Валентин Свенцицкий - Граждане неба. Мое путешествие к пустынникам кавказских гор

О. Сергий сразу становится хлопотливым хозяином. Он уже поглощен, видимо, вопросом, как лучше приготовить нам то-то и то-то… Торопится. Намного опережает нас. И когда мы с о. Исаакием подходим к келье — он уже с ведром в руках идет к колодцу.

Почти в одно время с нами возвратился и о. Иван.

— Ну, что, как у тебя? — спрашивает его о. Исаакий.

— Ничего, все благополучно — слава Богу.

— А почему так долго ходил?

— Мука подмокла. Просеял ее, просушил. Жирана видел, — обратился он ко мне, — только далеко — стрелой мчался. А то однажды удивительно было: на поляне у меня жиран пасся, близко — вот, как до кельи. Животное пугливое — прямо-таки удивился я тогда. Выхожу как-то на терраску, смотрю: на поляне жиран. Я стою не двигаюсь. Он ничего: подходит все ближе, ближе… Посмотрит на меня, прислушается — я стою, не шевелясь. Опять ничего — ест себе траву… Долго я на него любовался. Ну, а как шевельнулся я — он в лес, как ветер, и глазом моргнуть не успел.

Вышел из кельи о. Сергий.

— А, о. Иван! Вернулся. Ничего, благополучно? Пойдем стряпать!

— Пойдем, теперь после путешествия хорошо подкрепиться.

— Соус из белых грибов сделаем.

— Да ну! Неушто нашли?

— Нашли! Вот посмотрите, какой соус выйдет!

— А вы пока отдохните, — сказал мне о. Исаакий. Я пошел к себе.

И снова, входя в маленькую комнатку, без стола и стульев, с узенькой койкой, на которой лежал изорванный «кусок» одеяла, а на стене висела картина, изображающая старика и женщину с распущенными волосами, стреляющую в него из лука, — я опять почувствовал странное ощущение, точно я вхожу в «свою» комнату, в которой всегда жил и всегда буду жить…

Рис. Келья о. Иссакия и о. Сергия

XVIII. РАЗБОЙНИКИ

Рис. Снеговая гора

Вечером мы опять сидели около кельи и опять разговаривали до поздней ночи.

Но теперь разговор наш был о другом: мне рассказывали о разбойниках.

Разбойники нападали несколько раз и на о. Сергия, и на о. Исаакия. Рассказывали они об этом опять-таки совсем не так, как о. Никифор.

Там «разбойники» окружены были тем же мистическим светом, что и вся личность о. Никифора. Он чувствовал их приближение. Они являлись, как бы орудием бесов, искушавших его. Они были не столько «разбойниками» — сколько «искушением» — одним из внутренних препятствий на пути его спасения.

Здесь подвижники были другие — другие были и разбойники. И о. Исаакий и о. Сергий говорили об них без тени злобы, с удивительно милым добродушием. Почти с юмором. В рассказах этих вместе с тем выражалось много смирения и истинно-христианскаго отношения к злу, — но разбойники их были простые «определенные» люди, внушающие страх тоже не «мистический», а самый простой «общечеловеческий» страх.

У о. Никифора — это бесы в костюме разбойников. Здесь — самые настоящие мингрелы с револьверами, кинжалами и винтовками.

— Один раз он так напугался, что убежал от них, — подсмеивается о. Исаакий над о. Сергием.

— Я не испугался, — говорит о. Сергий, — я думал так лучше будет… О. Исаакий в келье был, а я вон на том конце поляны. Вижу, схватили они его. Как думаю быть? спрячусь думаю: одного-то скорей отпустят. Вот, когда первый раз пришли, верно — испугался… Без привычки! Как схватили они меня, приставили револьвер к груди: «деньги!» — кричат. Я весь дрожу: и руки трясутся, и ноги трясутся — зуб на зуб не попадает — право! И главное, сделать-то с собой ничего не могу. Трясусь и трясусь… Денег, конечно, не было. Перерыли всю келью: даже на подлавку слазили! Сапоги, чашки, ложки, — все начисто взяли… Ушли они — а я все в себя прийти не могу, точно в лихорадке озноб сделался…

— А у вас, о. Иван, бывали разбойники?

— Как же! Один раз пять рублей взяли — да еще чужих! Дали мне эти деньги в монастыре, передать одному брату пустыннику. Передать-то я еще не успел, а они как раз и пожаловали. Первым делом, конечно, деньги! Это у них всегда первое слово. Деньги спрятаны хорошо были. Может быть, и не нашли бы их. Только подумал, подумал я — нет, все равно отдам! Пошел в келью — достал пять рублей и отдал.

— А ты расскажи, о. Сергий, как разбойник тебе сапоги вернул, — сказал о. Исаакий.

О. Сергий засмеялся.

— Да, да — вот какой разбойник хороший попался! Дело так было. Пришли как-то разбойники. Все вооруженные: винтовки, револьверы, кинжалы. Я на молитве стоял. Вывели меня из кельи, а сами начали шарить. Все обыскали. До последней тряпки в мешок к себе поклали. Были у меня сапоги — и те взяли. Осталось только то, что на себе: подрясник, да скуфейка. А нога у меня тогда болела. Я и говорю одному из них:

— Отдай мне сапоги назад.

Взял, завернул вот так и показываю ему ногу:

— Видишь, говорю, нога у меня болит, мне никак без сапог нельзя.

— Хорошо, хорошо, — говорит.

Пошел к мешку, достал сапоги — принес:

— На, говорит, носи!

Уж не знаю, что это с ним сделалось…

— Помните, в Драндском монастыре монах к вам приходил? — обратился ко мне о. Иван.

— Как же, конечно, помню, о. Нафанаил?

— Да, да! Ведь он немного жил у нас: и как раз на разбойников попал.

И почему-то все при этом воспоминании улыбнулись.

О. Исаакий стал рассказывать:

— Были у нас разбойники. Все, что только можно было, забрали и ушли. Мы думаем, надо о. Вениамина предупредить. Поскорей собрались — и чуть ни бегом к нему! Приходим, а они уж там! Раньше нашего пришли: в гостях у о. Вениамина сидят. Крик такой, беда! Деньги давай… Грозятся. И о. Нафанаил тут. На нем золотые очки были. Схватил он эти очки, подает разбойнику:

— Возьми, — говорит, — это самое ценное, что у нас есть.

Не взяли! «Нам, — говорят — очков не надо. Нам деньги надо». Чудаки!

— А то еще вот искушение-то, — покачал головой о. Сергий, — это в первый же раз было, когда я больно напугался-то. Мучили они меня, мучили угрозами своими. И кинжал к горлу приставляли и револьвером грозили, все деньги требовали. Я бы и рад дать, чтобы отпустили поскорей — да денег никаких нет. И вот один пристал:

— Покажи, где товарищи живут!

— Ну, нет, — говорю, — никаких товарищей показывать я вам не стану, — если надо вам, сами ищите!

И ведь вот: не то плохо, что вещи все забирают, а самое это устрашение. Не бьют ничего, — а страхом истерзают всего. Так живешь, думаешь: смерти не боишься. А тут видишь: не хочется еще умирать, страшно… Беда с этими разбойниками. Боже сохрани!

О. Исаакий сказал:

— Я недавно объездчика видел: теперь, — говорит, — разбойники не будут вас трогать — можете не беспокоиться. Не знаю, почему так сказал.

— А потому — уверенно проговорил о. Иван, — что в Сочинском округе недавно разбойников у пастухов нашли и воспретили им за это на горах пасти скот. Жил там горный инженер, или землемер — не знаю кто. Только, что жил в горах и лес измерял. Разбойники ограбили его и убили. Через некоторое время этих разбойников нашли в горах у пастухов. Теперь казна и не дает пастбища, и негде им скот пасти. Вот они и боятся… Ведь все эти разбойники или сами пастухи, или живут с пастухами.

— Может быть и так, — согласился о. Исаакий.

— А все-таки, — сказал о. Иван, — хорошо и то, что разбойники к нам приходят. Пустыня больше всего тем и хороша, что нигде так не чувствуешь промысел Божий, как здесь. В миру на то надеешься, на другое надеешься — на себя, на знакомых, на деньги, на полицию, на сторожей — решительно на все… А здесь один. И прямо перед Богом. И ни на кого, как на Бога, надеяться не приходится.

— В пустыне жить и трудно, и хорошо, — своим задумчивым тоном сказал о. Исаакий, — сначала кажется, что никакого смысла нет одному жить, на горе, с дикими зверями… а как поживешь подольше, так и видишь, что только тут и открывается настоящий смысл жизни… потому что в Боге он, а не в мирских заботах… Я вот рад, что Господь болезнь посылает… Ближе к концу. Слава тебе Господи.

Стало совсем темно. И опять, как накануне, встал о. Исаакий и сказал:

— Пойдемте, помолимся. А потом отдыхайте. Завтра вам дорога дальняя, надо, как следует отдохнуть. А то, может быть, погостите? — с полуулыбкой спросил он.

— Нет, не могу.

— Пойдемте, помолимся, — повторил о. Исаакий.

Это был последний мой вечер на Брамбских горах.

XIX. ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

Утром, перед отходом, я пошел погулять по расчищенной о. Сергием дороге. За два дня, проведенных здесь, я полюбил это место. Хотелось попрощаться с ним. Прошел несколько раз. Мягкая тень ложилась от стволов на дорогу. Душистый, теплый воздух переливался на солнце. И откуда-то издали, точно с неба, звучал дальний говор вершин пихтового бора.

Навстречу мне шел о. Исаакий. Босой, неторопливой походкой, как всегда спокойный, серьезный…