Иоанн Синайский - Лествица
Степень седьмая. Сподобившийся достигнуть ее и мне да поможет, ибо сам он получил уже помощь, омывшись на сей седьмой степени от скверн века сего.
Слово 8. О безгневии и кротости
1. Как вода, мало-помалу возливаемая на огонь, совершенно угашает его, так и слеза истинного плача угашает всякий пламень раздражительности и гнева. Потому скажем теперь по порядку о безгневии.
2. Безгневие есть ненасытное желание бесчестий, как в тщеславных людях бывает бесконечное желание похвалы. Безгневие есть победа над естеством, нечувствительность к досаждениям, происходящая от подвигов и потов.
3. Кротость есть недвижимое устроение души, в бесчестии и в чести пребывающее одинаковым.
4. Начало безгневия есть молчание уст при смущении сердца, середина – молчание помыслов при тонком смущении души, а конец – непоколебимая тишина при дыхании нечистых ветров.
5. Гнев есть воспоминание сокровенной ненависти, то есть памятозлобие. Гнев есть желание зла огорчившему. Вспыльчивость есть безвременное воспаление сердца. Огорчение есть неприятное чувство, гнездящееся в душе. Раздражительность есть удобопреклонное движение нрава и безобразие души[112].
6. Как при явлении света исчезает тьма, так и от благовония смирения истребляются всякое огорчение и раздражительность.
7. Некоторые, будучи склонны к раздражительности, нерадят о врачевании и истреблении сей страсти, но сии жалкие не размышляют о сказанном: Устремление бо ярости его падение ему (Сир. 1, 22).
8. Быстрое движение жернова в одно мгновение может стереть и истребить больше душевной пшеницы и плода жизни, нежели медленное обращение другого в течение целого дня. Посему мы и должны благоразумно внимать себе. Иногда пламя, вдруг раздуваемое сильным ветром, более, нежели продолжительный огонь, сжигает и истребляет душевную ниву.
9. Не должно быть от нас сокрыто, о друзья, и то, что иногда во время гнева лукавые бесы скоро отходят от нас с той целью, чтобы мы о великих страстях вознерадели[113], как бы о маловажных, и наконец сделали болезнь свою неисцельною.
10. Как твердый и остроугольный камень, сталкиваясь и соударяясь с другими камнями, лишается всей своей угловатости, неровности и шероховатости и делается кругловидным, так и человек вспыльчивый и упорный, обращаясь с другими грубыми людьми, получает одно из двух: или терпением исцеляет язву свою, или отступает и таким образом очевидно познает свою немощь, которая, как в зеркале, явится ему в малодушном его бегстве.
11. Гневливый человек, по временам произвольно увлекаясь этой страстью[114], потом уже от навыка и невольно побеждается и сокрушается ею.
12. Ничто так не противно кающимся, как смущение от раздражительности, потому что покаяние требует великого смирения, а раздражительность есть знак великого возношения.
13. Если признак крайней кротости состоит в том, чтобы и в присутствии раздражающего сохранять тишину сердечную и залог любви к нему, то, без сомнения, крайняя степень гневливости обнаруживается тем, что человек наедине с собою словами и телодвижениями как бы с оскорбившим его препирается и ярится.
14. Если Дух Святой называется и есть мир души, а гнев есть возмущение сердца, то ничто столько не препятствует пришествию в нас Духа Святого, как гневливость.
15. Нам известны премногие злые порождения гнева; одно только невольное исчадие оного, хотя и побочное, бывает для нас полезно. Ибо я видел людей, которые, воспламенившись неистовым гневом, извергли давнее памятозлобие, скрывавшееся внутри их, и таким образом страстию избавились от страсти, получив от оскорбившего или изъявление раскаяния, или объяснение относительно того, о чем долго скорбели. И видел опять таких, которые по видимому [то есть внешне] являли долготерпение, но безрассудное, и под покровом молчания скрывали внутри себя памятозлобие. И я счел их окаяннейшими неистовых, потому что они белизну голубя омрачали как бы некоторой чернотой. Много потребно нам тщания против сего змия (то есть гнева и памятозлобия), потому что и ему, как [и] змию плотской похоти[115], содействует естество.
16. Видел я людей, которые, прогневавшись, отвергали пищу от досады и сим безрассудным воздержанием яд к яду прилагали. Видел и других, которые, как бы благословной причиной, воспользовавшись гневом своим, предавались многоядению и из рва падали в стремнину. Наконец, видел я и разумных людей, которые, подобно хорошим врачам, растворив то и другое[116], от умеренного утешения, данного телу, получали весьма великую пользу.
17. Иногда умеренное[117] песнопение успешно успокаивает раздражительность, а иногда, если оно безмерно[118] и безвременно, способствует сластолюбию. Итак, будем пользоваться им, рассудительно разбирая приличные времена.
18. Сидя по некоторой нужде близ келлий безмолвствующих мужей, я слышал, как они от досады и гнева наедине злились, как куропатки в клетках, и на огорчивших их, как будто на присутствующих там, наскакивали. И я благочестно советовал им не жить в уединении, чтобы из людей не сделаться бесами. И видел опять людей сладострастных и похотливых сердцем, которые по видимому были кротки, ласковы, братолюбивы и любили красивые лица; сим я назначал проходить безмолвное житие, как врачевство, противодействующее блуду и смраду плотской нечистоты, чтобы им жалким образом не превратиться из разумных тварей в бессловесных животных. А как некоторые говорили мне, что они сильно увлекаются тою и другою страстию (то есть и сладострастием, и раздражительностью), то я запретил им жить по своей воле, а наставникам их с любовью советовал, чтобы они позволяли им по временам проходить то тот, то другой образ жизни, повинуясь, однако, во всем главному настоятелю[119]. Сластолюбивый повреждает только себя самого, а может быть, и еще одного, своего сотаинника[120]; гневливый же, подобно волку, часто возмущает все стадо и многие души огорчает и утесняет.
19. Великий вред – возмущать око сердца раздражительностью, как сказано: Смятеся от ярости око мое (Пс. 6, 8), но больший – словами обнаруживать душевное неистовство; если же и руками, то это уже вовсе неприлично и чуждо монашескому, ангельскому и божественному житию.
20. Если хочешь или думаешь, что хочешь вынуть сучец [из очесе] ближнего[121], то вместо врачебного орудия не употребляй бревна. Бревно – это жестокие слова и грубое обращение, врачебное орудие есть кроткое вразумление и долготерпеливое обличение. Обличи, – говорит апостол, – запрети, умоли (2 Тим. 4, 2), а не сказал: и бей. Если же и это потребуется, то как можно реже и не сам собою[122].
21. Если присмотримся, то увидим, что многие из гневливых усердно упражняются во бдении, посте и безмолвии. А намерение у диавола то, чтобы под видом покаяния и плача подлагать им вещества, питающие их страсть.
22. Если, как мы выше сказали, один волк, имея беса помощником, может возмутить все стадо, то и один премудрый брат, имея Ангела помощником, может, как добрый мех, полный елея, укротить волну и дать кораблю тихое плавание [20]. Сколь тяжкого осуждения заслуживает первый, столь великую награду получит от Бога второй, сделавшись для всех полезным примером.
23. Начало блаженного незлобия – сносить бесчестия, хотя [и] с огорчением и болезнию души. Середина – пребывать в оных беспечально. Конец же оного, если только оно имеет конец, – принимать поношения, как похвалы. Да радуется первый, да возмогает второй, блажен о Господе и да ликует третий.
24. Жалкое зрелище видел я в людях гневливых, бывающее в них от тайного возношения. Ибо, разгневавшись, они опять гневались за то, что побеждались гневом. Я удивлялся, видя в них, как падение следовало за падением, и не мог без сострадания видеть, как они сами себе за грех отмщали грехом. И, ужасаясь о коварстве бесов, я едва не отчаялся в своей жизни.
25. Если кто замечает, что он легко побеждается возношением и вспыльчивостию, лукавством и лицемерием, и захочет извлечь против них обоюдоострый меч кротости и незлобия, тот пусть вступит как бы в пратву[123] спасения, в общежитие братий, и притом самых суровых, если хочет совершенно избавиться от сих страстей. Чтобы там, подвергаемый досаждениям, уничижениям и потрясениям от братий и умственно, а иногда и чувственно ударяемый или угнетаемый, удручаемый и ногами попираемый, он мог очистить ризу души своей от ее скверны. А что поношение есть в самом деле омовение душевных страстей, в том да уверит тебя обыкновенная в народе пословица. Известно, что некоторые люди в мире, осыпавши кого-нибудь ругательными словами в лицо, говорят: «Я такого-то хорошо омыл». И это истинно.
