Ян Добрачинский - ПИСЬМА НИКОДИМА. Евангелие глазами фарисея
— Но сыны Царства — закончил Он тихо, — низвергнуты будут во тьму…
Мы стояли, не понимая, о чем Он говорит. Он же обошел нас и стал спускаться к морю. Мы двинулись за Ним. По дороге я размышлял: «В Нем словно два человека: один радуется, что придут чужие, другой плачет, что сыны могут лишиться своего наследства. Он хочет всего одновременно…» Меня озарила эта мысль, словно молния ударила в спокойную гладь озера. Он хочет всего…
Вот таково Его учение, Юстус, о благословенных, которые счастливы и плачут, о Царстве, в котором много своих и чужих. По правде говоря, не знаю, зачем я хожу за Ним… Зачем? Для чего?
Одно только добавлю: слуга римского сотника выздоровел в ту самую минуту, когда Он произнес: «Исполнилось!»
ПИСЬМО 7
Дорогой Юстус!
Признаюсь, что на сей раз я не знаю, что тебе и сказать. То, чему я был свидетелем, перевернуло все мои суждения о Нем. Я много раз тебя уверял, что это совершенно обыкновенный человек. Сейчас я вынужден сказать, что я не знаю, кто Он: человек или некое таинственное существо, которое только выдает себя за человека…
Если бы я не наблюдал ежедневно, как Он ест и пьет, подобно любому из нас; если бы я не заметил однажды, как, войдя в чью–то плотницкую, Он не смог устоять против всех этих пил, рубанков, сверл и молотков и, все бросив, принялся обрабатывать лежащее в углу бревно — добросовестно, каждым своим движением доказывая, что Он знает толк в работе; если бы не слезы в Его глазах; если бы не печаль, которой так часто пронизаны Его слова… Он выглядит человеком, Его ноги оставляют на песке след и приминают траву. Если Он устает — это заметно по Его лицу: Он становится бледным, как человек, потерявший много крови; тогда Он прислоняется к первой попавшейся скале или бортику лодки — и засыпает. Именно так Он и уснул, когда мы плыли по озеру: каменным сном наработавшегося человека, готового спать стоя… Но подожди, я расскажу тебе все по порядку.
Он странствует, учит и исцеляет. Мы редко проводим больше одной ночи на одном месте. Мы ходим по галилейским дорогам, не обращая внимания на то, что уже стало жарко. Лето в самом разгаре. Вокруг все цветет, плоды созрели, уже подходит к концу жатва, и не сегодня–завтра можно будет рвать финики. Становится все суше. По городам и поселкам слышатся крики водоносов. Пруды и ручьи пересохли, Иордан обмелел и поблескивает серебристой лентой. Над озером, едва начинает смеркаться, разносятся крики людей, набирающих воду, да скрип колес. Вся эта буйная растительность, покрывающая окрестные холмы, поддерживается исключительно благодаря усилиям галилейских крестьян. Если бы не их труд, черные скалы выдавались бы из–под зелени, словно кости истлевшего трупа. Белая шапка на Ермоне растаяла, и теперь на фоне неба едва различима ее серо–зеленая вершина, почти теряющаяся в раскидистой зелени ребристого склона.
Куда бы Он ни пришел, Он сразу начинает учить. Он проповедует и в синагогах, хотя гораздо охотнее делает это под открытым небом. Он предпочитает холмы с крутыми склонами, с которых открывается обширный обзор, словно призывая горы, море, а также далекие города быть свидетелями Своих слов. Но я вот что заметил: в последнее время изменилась манера Его речей. Если раньше прибегая к агадам, Он сразу пояснял их смысл, то теперь Он предпочитает говорить только притчами, но почти никогда не разъясняет их значения; или делает это позже для Своих учеников, в случае, если и они не поняли Его.
Может, это как–то связано с тем противодействием, с которым Он столкнулся в последнее время. Простонародье по–прежнему бегает за Ним, разевает рот на все, что бы Он ни сказал, восторгается чудесами. Но назаряне не теряют времени даром и по всей стране разносят хулу на своего земляка. Это они привлекли к Нему внимание служителей Храма. Все чаще среди людей, слушающих Иисуса, встречаются священники, левиты и книжники. Появляются также и фарисеи. Меня тоже пришли спросить, что я думаю о новом Учителе. Они пытаются поймать Его на недозволенном действии или слове. К примеру, несколько раз Он непочтительно отозвался о фарисеях. Ни одно Его слово не было упущено: все стало в подробностях известно в Синедрионе. «Не заметил ли ты, равви, что Он не заботится об омовениях перед едой и берет хлеб нечистыми руками? С Ним невозможно есть за одним столом! Кроме того, Он не чтит субботы. Однажды мы сами были свидетелями того, как в субботу — еще не убрали ячмень, — Он шел со Своими учениками через поле, и те рвали колосья, мяли их в пальцах и ели зерно. Разве это не запрещено нашими предписаниями? Когда мы обратили Его внимание на то, что делают Его ученики, Он знаешь что ответил? Он напомнил нам, как великий царь Давид, да будет Всевышний с его духом, брал в Храме жертвенные хлебы и ел их! Он приравнял нечистых амхаарцев к великому царю! И еще добавил: „С ними Тот, Кто выше Храма…“ Кто же? Может быть, Он? Что за кощунство сравнивать себя с Храмом, куда и первосвященнику дозволено входить только в самых парадных одеждах? Еще Он сказал: „Сын Человеческий есть господин и субботы…“ Но ведь это кощунственно! Кого Он называет Сыном Человеческим? Даниил так говорил о Мессии… Но Он указывает на Себя: „Сын Человеческий…“ Он называет Себя именем Того, Кто должен прийти! Это кощунство. Только Всевышний господин субботы. А когда мы Ему сказали, что Он изгоняет нечистых духов силою Веельзевула, Он крикнул, что мы змеи, и что за это не один, а семь нечистых духов должны поразить нас… Ты, равви, человек ученый, ты член Великого Совета, член Синедриона. Твое имя означает „победитель“. Так победи Его. Разоблачи Его проповеди в глазах грязных амхаарцев. Пусть они Им не похваляются. Ты слышал, что о Нем говорят? Что Он из рода Давидова. Какое кощунство! Он простой плотник. Книги родов были сожжены Иродом, — да будет проклято его имя и да пребудет он вечно в преисподней за то, что теперь всякий попрошайка смеет называть себя потомком царского рода! Ты, равви, скажи Ему, что это не так! Ты мудрый, равви, ох, какой ты мудрый… Ты — знаток Закона. Через тебя вещает небо. Если ты скажешь, сами небеса замолкнут. Говорят ведь, что „знаток Закона — выше ангела“. Прикажи Ему замолчать. Кончилось время пророков! Теперь только вы, книжники, можете вещать от имени Всевышнего. Прикажи Ему молчать, равви!»
Глаза их гневно сверкали из–под надвинутых на лоб тюрбанов, длинные опаленные солнцем пальцы нервно теребили одежду. Все они, собравшиеся из разных мест, дружно ненавидели Его и хотели, чтобы именно я выступил против Него. Они наседали на меня, искушали меня льстивыми речами. А это пострашнее, чем меч, приставленный к горлу. Тем временем я размышлял: «Если я воспротивлюсь Ему, кто тогда спасет Руфь?» Уж мне–то известно, что Он действительно кощунствует и нарушает предписания. Но есть в Нем нечто, что делает меня против Него бессильным. Может, Он приворожил меня словами, что я близок к Царству Небесному? Не знаю. Но только я не могу выступить против Него. Я сказал им, что еще рано, что надо еще прислушаться к Его наставлениям. Они же кричали в ответ: «Он уже достаточно наговорил! Его кощунства переполнили меру! Эта амхаарская нечисть слушает и глотает каждое Его слово, как сладкие фиги. Скажи против Него, равви, и вели Ему молчать! Он распустит чернь, и потом уже никто не станет нас слушать». Я убеждал их, что не могу, что я должен впредь присмотреться к Его поступкам и прислушаться к Его словам… Мы спорили до поздней ночи. Когда, глубоко задетые, они уходили, один из них, фарисей из Гишалы, сказал: «Это большое искушение, равви, что ты слушаешь Его и молчишь…» После этого я не мог заснуть до утра. Может быть, все действительно так, как Он сказал. Но что же мне делать? Откуда мне знать, где истина? Если бы Он следил за Своими учениками, чтобы те тщательно мыли руки, и чтили субботу, тогда Его бы никто ни в чем не мог упрекнуть. В Его речениях нет никаких особенных ошибок, чудеса, которые Он творит, свидетельствуют о том, что с Ним Всевышний. Однако почему Он так безрассуден? Почему Он так усложняет мне жизнь?
Возможно, потому Он говорит агадами, что иные слушают Его в нетерпеливом побуждении поймать на слове. Но Он никогда агад толком не разъясняет. Однажды Он говорил так:
— Царство Божие подобно севу. Вышел человек сеять. Одно зерно упало между тернием, и терние заглушило его; другое упало при дороге, и прохожий растоптал его, другое зерно упало на камень — и солнце высушило его; другие упали на плохую почву и быстро взошли, но также быстро и засохли. Но были и такие, которые упали на добрую землю и дали тяжелые колосья, и они принесли хозяину больше, чем потерял он на других зернах…
— Царство Божие, — говорил Он в другой раз, — подобно тому зерну, которое сеятель посеял, и оно росло себе тихо днем и ночью; не успел он оглянуться, как перед ним оказались колосья, готовые к жатве. И был он удивлен, ибо зерно и земля, дождь и солнце сделали свое дело, ему же осталось только собрать урожай…
