Поль Брантон - Путешествие в сакральный Египет
Теперь я был даже благодарен тем древним строителям за то, что они оставили здесь эти узкие вентиляционные шахты, обеспечивавшие хоть и слабый, но постоянный приток холодного свежего воздуха в эту древнюю комнату. И даже то обстоятельство, что воздух, прежде чем добраться сюда, проходил почти триста футов сквозь толщу пирамиды, не делало его менее желанным. Я — человек, привыкший к одиночеству, и даже более того — любящий одиночество, но в уединении этой комнаты было что-то пугающее и сверхъестественное.
Темнота начала физически давить на меня, как железная наковальня. Тень нечаянного страха легла мне на сердце, но я тут же отошал ее. Для того, чтобы сидеть внутри этого пустынного монумента, не требовалось особого физического мужества, но необходима была некоторая моральная стойкость. Вряд ли из какой-нибудь щели могла выползти змея; и еще менее вероятно, что среди ночи сюда забредет по ступенчатым склонам пирамиды какой-то беззаконный бродяга. И в самом деле, единственными* живыми существами, встретившимися мне здесь, были: перепуганная мышь, которую я увидел вечером в горизонтальном коридоре, — она металась между плотно прижатыми друг к другу гранитными глыбами, отчаянно пытаясь найти хоть какую-нибудь лазейку, чтобы спрятаться от устрашающего света фонаря; две невероятно древние желтовато-зеленые ящерицы, прилепившиеся к потолку небольшой ниши в Комнате царицы; и, наконец, летучие мыши в подземном склепе. Справедливости ради надо отметить, что мое появление в Большой галерее приветствовал целый оркестр сверчков, но он вскоре умолк. Теперь ничего этого не было, и непроницаемая тишина полностью поработила всю пирамиду. Вокруг не было ни единого существа, способного причинить мне вред, и все же меня не покидало смутное беспокойство, ощущение того, что за мной непрестанно следят чьи-то невидимые глаза. Всюду царила призрачная неопределенность, стиравшая границу между мистикой и реальностью…
Существуют колебания силы, звука и света, недоступные нашему нормальному восприятию. Веселые песенки и серьезные речи разносятся радиоволнами по всему свету, где их с нетерпением ожидают благодарные радиослушатели; но не будь у них правильно настроенных радиоприемников, они так никогда и не смогли бы все это услышать. Я постарался выйти из состояния пассивного восприятия и усилием воли сконцентрировать разум и чувства, побуждая их уловить хоть что-нибудь в окружающей мертвой тишине. Если бы мне и в самом деле удалось на какое-то время, посредством максимальной внутренней сосредоточенности, аномально усилить свою способность к восприятию, кто знает, может, я смог бы тогда уловить присутствие в этой комнате каких-либо незримых сил?
Уже в процессе собственной «настройки», которую я проводил методом усиления внимания к своим внутренним ощущениям (этот метод я успел освоить задолго до второго визита в Египет), я понял, что неведомые силы, заполнившие комнату, настроены далеко не дружелюбно. Я явственно ощущал, что они несут в себе зло и угрозу. Безымянный страх закрадывался в мое сердце и возвращался туда вновь и вновь до тех пор, пока мне не удалось окончательно изгнать его прочь. Я по-прежнему продолжал действовать методом интенсивной, целеустремленной и обращенной внутрь концентрации мыслей, но несколько изменил его направленность, попытавшись переключиться со слуха на зрение. И тогда в абсолютно темной комнате замелькали тени. Они носились повсюду, обретая все более определенные очертания, их злобные лица мелькали прямо у меня перед глазами. Один из ужасных призраков придвинулся прямо ко мне, посмотрел мне в глаза холодным ненавидящим взглядом и угрожающе поднял вверх руки, будто силясь меня напугать. Казалось, что это древние призраки выбрались из соседнего некрополя — такого старого, что даже его мумии уже рассыпались в прах в своих каменных саркофагах; выбрались, чтобы устремиться сюда, к месту моего уединения. В памяти сразу всплыли легенды о злых духах, населяющих окрестности пирамид, со всеми их малоприятными подробностями, слышанными мною от арабов из близлежащей деревни. Когда я сообщил одному своему молодому арабскому другу о намерении провести ночь в пирамиде, он, как мог, старался отговорить меня от этой затеи.
явно свидетельствовали о принадлежности к верховным жрецам религии Древнего Египта. Они излучали вокруг себя едва заметный мерцающий свет, непостижимым образом освещавший окружавшее их пространство. На лицах застыло умиротворенное выражение, делавшее их похожими скорее на полубогов, чем на людей.
Они стояли неподвижно, как статуи, скрестив руки на груди в молчаливом приветствии.
Неужели я смог проникнуть в некое четвертое измерение, сквозь которое перенесся теперь в далекое прошлое? Неужели моя иллюзия ухода от настоящего привела меня в Древний Египет? Нет, все было не так, ибо эти двое тоже видели меня и, казалось, собирались заговорить со мной.
Оба наклонились ко мне, так что лицо одного из духов оказалось как раз напротив моего. Его глаза сияли духовным огнем, губы чуть пошевелились, и я услышал его голос:
— Для чего ты пришел сюда и пробудил тайные силы? Разве недостаточно тебе тех путей, коими ходят смертные? — спросил он.
Эти слова я никак не мог услышать физически, ибо тишина комнаты не была нарушена ни единой вибрацией звука. Скорее, я услышал их так, как слышит глухой с помощью электрического слухового аппарата, служащего ему посредником — искусственной барабанной перепонкой. С той лишь разницей, что мои барабанные перепонки тоже остались совершенно непотревоженными. Эту речь можно было бы назвать и телепатической, поскольку звучала она не в моих ушах, а проникала непосредственно в мое сознание. Однако, такое сравнение может создать ложное впечатление, что это был всего лишь обмен мыслями. Нет, ничего подобного. Это был настоящий, живой голос.
И я ответил:
— Да, недостаточно!
— Шум городской толпы успокаивает мятущееся сердце человека, — сказал он тогда, — вернись назад, к подобным себе, и вскоре ты забудешь пустые фантазии, приведшие тебя сюда.
Но я снова ответил:
— Нет, это невозможно.
И все же он продолжал настаивать:
— Преследуя мечту, ты все больше будешь удаляться от царства разума. Многие из следовавших за ней возвращались обратно, лишившись рассудка. Вернись сейчас, пока еще есть время, и ступай, как прежде, по пути, указанному смертным.
Но я лишь покачал головой и прошептал в ответ:
— Я должен следовать этим путем. Теперь у меня нет иного выбора.
Тогда жрец подошел еще ближе и вновь склонился ко мне.
Его немолодое лицо резко выступило на фоне окружающей тьмы. Он прошептал мне прямо в ухо:
— Соприкоснувшийся с нами, потеряет ощущение родства со своим миром. Способен ли ты идти далее в одиночестве?
— Не знаю, — ответил я.
— Да будет так, — прозвучали во тьме его последние слова, — ты сделал свой выбор. Оставайся верным своему решению, ведь обратной дороги уже не будет. Прощай.
И призрак исчез.
Я остался один на один со вторым духом, который до сих пор оставался лишь безучастным свидетелем происходящего.
* * *
Теперь он приблизился ко мне, встав между мной и мраморным саркофагом. Я посмотрел ему в лицо и увидел перед собой очень-очень старого человека.
— Там на каждом дюйме скрывается привидение, — предупреждал он, — там обитает целая армия призраков и джиннов.
Теперь я воочию убедился в том, что ею предостережение не было напрасным. Призрачные фигуры отовсюду проникали в темную комнату и носились вокруг. Постоянно беспокоившее меня смутное и необъяснимое ощущение дискомфорта превратилось теперь в жуткую реальность. Я чувствовал, как где-то в центре моего неподвижного тела бешено бьется сердце, растревоженное всем этим кошмаром. Меня вновь одолел таящийся в глубинах каждой человеческой души страх перед сверхъестественным. Ужас и страх попеременно являли мне свои перекошенные дикой злобой лица. Ладони непроизвольно сжались так, что хрустнули пальцы. Все же я решил не сдаваться, и хотя этим наводнившим комнату призракам поначалу удалось внушить мне чувство тревоги, в конце концов, я смог, собрав всю силу и мужество, отогнать его прочь. Глаза мои были закрыты, но все же эти серые, бесшумные и невесомые тени оставались видимыми для меня. И от каждой из них веяло неумолимой свирепостью, безудержным желанием отвратить от намеченной цели.
