Люсьен Реньё - Повседневная жизнь отцов-пустынников IV века
Чередование молитвы и труда
Когда отшельник обитал один, у него не было потребности строго фиксировать свой распорядок дня. Он только старался по максимуму ограничить телесные потребности, чтобы посвятить больше времени своей душе и Господу[603]. Он мог провести несколько дней без еды и сна, сосредоточившись на молитве и работе. Однако человек — не ангел, и самые великие мистики пустыни оставались людьми, которым требовалось не только регулярно восстанавливать свои телесные силы, но и укреплять время от времени свою духовную энергию, чтобы победить скуку, которая неизбежно возникает при монотонной жизни. То, как следует вести себя в пустыне, Антонию Великому однажды показал ангел. И неслучайно именно этот рассказ возглавляет алфавитное собрание апофтегм, он очень важен для понимания монашеской жизни в целом.
Антоний, пребывая в пустыне, впал в уныние, и все вызывало у него отвращение. Тогда он взмолился Господу и просил Его указать, что он должен сделать, чтобы ему преодолеть это чувство. И вот он видит, что «кто‑то, похожий на него, сидит за работой, затем оставляет работу и молится, затем снова садится плести веревку, а затем снова встает на молитву. Это был ангел Господень, посланный, чтобы его наставить и ободрить. И слышит он, как ангел говорит ему: “Делай так, и спасешься”. Услышав это, Антоний весьма обрадовался и ободрился»[604].
Это наставление, полученное от ангела, Антоний затем передал своим ученикам, и оно распространилось по всей пустыне настолько широко, что какой‑нибудь посетитель или паломник, внезапно пришедший к отшельнику, имел все шансы застать его сидящим за плетением веревки или стоящим на молитве. Это — основа жизни пустынника. И если указания на подобную практику не всегда встречаются в апофтегмах, то только потому, что она стала почти что правилом. И когда об одном брате было сказано, что он «не оставлял своего рукоделья и постоянно возводил молитву свою к Богу», то это похвальное исключение, ибо этот монах был «весьма смирен и стоек в своем состоянии»[605]. А вот другое исключение: авва Бане никогда не садился, он работал и ел стоя, и поэтому никогда не вставал на молитву[606].
Возможно, когда Антонию было видение, он плел веревку и молился. Ангел научил его время от времени прерывать свою работу и молиться. Изменение положения тела связывалось с изменением занятия, разрывающего монотонность пребывания в келье и заставляющего монаха постоянно оставаться бодрым — и духовно, и телесно.
Монашеские труды в келье
Как кажется, ремесло корзинщика было освоено монахами довольно рано, поскольку идеально подходило для отшельника, сидящего в своей келье. Именно этим ремеслом овладел Пахомий, когда подвизался подле своего учителя аввы Паламона[607]. В скитской пустыне, возле болота, можно было без труда найти камыш, тростник и пальмовые ветви[608]. Можно было сходить и срезать их, сколько нужно, принести в келью и высушить. За кучей таких заготовок спрятался один из учеников аввы Моисея и тем самым избежал смерти во время кровавого набега варваров на Скит[609]. Сначала пальмовые ветви освобождали от листьев, а затем замачивали в воде, чтобы придать им гибкость. Затем с помощью ножа их расщепляли, и из того, что получалось, делали длинные веревки либо на продажу, либо для того, чтобы использовать при изготовлении корзин и циновок. Также из них можно было делать подпруги для тягловых животных. Когда в пустыню приходил новичок, старец учил его навыкам такого ремесла[610]. Каждый монах более или менее сносно, в зависимости от своей сноровки, умел плести и шить. Однажды ночью авва Ахил сплел веревку длиной в 20 локтей, что составляет около 80 метров[611]. Павел Простой до трех часов дня сплел 15 локтей, однако, испытывая его смирение, Антоний расплел эти веревки, и Павел, так и не поев, опять принялся за дело[612]. Во время визита аввы Макария к Антонию оба плели веревки всю ночь. Макарий перебрасывал готовую веревку через окно и спускал ее в пещеру. Антоний, подивившись ее длине, изрек; «Великая сила исходит из рук этих»[613].
В том случае, если веревка была предназначена для изготовления корзины, сначала рассчитывали необходимую длину. Конец веревки крепили к стене. Однажды авва Иоанн Колов, поглощенный созерцанием, сплел одну корзину из той веревки, которую приготовил для двух, и только приблизившись к стене, он заметил это[614]. Авва Мегефий изготовлял в день по три корзины, столько, сколько нужно было, чтобы заработать на еду[615].
Работа по плетению корзин была почти машинальной и освобождала ум для молитвы. Монах мог плести что‑то даже ночью, в темноте. Авва Дорофей, который проводил весь день, собирая камни для строительства келий, по ночам плел веревки[616]. Если монах во время шитья позволял себе выронить иглу, мог вмешаться бес и «наполнить» келью светом, таким, какой, например, он сотворил надменному монаху Валенту[617].
Изготовление циновок из тростника было более тяжелой работой. Можно было легко поцарапать руки[618]. Чтобы сделать одну циновку, авва Макарий потратил три дня[619]. Некоторые отшельники плели лен, например в Нитрии[620] или в других местах[621]. Как кажется, сырье для работы могло быть различным, в зависимости от времени года. Одна апофтегма говорит нам, что некий старец «не делал ничего в свое время: в сезон сетей он делал паклю, а когда все плели нити, он ткал лен, чтобы дух его не был занят работой»[622]. Но другой старец считал, что ткать лен монаху не пристало, ибо, продавая хорошую ткань, он рискует пристраститься к деньгам, ведь «если видят, что кто‑то принес корзины, циновки или решето, то говорят: “Это монах”, но если видят, что кто‑то продает хорошую льняную одежду, то говорят: “Смотри‑ка, — торговец!”»[623]. Подобная критика только подтверждает, что монахов, которые ткали лен, было не так уж мало, и, касаясь рукой веретена, они тем не менее могли иметь душеполезные мысли. Один из них говорил: «Я роняю веретено и перед тем, как поднять его, вижу смерть перед своими очами»[624]. Другой ему вторит: «Я живу уже долгое время, забросив веретено, и спрашиваю себя, доживу ли я до того времени, когда вновь возьму его, думая о смерти»[625]. Приведем также слова аввы Агафона: «Я не позволяю ни одной худой мысли войти в сердце мое, когда тяну веретено наверх из ямы»[626].
Изготовление сетей для рыбы и силков для дичи также входило в круг монашеских занятий. Авва Ахил, например, занимался этим, хотя мы знаем, что он также плел веревки, по крайней мере по ночам[627]. Некоторые монахи изготовляли папирус, но это было более сложным занятием[628]. Упоминается и другое книжное ремесло — каллиграфия. Особенно даровитым в этом деле был Евагрий[629]. Мы знаем имена еще двух каллиграфов, живших в Скиту: Марка, ученика аввы Сильвана, и Пафнутия[630]. Но тот старец, который не советовал монахам ткать лен, предостерегал и монаха–переписчика книг, говоря, что «ему следует смирять сердце свое, поскольку это занятие приводит к гордыне»[631]. Однако не таков был один синайский пустынник, который получил заказ на переписку книг, но умер, так никому ничего не написав, ибо проводил все свои дни в слезах и размышлении о смерти[632]. В Скиту один старец, переписывая книги, иногда впадал в экстаз и ему случалось «перескакивать через строчки и опускать знаки препинания». Своему заказчику, который заметил эти пропуски, он сказал: «Иди, и сперва прочти, что написано, а затем возвращайся, и я перепишу тебе все остальное»[633].
Размышление над словом Божиим
Каковы бы ни были занятия монахов в пустыне, главным было не прилепляться к ним душой и хранить разум свой для вещей духовных. Именно поэтому, по словам аввы Сисоя, монаху не стоит выбирать тот труд, который ему нравится[634]. Даже в плетении можно найти что‑то привлекательное. Физический труд мог быть довольно тяжел, но нельзя было допускать, чтобы он стал основным занятием монаха, заслонив собой главное — работу Богу[635]. Этой опасности следовало всячески избегать, и именно таков смысл высказывания одного аввы: «Любовь к рукоделью — это разрушение души, а смиренное занятие — отдых в Боге»[636]. Вот почему Отцы пустыни так настаивали на соединении физического труда и чтения наизусть текстов, как правило, заимствованных из Священного Писания. Это могла быть одна строчка, повторяемая многократно, или длинные пассажи, ибо большая часть монахов знала наизусть многие места из Библии. Авва Даниил был способен повторять наизусть до 10 тысяч строк в день[637]. Авва Лукий, плетя веревку, постоянно повторял начало 50–го псалма: «Помилуй меня Боже по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои»[638]. Павлу Великому было достаточно начальных строк: «Помилуй меня»[639]. Авва Исаак особо советовал Иоанну Кассиану читать строчку из 69–го псалма: «Поспеши, Боже, избавить меня, поспеши, Господи, на помощь мне»[640].
