Священник Александр - Записи. Отрывки из дневника
Вот у меня книги, любимая работа, возможность выйти посмотреть на природу — а все–таки временами тоскливо. Правда, весь почти день дождь, трава так и не просыхала. Я все же побродил часок по лесу, открыл некоторые новые тропинки, нашел кусок великолепного елового леса, где вся земля сплошь заткана глубоким мхом; после дождя он был особенно ярок. Много встретил грибов.
А сегодня с утра опять густой туман и дождь. Это сидение в одиночестве, почти без выходов, помогло мне точнее представить себе путь молчальников и затворников.
Одиночество — прекрасный опыт и прекрасное упражнение. Опыт — есть ли у тебя что–нибудь за душой, можешь ли ты жить внутренним, когда внешнее сведено к минимуму. Ведь большей частью мы живем внешними впечатлениями — люди, дела, заботы. Что будет, если устранить все это? Что было бы, если бы закрылись двери внешних чувств? — с болью, с трудом, со скрежетом открылись бы тогда двери во внутреннюю горницу души.
Разумеется, в том базарном шуме, в котором мы живем обычно, трудно даже заподозрить, что существуют у нас в душе эти внутренние комнаты.
И насколько легче молиться в таком одиночестве и грусти; как свои чувствуешь вопли псалмов к Богу.
На меня обрушился водопад чествований, приветственных слов, выражений чувств (по поводу перевода в Париж). С одной стороны, засыпают комплиментами, похвалами в глаза, с другой–закармливают обедами: и то и другое способно убить все доброе в душе. Иногда я чувствую себя совершенно духовно обессиленным и опустошенным, и только частые проявления настоящей благодарности и любви обезвреживают яд похвал. Я настолько знаю на верное свою худость и нищету, что, кажется, не уязвляюсь тщеславием до глубины, но легкое щекотание все–таки чувствую, в общем сохраняя душевное равновесие и трезвость.
Как всегда — с усилением напряжения, служб, встреч, трудов возрастает и духовная сила.
Мне почти всегда тяжело «говорить» — я мучаюсь и до, и после. Так трудно сказать самое главное и так редко оно доходит если, превозмогши себя, выскажешь что–нибудь из «главного». В общем — я очень чувствую тщету всякого словесного общения. Но тут (в лагере молодежи) я говорю легко и свободно и потом не каюсь.
Главное — я вижу, как им нужно такое с ними общение. У них, хотя и большая трезвость, практицизм, элементарность, попросту — малая культурность и невоспитанность внутренняя и внешняя, но живой ум, прямота, жадность к жизни и благодарность за настоящий интерес и любовь к ним, что они сразу улавливают.
Все меньше у меня становится вкуса и веры к словесным методам воздействия, вообще к словам — «сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно перед Богом» (1 Пет 3).
Из писем о. Александра незадолго до смерти
Ходит ко мне X. и кротким голосом, но настойчиво укоряет меня в маловерии и неумении силой духа преодолеть болезнь. Аргументы — «Христос нас освободил от рабства плоти» (Рим. 8). Что сказать на это?
Дар исцеления у христиан не есть дар всемогущества и власти над природой.
Многие праведники до конца своих дней страдали неисцеляемыми болезнями — ст. Амвросий, Паскаль.
Сам апостол болел, исцеляя других (но не всех) — ап. Тит.
Как это объяснить? Объясняется это тем, что пока мы живем в этом теле смерти, мы несем все последствия этого — до восстановления всеобщего.
А второе — «в теле моем я ношу мертвость Господа Иисуса» (2 Кор 4.10).
«Многое я снова передумал и пережил за эту болезнь. Страшная, и сомнительная, и зыбкая вещь — наша жизнь; такой тонкой пленкой отделена она от боли, страдания и смерти. И так бессилен человек перед всем этим мраком, такой слабой оказывается вся духовная жизнь, не выдерживающая температуру в 40 С, ослабевающая при большой боли. Вообще болезнь сильно смиряет; Господь не оставляет без своих утешений, но так ясно видишь свое ничтожество и бессилие. Единственная защита против всех ужасов, окружающих нас — верная любовь ко Христу и неотступное за него держание».
«Многому научила меня болезнь. Еще больше утвердила в мысли, что если со Христом, то и со страданиями, и что нет христианину иного пути, как через боль внутреннюю и внешнюю. И, думая о бесконечном множестве страданий в мире, я думал, что вот такими, ничем не заслуженными, безвинными страданиями, строится невидимое Царство Божие, создается и собирается Его страдающее Тело — Церковь Христова».
Из писем к молодежи
«Если уже ты принимаешь мое руководство, то я посоветую тебе вот что.
— Молиться утром и вечером, хоть одну молитву, хоть 1–2 минуты, но стараться достигнуть полного сосредоточения мыслей на словах молитвы, изгнания из ума всего постороннего, хоть слабой степени (сердечной) теплоты, чувствуемой и реально в области сердца, так как мы молимся прежде всего сердцем.
— Читать, когда сможешь, но каждый день, хоть 1–2 стиха Евангелия, с усилием применить прочтенное к своей жизни, к пониманию окружающего, т. е. с усилием понимать читаемое, как живое слово Бога, направленное именно к тебе.
— Читать всегда какую–нибудь книгу религиозного содержания: жизнеописание святых, по истории Церкви. Здесь могут быть полезны и французские книги — например, о св. Франциске Ассизском, о св. Терезе, если нет православных.
По каждому из этих пунктов может быть бесконечное развитие и углубление, я только чуть коснулся этих тем…»
«На твои вопросы о посте: пост не есть голод. Голодает и диабетик, и факир, и йог, и заключенный в тюрьме, и просто нищий. Нигде в службах Великого Поста не говорится о посте, изолированном в нашем обычном смысле, т. е. как о неядении мяса и проч. Всюду один призыв — «постимся, братие, телесне, постимся и духовне». Следовательно, пост только тогда имеет религиозный смысл, когда он соединен с духовными упражнениями.
Пост = истощению, утончению. Нормальный, зоологический, благополучный человек недоступен влияниям высших сил. Пост расшатывает это физическое благополучие человека, и тогда он делается доступнее воздействиям иного мира, идет духовное его наполнение».
«… Что касается исповеди, — не откладывай ее. Слабая вера и сомнения — не препятствие. Непременно исповедуйся, каясь в слабой вере и сомнениях, как в своей немощи и грехе. Так оно и есть: полная вера только у сильных духом и праведных; где нам, нечистым и маловерным, иметь их веру. Была бы она — мы были бы святы, божественны и не нуждались бы в той помощи Церкви, которую она нам предлагает. Не уклоняйся и ты от этой помощи».
«Просмотрел с отвращением несколько томиков детективной литературы, которою объедается современная молодежь. Совершенно открытое и явное, постоянно и настойчиво вколачиваемое представление: глупость, скука, бездарность всего, что имеет отношение к порядку, государству и привлекательность, красота, благородство, блестящая талантливость представителей порока, преступления. Читатель сознательно приучается к таким комбинациям, как «вор–джентльмен», «благородный убийца», «романтически влюбленный мошенник». Это самый настоящий и, я уверен, сознательно приготовляемый яд».
«Нужно постоянно читать то, что питает твою душу, указывая цель, единственную цель в жизни. Здесь нужен своего рода аскетизм, самоограничение, самопринуждение. Всякий христианин — подвижник. Запомни это. Человеческая природа так искривлена, что на нее приходится жестоко нажимать, если хочешь выравнять себя по евангельским меркам, и выравнивать приходится каждый день, каждый час; помоги тебе в этом Господь…»
«Главная ошибка нашей молодежи — в убеждении, что все можно постигнуть, что христианство есть философская система, логически доказуемая и излагаемая, что они в данном своем состоянии (моральном, религиозном, интеллектуальном) могут усвоить себе всякую истину веры. Что христианство есть жизнь, этого они часто упорно не хотят видеть. Вместо того, чтобы полюбить истину и преклониться перед нею, они ее оспаривают, полемизируют с нею».
«Я убедился, что ежедневное чтение свв. отцов и житий в наших условиях главнейшее и действительней шее средство для поддержки нашей веры и любви; это чтение конкретно рисует нам области, куда мы стремимся, дает нашей вере образы, идеи, чувства, указывает пути, обнадеживает описанием ступеней, этапов внутреннего движения, согревает сердце влечением к блаженной жизни святых подвижников. Как можно любить то, чего не видишь, от чего не имеешь постоянных впечатлений? Первые христиане оттого и горели такой верой — любовью, «что слышали, видели своими очами, осязали руками» (1 Ин. 1). Эту возможность иметь прямые впечатления от Божественного света дает нам или общение с живыми святыми, или общение с ними же через проникновение, путем чтения, в их внутреннюю жизнь. Естественный, казалось бы, путь к тому же через чтение Евангелия. Конечно, да, для тех, кто способен читать его с пользой. Есть множество людей, которым Евангелие ничего не говорит — или оттого, что оно с детства «зачитано», или свет евангельский слишком силен для слабых глаз. Не все способны воспринять его и нуждаются в смягчающей среде жизни святых, в которых тот же свет евангельский, но в более доступном нам виде».
