср. Пс. 40:6–8; Евр. 10:4–9).
