Алексей Лосев - Мифология греков и римлян
[Торжествующий сарказм Зевса]
А Кронид улыбаясь дразнился,Речь изливая такую из уст забавлявшихся бога:565 «Кронос–старик отыскал неплохого помощника, видно:Только великого сына Земля родила Иапету, —И уже мстит Тифоей за Титанов; и как посмотрю я,Скоро перуны Кронида совсем уже стали бессильны.Что же ты медлишь занять недоступный Эфир,скиптродержец570 Выдуманный? Для тебя уж готово собранье Олимпа:Скипетр Зевса и плащ получай, Тифоей–богоборец;В небо Астрея войти позови, а если захочешь,Пусть возвратятся в Эфир Евринома, Офион и с нимиКронос пусть спутником будет; пришел бы с тобойна дорогу575 С пестрыми спинами звезд, протекающих в высях, и хитрыйНаш Прометей, избежавши оков и взяв провожатым,Чтобы не сбиться с небесных путей, мою дерзкую птицу,С жадностью жрущую печень его, что опять вырастает.Что еще хочешь ты видеть? Наверно, чтоб после сраженья580 Зевс и Энносигей у седалищ твоих услужали?Зевс, ослабевший совсем, уже не скиптродержец Олимпа,Грома и туч он лишен, его молнии — уж не священныйСветоч, перуны его — не привычное больше оружье, —Факелы только, когда Тифоей припожалует в спальню585 Пленной супруги своей, в терему проживающей Геры,Ложе которой завистливый Зевс пожирает глазами.В паре с ним Энносигей, отрешенный от моря, теперь жеВместо владыки морей — Тифоея прислужник застольный:Вместо трезубца в обсохшей руке он несет тебе чашу.590 Твой же наемник — Apec; Аполлон тебе тоже прислужник;Сына же Майи к Титанам пошли провозвестником, дабыОн возвестил им о власти твоей и небесном сиянье.Только Гефеста работать оставь на привычном Лемносе,Чтоб изготовил он там для твоей новобрачной невесты595 Пестрые бусы на шею — цветные, с блестящей отделкой,Или же яркую света игру на подошвах сандалий,Что восхитило б супругу твою; или сделал бы новый,Златом сияющий трон на Олимпе, чтоб весело былоГере твоей златотронной, престолом таким обладая.600 Если Киклопов с земли водворить на Олимп ты захочешь,Новые искры скуют для твоих превосходных перунов.Хитрый Эрот, что прельстил твое сердце надеждой победы^Цепью златой будет связан совместно с златой Афродитой;Медной цепью Ареса свяжи, властелина железа.605 Молний, однако же, нет, и вотще пребывает Энйо…Как не избег ты ударов пустых и огней невредящих?Как это, слыша своими ушами, которым числа нет,Маленький гром, ты уже устрашился при отзвуке ливня?Кто тебя сделал бессильным таким? И где твои стрелы?610 Где твои головы псов? Где отверстые львиные пасти,Рев нутряной твоих глоток, широких и страшно крикливых?Где длиннотенные иглы твоей драконовой гривыИ почему не шипят в волосах змеевидные кольца?Где же мычанье бычачьих морд? Где рук твоих кисти,615 Вместо копья извергавшие к нам высочайшие горы?Что не бичуешь уже круговидные дуги созвездий?Разве торчащие зубы кабанов уже не белеютКаплями пенной слюны на замоченном их подбородке?Где же ужасные пасти — оскал бесноватых медведиц?620 Отпрыск Земли, уступи небожителям! Я ведь сильнееЭтой единой рукой, чем ты их двухсотенным рядом.Пусть же теперь Сикелия, с тремя головами и с кругомКруто–высоких холмов, покроет всего Тифоея,Жалкого в этом обличье из сотни голов запыленных.625 Высокомерный умом, в ничего не достигшей надеждеТы захотел доскочить до самой вершины Олимпа;Я же, несчастный, тебе уготовлю гробницу пустую,И на могиле попранной твоей, нечестивец, напишут:«Гроб Тифоея–гиганта, метавшего некогда в небо630 Камни; за это его поразило небесное пламя».Так поносил он чуть дышащий труп землеродного сына.
И. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Теогонический процесс окончился. Через ряд божественно–мировых катастроф и потрясений бытие достигло наконец своего полного расцвета и застыло в своем вечном скульптурном величии. Это — олимпийские боги. Пройдя шаг за шагом эти извилистые тео–космогонические пути античной мифологии, мы теперь можем подвести итоги, которые послужат нам вступлением в самый мир олимпийцев.
Прежде всего, античная мифология начинается с утверждения бесформенной бездны и Хаоса, куда уходят все ее начала и концы и что незримо руководит решительно всем тео–космогоническим процессом. Эта бездна лишена всякой формы, всякого смысла, всякого именования. Это — вечная Ночь, Мрак или, если угодно, Свет, Эфир, для чего нет никакого охвата, никакого расчленения, никакого осмысления. Бездна эта — выше всякого познания и всякой сущности. Это — первое, с чего начинается античная теогония (приводим один текст, раньше приписывавшийся Григорию Назианзину, а ныне приписанный Проклу, § 60). У философов здесь развилось учение о превосходящем всякую форму единстве, о чистом «чрез» или «превыше», прекрасно развитое Платоном в главе XX его «Парменида» (153 b—155 d) и усовершенствованное Плотином, Ямвлихом и Проклом. Для мифологии же это просто Хаос, Ночь, Тартар, Эреб и пр.
Вторая идея, без которой немыслима античная мифология, — это идея жизненной кипучести, напряженной перегруженности вышеупомянутого Хаоса. Он не просто покоится в себе, но он все время бурлит, кипит (о кипении мы прямо читали в § 17), рвется вперед, набухает, вращается в себе, даже издает вопль и рыдает (как это мы еще прочитаем в герметической космогонии, — «Гермес», § 14 b). Еще нет никого и ничего, но эта бездна уже зреет, созревает, бродит, зачинает, бременеет, мучится родами. Это и понятно. Ведь нет, кроме нее, ничего и никого, нет какого–нибудь ее творца. Она сама себя создает, а поскольку она вмещает в себя и всю реальную картину мира, то она включает в себя и уничтожение, смерть, так что она все время порождает себя и поглощает себя, все время мучится родами и мучится жаждой пожрания; она одновременно и нарождается, и умирает, сама себя создает и уничтожает, сама мучительно наслаждается от этой нерасчлененности жизни и смерти, сама противоборствует с собой. Наилучшей иллюстрацией этого мучительно–творящего тео–космогонического Хаоса является учение Эмпедокла о мировой Дружбе и Вражде — в объективно–эпической форме и в форме внутренне–ощущаемой — неоплатонические учения об эманациях.
В–третьих, античная тео–космогония учит нас, что из этого бурлящего, кипящего, всегда безличного Хаоса обязательно рождается оформление, самое яркое, самое резкое, самое солнечное оформление, как статуя из ослепительно белого мрамора на синем фоне южного солнечного моря и неба. Эта антитеза Хаоса (зияния) и Космоса (лада, строя) является самой существенной для античной мифологии. Безыменная бездна вдруг оборачивается роскошным, благоустроенным телом Космоса, оно же и тело божественное, и в нем развертывается роскошная картина вечного и нестареющего мироздания. Безыменная бездна — теперь уже в виде незримой и безликой Судьбы — продолжает по–прежнему управлять всем, но это все — роскошный, живой и трепещущий космической жизнью Зевс. Это мы и находим в тексте § 61 (с пояснительными текстами из § 62). В Зевсе заключено все мироздание, и самый космос есть его тело. Зевс — мировой ум, т. е. совокупность всех идей, всех форм, всего смысла, который только есть в мире. Но он есть н его живая душа, одухотворяющий и оживляющий принцип. Он вместил в себе и все предыдущие ступени тео–космогони–ческого процесса: в нем — чисто смысловой Фанет, который еще не есть ни душа, ни даже просто сознание; в нем и Уран с его всепорождающей мощью; в нем и Кронос с его титаническим самососредоточением. И в то время как Фанет, Уран и Кронос есть символ самососредоточенного чистого ума, Зевс есть символ ума и души материального, телесного, чувственного космоса.
60. Hymn, in deum platonicus (Eel. e Proclo de philos. chald., ed. A. Jahnius, 1891, Halis Saxonum, p. 49) (Исходное лоно космо–теогонического процесса)
О запредельный всему! Как иначе тебя воспевать мне?Как воспоет тебя слово? Ты словом никак не сказуем.Как обоймет тебя ум? Умом ты никак не вмещаем.Невыразим ты один, ибо все породил, что глаголет.Непостижим ты один, ибо все породил ты, что мыслит.Все тебя громко кричит, что словесно и что бессловесно.Все почитает тебя, что мыслит и что без мышленья.Все вожделенья к тебе. Все мучатся общим стремленьемОкрест тебя. Всех молитва — к тебе. Все к тебе же,Образ твой помышляя, безмолвный гимн воспевает.Все пребывает в тебе, спешит к тебе все совокупно.И для всего ты цель. Ты — один, и все, и ничто же,И ни одно, ни все. Как іебя назову, всеименный,Неназываемого одного? И в тайны сверх облакВнидет ум небесный какой? Но милостив буди,О запредельный всему! Как иначе тебя воспевать мне?
61. Porphyr. ар. Eus. Ргаер. evang. Ill 9, 100 а—105 d (I 121, 12 Dind.) (Пластическое оформление)
