Коллектив авторов - Богословие творения
Фома Аквинский внес значительный вклад в этот диалог. Фома проводит различие между творением, понимаемым философски как полная зависимость всего сущего от Бога как причины, и творением, понимаемым богословски, которое включает в себя все, что говорит философия, и добавляет, среди всего прочего, существование абсолютного начала во времени. Подобно Авиценне, Фома считает, что метафизика может доказать, что все вещи зависят от Бога как причины их существования. И вместе с Авиценной Фома показывает, что нет никакого конфликта между творением и любыми утверждениями естественных наук, так как естественные науки имеют своим предметом мир изменяющихся вещей, а творение – это не изменение. Являются ли описываемые изменения биологическими или космологическими, бесконечными или ограниченными во времени, они остаются процессами. Творение же отвечает за существование вещей, а не за изменения в них. Далее Фома полагает, что абсолютная суверенность Бога, выражаемая, например, в доктрине о творении из ничего, столь важной для аль-Газали и ему подобных, не требует отрицания существующих реальных причин в природе. Вместе с Аверроэсом Фома настаивает на том, что мир поддается научному анализу в терминах причинности. Но, как я уже отмечал, в отличие от Аверроэса, Фома не считает необходимым отвергнуть концепцию творения из ничего, чтобы защитить возможность существования науки о природе. Также, согласно Фоме, вечная вселенная не обязательно означает вселенную необходимую, вселенную, которая не является результатом свободного выбора Бога. Вместе с Маймонидом Фома полагает, что разум сам по себе не может познать, вечна вселенная или нет. Он считает ошибкой стремление обосновать творение ex nihilo как попытку научно доказать, что у мира есть временнóе начало. Тем не менее разум может показать в дисциплине метафизики, что мир имеет происхождение – он сотворен ex nihilo. Утверждение веры, что у вселенной есть начало во времени, дополняет то, что о творении познает разум. Богословский анализ творения, проведенный Фомой, гораздо богаче, чем только признание, что мир имеет начало. Он видит все исходящим от Бога и возвращающимся к Нему. Более того, вся вселенная творений, духовных и материальных, обладает динамическими характеристиками, аналогичными внутренней динамике божественных Личностей в Троице. Глазами веры можно увидеть весь тварный порядок как vestigium Trinitatis. Но во всем этом богословское понимание Фомы питается его философским анализом; можно сказать, что Фома – философ потому, что он богослов.
Средневековые дискуссии о творении в богословии и естественных науках могут помочь нам преодолеть несколько искушений:
1) подчеркивать Божье всемогущество и отрицать какую бы то ни было реальную автономию в природе и человеке; 2) защищать реальную автономию в природе и человеке путем ограничения Божьего всемогущества тем или иным способом (что происходит, например, в современном богословии). В более общем смысле эти дискуссии помогут нам избавиться от искушений: 1) смотреть на религиозную веру с подозрением как на своего рода слепой фанатизм или настаивать на том, что вера должна подчиниться разуму;
2) смотреть на разум с подозрением или, что бывает чаще, отвергать с позиции веры всякую реальную независимость философии и естественных наук от религиозных воззрений[111].
Папа Иоанн Павел II часто замечал, что наука и религия нуждаются друг в друге. Так, ученые должны признать, что естественные науки сами по себе никогда не смогут предложить «подлинную замену познанию истинно предельного». Он писал: «Наука может очистить религию от ошибок и суеверий; религия может очистить науку от идолопоклонства и ложных абсолютов. Каждая из них может ввести другую в более широкий мир, мир, в котором обе они могут расцветать»[112]. Для папы, а я считаю, что он прав, истины, открываемые естественными науками, не несут в себе угрозы для настоящей религиозной веры. То, что говорит разум, и то, что утверждает вера, дополняют друг друга, а не противоречат друг другу. Между разумом и верой нет реального конфликта. В конце концов, Бог – автор и разума, и откровения.
Перевод с английского Андрея Черняка
Уильям Кэрролл
Фома Аквинский и современная космология: творение и начало Вселенной[113]
Большой адронный коллайдер, запущенный Европейской организацией по ядерным исследованиям (CERN), представляет собой «величайший прорыв к пониманию книги Бытия 1:1 – того, что произошло в начале. Это машина Бытия. Она поможет воссоздать величайшее событие в истории вселенной». Микио Каку, профессор Сити колледжа Нью-Йорка (30 марта 2010 года)[114].
В конце марта 2010 г. начал плановую работу Большой адронный коллайдер, разработанный CERN[115]. С этим гигантским ускорителем частиц, построенным на глубине трехсот футов (ок. 90 метров) на границе между Францией и Швейцарией, физики связывают большие надежды на прояснение вопроса о том, каким было состояние вселенной непосредственно после Большого взрыва[116]. Некоторые СМИ уже прозвали этот ускоритель «машиной Бытия» и с легкостью объявили, что проводимые эксперименты позволят нам, говоря словами одного из журналистов Le Monde, «прояснить тайну творения вселенной»[117].
Достижения космологии и физики элементарных частиц давно дают пищу фантазиям о все новых откровениях о мире, которые якобы могут дать естественные науки[118]. Казалось бы, несложно увидеть взаимосвязь между развитием космологии, исследующей начало мироздания, и богословскими рассуждениями о творении. Однако следовало бы осторожно подходить к объяснениям космологов, к их попыткам интерпретировать разные факты, к их видению творения. Что космология может рассказать нам о «тайне сотворения вселенной»? Ответ на этот вопрос потребует от нас предельно ясного понимания исследовательских границ естественных наук, философии и богословия. Стивен Хокинг однажды произнес ставшую крылатой фразу, что его космологическая модель, отрицающая начало вселенной, «не оставляет никакой работы для творца». Теории, исследующие то, что произошло «до Большого взрыва», как и те, которые признают возможность бесконечной последовательности больших взрывов, для многих выглядят привлекательно именно потому, что они отрицают принципиальное начало вселенной и тем самым делают Творца неуместным. И наоборот, многие видят в космологии Большого взрыва, постулирующей абсолютное начало мироздания, прочную научную базу – если не готовое доказательство – для обоснования сотворения мира. Они аргументируют это тем, что первоначальная «сингулярность» за пределами категорий пространства и времени указывает на сверхъестественную причину зарождения вселенной. В обоих случаях космология рассматривается как поставщик релевантной информации о том, была вселенная сотворена или нет.
Примером попытки некоторых исследователей космоса избавиться от так называемой «мучительной сингулярности» Большого взрыва может служить работа Нейла Турока. Используя данные «теории суперструн», Турок предлагает модель, согласно которой зарождение нашей вселенной было результатом столкновения гигантских четырехмерных мембран. Вселенная по Туроку – это бесконечный цикл многих вселенных, сталкивающихся друг с другом. Турок считает, что его модель «по-философски привлекательна… Время бесконечно, пространство тоже, и они всегда существовали… И это именно то, о чем мечтают приверженцы стационарной модели вселенной. Наша модель реализует их задачи»[119]. Турок обращает внимание на то, что многие космологи 1950-х и 1960-х годов неохотно принимали теорию Большого взрыва, поскольку, если бы вселенная имела такое начало, то исходные условия были бы в некотором смысле случайными, т. е. не вписывались бы в границы объяснительной модели естественных наук. Первоначальные условия, следовательно, должны были бы иметь источник за пределами исследовательского домена естественных наук. Они указывали бы на существование Творца, но в исследовании Турока для них не остается места, равно и для самого Творца[120]. Можно вспомнить наблюдение сэра Мартина Риза, что есть три возможности объяснить наличие тех параметров («всего шесть чисел»), на которые опирается современная космологическая рефлексия и которые обеспечивают благоприятную космическую среду для жизни – это совпадение, провидение и множественность вселенных[121]. Отвергая первые две, Риз постулирует сценарий множественных вселенных, исключающий необходимость специального объяснения мира, в котором мы живем[122]. Примерно ту же аргументацию мы обнаруживаем в новой книге Стивена Хокинга[123] The Grand Design, которая совсем недавно вышла в свет. Автор пишет: «Спонтанное творение – вот причина, по которой существует скорее что-то, нежели ничто, и по которой существует вселенная, существуем мы. Нет необходимости призывать Бога, … чтобы вселенная пришла в движение». Его принципиальный аргумент состоит в том, что, если мы считаем нашу вселенную одной из бесконечного числа других, то нам не нужно прибегать к специальным объяснениям (к Великому Конструктору) того, как возникли начальные условия, сделавшие возможным появление жизни и наше существование. По его словам, «как Дарвин … объяснил, каким образом кажущееся чудесным устройство живых форм могло появиться без вмешательства высшего существа, так же и концепция множественных вселенных может объяснить тонкий строй физических законов без апелляции к доброму творцу, создавшему мир для нашей пользы».[124] Но, как нам предстоит увидеть, Великий Конструктор, отвергаемый Хокингом, – не Творец, или по крайней мере не тот Творец, которого имеют в виду традиционные философия и богословие.
