Михаил Одинцов - Патриарх Сергий
— Отец Николай, уважьте, что в Москве? Газеты расписали февральские события, да разве им можно верить?!
— Бурлила Москва весной… Не было популярнее слов, чем «свобода», «республика», которые буквально пьянили людей. Митинги, собрания, толпы праздношатающихся людей в центре города. Все приветствовали друг друга, украшали себя красными бантами, раскупали и одаривали друг друга бронзовыми медальонами с изображением «Свободной России». На улицах, в общественных местах, на зданиях — трехцветные имперские флаги заменились красными. Они же объявились в военных частях, расквартированных в столице.
— Похоже, похоже, как и у нас в Петрограде… И сразу всплыли на поверхность либеральные батюшки, примкнувшие к революции и громко заговорившие о церковных реформах?
— Да, так. Молодые монахи и либеральные батюшки неизвестно чему радовались и ходили гоголем, точно их рублем одарили. Но вот монастырские старцы и маститые отцы протоиереи, поседевшие в консисторских интригах, вели себя уклончиво, сумрачно отмалчивались. Тогда как мелкая челядь дерзала: пела под пьяную руку революционные песни, ходила на митинги, даже «выступала» на них перед жадно глазевшим столичным сбродом, требовала «освобождения» церкви от «темных сил», удаления отовсюду тех, кто запятнал себя связями с Гришкой Распутиным, с царской фамилией.
— Потому-то и требовали смещения владыки московского Макария? Кстати, где он и как живется ему?
— Сообщали мне, что обосновался он в Троице-Сергиевой лавре. Внешне вроде бы устроился, успокоился. Хотя слухи ходят, что интригует старец-митрополит против вновь избранного московского владыки Тихона. Намеревается передать в Собор просьбу о пересмотре решения Синода о своем увольнении как принятого под давлением «бесноватого» обер-прокурора Львова.
— Да-да… Твердый старец. Трудненько, наверно, архиепископу Тихону?
— Трудновато… ибо всё в Москве ему неизвестно. Да и Москва не знает его. Епархиальный съезд в июне поддержал его не столько за заслуги, сколько в пику Самарину и его группировке, продвигавшей того в епископы. Не захотели батюшки власти над собой бывшего обер-прокурора, светского в общем-то человека, хотя бы и принял он монашество. Хотели своего… духовного… монаха…
— Помнится, вы в Синоде призывали рассмотреть вопрос о ситуации в Успенском соборе, о «нестроениях» говорили?
— Эх, владыко, какие там нестроения, теперь о надвигающейся беде кричать надо. Ходил в Петрограде я по инстанциям разным, поскольку Львов этот вопрос в Синод не пропустил. Просил денег, ибо казна-то денег не дает, а надо же ремонтировать, реставрировать, топливо заготавливать да и клир содержать. Теперь вот узнал, что в Москве ходят слухи и разговоры разные, что соборы Кремля собираются передавать в ведение и на попечение Московской епархии, то есть и Успенский собор, и причт лишены будут всяких субсидий и казенного жалованья. И уж совсем страшные слухи ходят о готовящемся изъятии мощей, о террористических акциях на территории Кремля.
— В это просто не верится, отец Николай. Прямо апокалиптические ужасы, да и только.
— Верить не верить… но я на всякий случай к московским властям с ходатайством обратился, чтоб охрану не снимали, а усилили.
— Вот это верно. В Успенском соборе да и на территории Кремля запланированы все основные торжества по случаю открытия Собора, и соборяне, и публика будут ходить, а тут такие угрозы.
За разговором время летело незаметно. Уже и лампу проводник принес, и чай горячий в очередной раз поставил на стол. А расходиться собеседникам, вдруг почувствовавшим взаимную симпатию друг к другу, не хотелось. Да и о многом еще нужно было поговорить. Но делать нечего: предстоящий день в Москве обещал быть очень напряженным, и надо было к нему готовиться. Собеседники договорились не терять друг друга из виду и разошлись.
В середине наступившего нового дня поезд прибыл на Николаевский вокзал второй столицы. Архиепископ Сергий и протоиерей Николай Любимов вместе вышли на привокзальную площадь. Здесь их уже ждали. Тепло попрощались, и Любимов поехал в Кремль, а архиепископ Сергий — на подворье Валаамского монастыря, что вблизи Брестского вокзала. По многолетней привычке здесь он останавливался, бывая в Москве. Место было удобное во всех отношениях: несколько отдаленное от кипящего страстями центра города, хотя и очень близко ко всем основным городским транспортным артериям, предполагаемым местам проведения Собора и размещения его членов и гостей. Немаловажным обстоятельством было и то, что на подворье поддерживался почти в неизменном виде комфортный быт и порядок для проживающих.
Время, что оставалось до открытия Собора, прошло для Сергия Страгородского в крайнем напряжении. Как член Синода, он участвовал в бесконечных заседаниях, посвященных тем или иным вопросам Собора, редактировал выносимые на Собор документы, правил послания и приветствия, речи и тезисы. Особо хлопотным был вопрос о размещении участников Собора, которых предварительно насчитывалось более пятисот человек.
Перво-наперво Сергий посетил Московскую духовную семинарию на Божедомке. Студенты были на каникулах, и все здание передавалось соборянам. Здесь были обустроены общежития для священников. Епископам отводились отдельные классные комнаты, разделенные временными перегородками, так что получались вполне комфортные отдельные помещения для двух-трех человек. Питание было общим для всех в столовой семинарии. Только для епископов сделали исключение: выделили им небольшую отдельную комнату.
В Лиховом переулке Сергий проинспектировал Епархиальный дом. Он располагался в десяти минутах ходьбы от семинарии, что было весьма удобно. Рабочие заседания Собора должны были проводиться в большом, светлом и величественном зале Епархиального дома, к тому же обладавшем прекрасной акустикой. В противоположном от входа конце зала был устроен алтарь, отделявшийся раздвижной перегородкой, которая, как предполагалось, будет всегда открытой, и само заседание Собора должно было напоминать священнодействие. На солее уже были расставлены кресла для архиереев. Впереди них — столы, покрытые зеленым сукном, — для президиума. Перед ними амфитеатром разместились стулья для остальных членов Собора.
В самом начале августа на Валаамское подворье на имя Сергия Страгородского пришла телеграмма, извещающая о начале чрезвычайного епархиального съезда во Владимире. Сергий, который ранее выразил свое желание избираться среди других на пост управляющего епархией, вынужден был незамедлительно покинуть Москву.
Глава III
ПОМЕСТНЫЙ СОБОР РОССИЙСКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ 1917–1918 ГОДОВ
Москва. Кремль. Собор открыт!
15 августа, в день праздника Успения Божьей Матери, начались церковно-общественные мероприятия, приуроченные к открытию Поместного собора. С раннего утра из московских церквей потянулись крестные ходы в центр города. На Красной площади собралась многотысячная толпа — лес хоругвей, икон, крестов, многоголосное пение, напряженное ожидание.
Утром этого же дня архиепископ Сергий совершал раннюю литургию в Чудовом монастыре. А затем, как и сослужившие ему, и богомольцы, вместе со всеми устремился на Соборную площадь, в Успенский собор Кремля. К Успенскому собору было не пробиться, но Сергия вместе с другими прибывшими архиереями протоиерей Николай Любимов проводил в собор через алтарь. В храме они занимали места на особо устроенном возвышении. Среди восьмидесяти епископов, впервые после двухсотлетнего «пленения Церкви» собравшихся вместе, выделялись белые клобуки четырех митрополитов: Владимира Киевского, Платона, экзарха Кавказского, и двух новоизбранных — Московского Тихона и Петроградского Вениамина. Последние надели свои белые клобуки (знаки митрополичьего отличия) лишь накануне, после того как Временное правительство особым законодательным актом отказалось в пользу Синода от доставшейся ему по наследству царской привилегии жаловать белые клобуки и митры. Свое место среди архиереев занял и Сергий, новоизбранный архиепископ Владимирский и Шуйский.
Из членов Временного правительства присутствовали премьер-министр А. Ф. Керенский, министр внутренних дел Н. Д. Авксентьев, министр исповеданий А. В. Карташев. От Государственной думы — ее председатель М. В. Родзянко. Много было представителей дипломатического корпуса, российской и зарубежной прессы.
После окончания литургии митрополит Киевский Владимир огласил с амвона грамоту Синода об открытии Всероссийского церковного собора. Присутствующие хором пропели Символ веры. Мощный хор нескольких сотен мужских голосов создавал особое настроение и молитвенный подъем. Затем через западные двери с песнопениями, парами, при трезвоне Ивана Великого и всех кремлевских церквей, духовенство медленно прошествовало в Чудов монастырь на поклонение мощам митрополита Алексия. Соборная площадь Кремля представляла собой живописное зрелище. Широкой лентой, в два ряда, ее опоясывал церковный народ. Народом же были полны ярусы колокольни Ивана Великого, колокола которого торжественно гудели над Москвой. Золотым ручьем лилось из храма духовенство в праздничных одеждах. Впереди несли святыни Успенского собора. Людская толпа, увидав в процессии среди иерархов Керенского, устроила ему овацию и разразилась громовым «ура» возможному «спасителю России». Из Чудова монастыря все проходили в Николаевский дворец, выйдя из которого направлялись к Спасским воротам и через них вступали на Красную площадь. Она к этому времени уже была запружена народом, пришедшим со своими крестными ходами от всех московских церквей. Словно непрерывные живые стены тянулись от Спасских ворот до Никольских, и между ними, как по широкому коридору, двигался крестный ход Всероссийского церковного собора, встречаемый и сопровождаемый церковными песнопениями. Через Никольские ворота он вернулся обратно в Успенский собор. Чуть позже на Лобном месте Красной площади был отслужен особый праздничный молебен.
