Борис Клосс - Очерки по истории русской агиографии XIV–XVI вв.
Итак, наши наблюдения показывают, что форма титула московских князей — «самодержец Русской земли», употребленная в Повести о Темир–Аксаке, в письменности XV в. имела ограниченное хождение и зафиксирована только в четырех памятниках, написанных в 1477—1479 гг., причем три из них (Похвальное слово митрополиту Петру, Слово на перенесение мощей митрополита Петра и Сказание о строительстве московского Успенского собора) точно связаны с именем Пахомия Логофета и переписывались в составе единого комплекса; к составлению же четвертого памятника (Свода 1477 г.), как было отмечено выше, Пахомий также имел вероятное отношение. Следовательно, титулатура в форме «самодержец Русской земли», можно сказать, специфически свойственна Пахомию Логофету.
С произведениями Пахомия Логофета согласуются идеологические установки новой редакции Повести о Темир–Аксаке. Важнейшим в этом свете представляется вопрос о взаимоотношениях светской и церковной власти. В редакции Епифания Премудрого значительная роль в повествовании уделена личности митрополита Киприана: митрополит «заповеда всем людем поститися и молитися, и молебны пети», во главе освященного собора он торжественно встречает Владимирскую икону в Москве, лично освящает Сретенскую церковь, поставленную на месте встречи иконы. Но важнейшие решения принимаются совместно великим князем и митрополитом: князь «погадав с митрополитом Киприаном и с всеми князьми и с бояры старейшими», приказал послать за Владимирской иконой Богоматери; «митрополит подумав с великым князем, съвет сътворишя» об увековечивании памяти о чудесном избавлении от грозного нашествия и решили поставить церковь на месте, где москвичи встретили чудотворную икону.
Акценты мало изменились в Первой Пахомиевской редакции. Решение о перенесении Владимирской иконы принимается опять же совместно: «Князь же великый Василей Дмитреевич и митрополит Киприан и прочии князи, братия великого князя, умыслиша съвет благ, да принесут чюдотворную икону Пречистыя Богоматере из града Володимера в град свой Москву»[159]. Дополнительный штрих — об участии в совете «братьев великого князя» — отвечает реалиям 1470–х гг.: как отмечает Пахомий Логофет, в церемонии перенесения мощей митрополита Петра в 1472 г. участвовали Иван III с сыном и «з братиею своею», по поводу отражения нашествия Ахмата в том же году «самодержець» радуется «с своею братиею и с всем воиньством»[160]. Однако в вопросе о поставлении Сретенской церкви инициатива отдана митрополиту, но в виде «совета»: «Киприян митрополит съвет сици съвещевает и глаголеть тако великому князю…» Решение принимается все же совместно: «И въскоре повелеша на том месте церковь поставити». Любопытно, что введенные в текст слова Киприана о чуде, бывшем «пред очима нашима», стилистически согласуются с замечанием Пахомия Логофета о чудесном избавлении от нашествия Ахмата в 1472 г., «яже видеста очи наши»[161].
Иначе трактуются указанные моменты в новой редакции Повести. На первое место выдвинут «самодержец Русской земли» великий князь Василий Дмитриевич, что соответствует историческим реалиям Московского государства в 70–х годах XV в. Великий князь призывает «князей своих и бояр» и объявляет им о своем желании послать в Владимир за иконой Богоматери, после этого уведомляет митрополита Киприана и «повелевает» ему принести икону в Москву. Введены дополнительные эпизоды (основанные на тексте Повести о нашествии Хоздроя) о молениях великого князя Василия Дмитриевича к Господу и Богоматери с просьбой о заступничестве. Решение о постах и молебнах митрополит Киприан принимает не самостоятельно, а только после того, как к нему послал «весть» великий князь. Строить Сретенскую церковь повелевают теперь совместно великий князь и митрополит.
Если проводить параллели, то следует отметить, что так же выпукло обрисована ведущая роль Ивана III в Слове Пахомия Логофета о перенесении мощей митрополита Петра (написанном, кстати, по повелению «самодержца» и по благословению «архиерея») и Сказании о сооружении кафедрального храма Русской церкви[162].
Сказанное позволяет считать автором новой редакции Повести о Темир–Аксаке Пахомия Логофета. Специфическая форма титулатуры московского князя («самодержец Русской земли»), одинаковые идеологические акценты и совпадающие выражения, добавим к этому привлечение источника сербского происхождения (Житие сербского деспота Стефана Лазаревича), откуда заимствованы сведения о судьбе турецкого султана Баязета (которого Тимур возил в железной клетке), — все эти данные определенно увязываются с личностью Пахомия Серба. В таком случае становится понятным упоминание в Повести и небесного покровителя Москвы митрополита Петра, «крепкаго заступника граду нашему Москве и молебника находящаа на ны беды», — ведь прославлению митрополита Петра Пахомий посвятил специальное Похвальное слово и Слово на перенесение мощей.
Рассматриваемую редакцию Повести о Темир–Аксаке назовем Второй Пахомиевской редакцией. Главный пафос сочинения направлен на возвеличивание Москвы не только среди русских городов, но и в ряду других мировых религиозных центров. Достигается это, во–первых, повышением статуса московских великих князей, которые названы «самодержцами Русской земли» (наподобие византийских императоров), во–вторых, прославлением величайших святынь, находящихся в городе: Владимирская икона Богоматери теперь уже явно объявляется творением апостола и евангелиста Луки (в Первой редакции Пахомия этот тезис прозвучал только в заглавии) — тем самым Москва становилась хранительницей святыни вселенского масштаба; покровителями Москвы, ее заступниками считаются сама Богородица и «великий чудотворец» митрополит Петр.
О времени составления Второй Пахомиевской редакции можно сказать следующее. Она должна была появиться после Первой редакции, т. е. после 1477 г. По палеографическим признакам древнейшие списки произведения датируются началом 80–х годов XV в., а список с вторичными редакционными особенностями существовал уже около 1485 г. Следовательно, написание Повести можно относить к концу 70–х — началу 80–х годов XV в. Но события осени 1480 г. («стояния» на Угре) в Повести никак не отразились (хотя сделать это было бы весьма уместно), более того, о вторичном перенесении Владимирской иконы 23 июня 1480 г. в Повести не упоминается. Сближая Повесть о Темир–Аксаке с произведениями Пахомия, написанными в 1479 г., приходим к выводу, что Вторая Пахомиевская редакция составлена в 1479 — начале 1480 г. (более строго: между 1477 и началом 1480 г.).
При классификации многочисленных списков Второй Пахомиевской редакции Повести следует исходить из близости текста к источникам — Епифаниевской редакции Повести о Темир–Аксаке и фрагментам Повести о нашествии Хоздроя. Сразу выделяются два разряда списков: в одних Темир–Аксак называется «рабом» некоего господина (как у Епифания), в других — «холопом». Как ни парадоксально, но чтение «раб» находится в списках с вторичными признаками, поэтому его появление можно считать результатом дополнительной правки. Характерным признаком является одно место, заимствованное из Повести о Хоздрое; в источнике читается — «виждь скверного варвара», в списках Повести о Темир–Аксаке чтение «скверного» отсутствует, но различаются два основных варианта: «смиренного варвара» (несмиренного, смири онаго) или «безбожного варвара». В соответствии с данным признаком выделяются два основных извода Повести о Темир–Аксаке — А и В. Кажется, чтение «смиренного» ближе по написанию к слову «скверного», поэтому этот вариант считаю более первоначальным, чем чтение «безбожного» (в противном случае не представляю, как из «безбожного» можно получить «смиренного»).
К опорным характеристикам текста, которые могут быть учтены при классификации, отношу также следующие. В заглавии Повести слова «Повесть полезна от древняго списания сложена, являющи преславнаго бывшаго чюдеси» — заимствованы из Повести о Хоздрое и, следовательно, являются признаком первичности текста. Слова Епифаниевской редакции «крадяи ядяше и иже некогда украде у некыих овцу» у Пахомия изложены так: «крадыи ядяше, иже у некого да украде у некоторых овцю» (Соф., № 1389, л. 485). Получившаяся неуклюжая фраза на последующих этапах переписки стала «упрощаться»: исчезло дублирующее «у некого», слово «ядяше» стало пониматься как «шедше», и т. д. В соответствии с получившимися комбинациями возникли способы классификации списков. И еще одно примечание: у Епифания сказано, что Тимур ушел из Руси «без възвращения». В Пахомиевской редакции чаще читается «без възврата», что при выносных «з» привело к гаплографической ошибке — написанию «без врата» (причем ошибка произошла на довольно ранней стадии). Способы осмысления позднейшими переписчиками получившегося текста также представляют возможности для группировки списков.
