Сергей Иванов - Византийское миссионерство: Можно ли сделать из «варвара» христианина?
К югу от нобатеев жили макурриты, алодеи же — еще выше по течению Нила. Неизвестно, по какой причине (возможно, по приказу из Византии) — но только макурриты не хотели пропустить Лонгина через свою территорию и даже выставили повсюду, где он мог бы пройти, стражу. Добираться пришлось кружным путем — по горам, возвышавшимся к востоку от Нила, местам обитания племени блеммиев. На этом многотрудном пути в караване Лонгина пало семнадцать верблюдов, но все‑таки миссии удалось добраться до места. «Так он пришел и сказал [царю] и всем его вельможам слово Божие, открыли они свое сердце и приняли его с радостью. И в немного дней они были наставлены, и он крестил царя и всех его вельмож и мало–помалу и весь народ»[304]. Видимо, вместе с основами христианского вероучения Лонгин преподал царю алодеев некие идеи о духовном родстве всех христианских народов. Во всяком случае, вскоре этот царь написал царю нобатеев Аварфиудо, предлагая ему военный союз против иноверческих племен: «Твой враг — в то же время и мой, так как и твоя земля — моя, и твой народ — мой»[305].
К югу от алодеев лежало христианское царство Аксу м. Тамошние юлианисты (ср. выше, с. 90) доставляли Лонгину немало беспокойства, так что исправлением «еретиков» он был озабочен ничуть не меньше, чем обращением язычников. «Но и некоторым из аксумитян мы сообщили правоту веры… — пишет он о самом себе, — и потребовали от них письменного отречения от ереси»[306].
Пробыв некоторое время среди алодеев, Лонгин послал александрийским монофиситам следующее письмо: «Божьей милостью мы наставили и крестили [царя], его вельмож и весь его род, народ Божий возрастал каждый день… И пусть отцы возревнуют о том, чтобы посланы были сюда епископы, сколько можно найти их, трудиться и служить при этом Божьем деле, которое приятно Богу и людям… Тысячи тысяч находятся, которые спешат здесь к спасению… И верьте мне: мне приходила в голову человеческая мысль никому не писать. Но так как я предусматриваю опасность, что те духовные дары могут быть расточены понапрасну, обратился я к вашей духовной любви… Бог свидетель, что нуждаюсь я даже в хлебе насущном и желал бы хотя бы только посмотреть на листочек капусты»[307]. Потребовалось целых двести дней, чтобы этот вопль о помощи из глубин Африки достиг царя нобатеев, а тот в свою очередь отправил его дальше по Нилу, в Александрию, сопроводив собственным письмом с просьбой помочь Лонгину — однако эти мольбы остались втуне.
Любопытно, что Иоанн Эфесский ничего не говорит о миссии в Макурре, лежавший между нобатеями и алодеями. Лишь Иоанн Биклярский упоминает о ней под 569 г.[308] Можно предположить, что Макурра была обращена (в 573 г), миссионером, посланным халкидонитским патриархом Александрии, с целью досадить монофиситским конкурентам[309]. В развалинах столицы Макурры, Донголы, найдены руины храмов, которые В. Годлевский причисляет к «византийскому типу»; согласно его утверждению, здесь не чувствуется ни египетского влияния, как в более северной Нубии, ни эфиопского, как в более южной Алодии. Византийские черты различимы и в т. н. Старой Церкви, и в «Церкви с Каменным Полом», а так называемое «Здание X» Донголы вообще было построено по образцу Храма Св. Апостолов в Константинополе, и там под полом найдены захоронения (видимо, первых миссионеров). В. Годлевский высказывает предположение, что Иоанн Эфесский мог не упомянуть о миссии в Макурре потому, что княжество к тому моменту уже получило крещение; другая его гипотеза состоит в том, что монофиситское и халкидонитское посольства были посланы из Византии одновременно, с тем чтобы обратить два враждующих суданских княжества в христианство, пусть и двух разных толков[310].
Сколько времени Макурра оставалась халкидонитской, неизвестно. В какой‑то момент между 2–й пол. VI в. и началом VIII в. она объединилась с Нобатеей и приняла монофиситство[311]. Иоанн Никиуский рассказывает, что император Маврикий (в конце VI в.) послал полководца Аристомаха, который «победил варваров земли Ноба и Африки, называемых «муртаныс«[мавры] и других варваров, называемых «марикос«[макурриты]. Он разбил их наголову, опустошил их страну, отобрал их имущество и привез всех пленников в Египет по Нилу, ибо война проходила на берегах этой реки»[312]. Была ли война с Макуррой следствием каких‑то вероисповедных разногласий, мы не знаем.
Вообще, весьма примечательно, что вся драматичная и богатая история византийской миссии на Среднем Ниле ни единым словом не упомянута ни в одном греческом источнике. А ведь VI в. обеспечен ими весьма полно. В монофиситстве ли самих миссионеров тут причина или, может быть, в том, что новокрещенные земли лежали за пределами территориальных притязаний Римской, а значит и Византийской империи? Позднее мы столкнемся с таким же удивительным «молчанием века» на примере Киевской Руси (см. ниже, с. 212).
VII. Персия
Время Юстиниана было периодом самых амбициозных миссионерских проектов, однако его преемники также пытались не отстать. Так, при Юстине И, в 569 г., согласно латинской хронике Иоанна Биклярского, африканское племя гарамантов, жившее посреди Ливийской пустыни, «желая подчиниться Римскому государству и присоединиться (sociari) к христианской вере, попросило об этом через послов, которые тотчас добились того и другого»[313]. Что же касается Маврикия (582—602 гг.), то с его именем связана попытка христианизации великого соперника Византии на Востоке — Персии.
1Христианство в Персии было известно с очень раннего времени (ср. выше, с. 32). Культурные контакты греко–сирийского и иранского миров, а равно и движение людей через византийско–персидскую границу осуществлялись легко, причем в обоих направлениях. Например, до наших дней сохранилось надгробие перса–христианина, умершего в Константинополе в V в., выполненное на пехлевийском языке: «Хордад, сын Ормазд–Африда… из страны Эраншахр, из области Чарган, из деревни Хишт. Господи, помилуй его! Он находился в Византии в течение года, осуществляя свое упование и ища (?) Господа Христа, справедливого и победоносного»[314]. Существование такого надгробия доказывает, что в столице Империи жила целая община собратьев Хордада по вере. Византийцы же, со своей стороны, довольно свободно попадали на иранскую территорию. В Житии Иоанна Телльского (ум. в 568 г.) рассказывается, как он был схвачен на горе Шингара, на границе, персидским губернатором Нисибина. Перс воскликнул: «Как может такой человек, как ты, входить на нашу территорию без нашего разрешения? Разве ты не знаешь, что это другое государство?» На что святой по–гречески ответил: «Между нашими царствами такой мир, что я не воспринимаю их как разные»[315]. Конечно, так бывало далеко не всегда. Чаще две империи враждовали, и всякое обострение в их отношениях вело к репрессиям против персидских христиан (ср. выше, с. 49).
По мере углубления церковных расколов в христианстве персидские власти переставали преследовать те толки, которые подвергались запрету в самой Византии, и даже начали поддерживать их. Несторианство постепенно сделалось второй по значимости религией Ирана. Например, персидский вельможа Кардагх так увлекся христианством несторианского толка, что заказал себе персидский перевод Писания. Но при этом, когда на Персию напали «греки», он разбил их, говоря: «Став христианином, я вооружился непобедимой перчаткой». На этот факт сослался и царь Шапур, когда маги донесли ему, что его вельможа отказался от господствующей зороастрийской религии[316]. Знаменитый праведник Мар–Аба, знавший персидский и сирийский языки, выучил со временем и греческий — но при этом не осуждал войн против «греков»[317].
Напротив, Византия всячески поднимала на щит тех персидских христиан, которые остались верны халкидонскому символу веры и, соответственно, Константинополю. Самой знаменитой из них стала Голиндуха, дочь и жена персидского мага, сподобившаяся откровений, обратившаяся в православие, претерпевшая гонения и муки, переехавшая в Империю и умершая в 591 г[318]. Перед смертью Голиндухи «митрополит побуждал ее отправиться в Константинополь и молиться вместе с императорами»[319]. Текст грекоязычного Мученичества Голиндухи кончается призывом к святой молиться за византийского императора, «чтобы его царствование стало наисильнейшим против врагов, чтобы подвластными сделались ему страны варварские (χώρας βαρβάρων υποσπόνδους)»[320]. Лояльность святой по отношению к Византии не вызывает у агиографа сомнений — он уверен, что на небесах Голиндуха поддерживает православное воинство Империи в его борьбе против ее собственной родины.
