Ирина Голаева - Повесть об одинокой птице
Он отвернулся от нее, глядя на проезжавшие мимо машины.
– Почему у нас все не как у людей, не как у всех? – с горечью произнесла она.
– А с какими людьми ты себя хочешь сравнить? Вот с этими, что ли?
В эту минуту мимо них проходила пара. Это были, видимо, иностранцы. Потому что они шли и как-то тупо улыбались, кивая непонятно чему головами.
Она повернулась к нему и посмотрела вслед уходящим людям.
– Я чувствую себя очень одинокой, покинутой и ненужной.
– Чушь какая-то, – возмущенно фыркнул он. – Ты сама вдалбливаешь себе эти глупые мысли. Кто тебе еще нужен, если мы есть друг у друга?
– Но мы ведь живем во грехе! – воскликнула она.
– Это ты решила, что это грех. Грех – он в твоем собственном сознании. Все грехи идут оттуда. Сколько раз я говорил тебе, что твое сознание искажено!
– Чем искажено?
– Тем, что ты пытаешься все время измерить себя и Бога мерками одной морали и цитат. Но сколько бы ты ни пыталась это сделать, у тебя не получится. Пока в тебе еще есть хоть капля правды, ты будешь чувствовать нестыковки своих пониманий с жизнью. Жизнь всегда будет выше, и требования ее к тебе – тоже. Только такие прожженные в своей совести твои «братья» уже ничего не чувствуют. Они как забор – ровны и без задоринки.
– Не смей осуждать их! Какие бы они не были, ни ты, ни я не можем их судить! – воскликнула она в их защиту.
– А кто их судит?! Нужны они мне очень. Я вижу, они нужны тебе, и никак не пойму, зачем? Что они могут тебе дать, кем сделать? Очередной струганной доской в своем заборе? Тебе это надо?
– Я не доска и собираюсь ей быть, – обидчиво ответила она. – Но я страдаю без Бога.
– А разве тебе нужно быть в церкви, чтобы видеть Бога и знать, что Он с тобой? Разве Он не видит тебя сейчас, вот тут, на набережной? – и он развел руками. – Где сказано, что Бог обитает в какой-то келье?
– Да, но в церкви я сильнее ощущала Его, нежели вот здесь, на этой набережной, с тобой.
– Ах так, тебе мешает мое присутствие? Ну что же, не стану вам мешать! Общайтесь друг с другом! Как говорится, третий лишний! – воскликнул он громко и, махнув рукой, не оборачиваясь, пошел вперед.
Она растерянно посмотрела на него, а он все удалялся и удалялся от нее. Ей сначала захотелось окликнуть его, догнать и помириться. Но какая-то гордость, обида поднялись в ее сердце, и она осталась на месте, глядя ему вслед. «Ну и пусть идет, – с негодованием пронеслось в голове, – все равно ведь вернется». И резко развернувшись, она пошла в другую сторону.
Когда она пришла домой, то была неприятно удивлена, что его нет. Прошел час, другой, наступил вечер – его не было. От тревоги ожидания прежняя злость стала притупляться. Она смотрела на свой телефон, который молчал. «Может, позвонить первой?» – мелькнула мысль. Но тень прежней обиды возникла перед ней, и она положила трубку.
Наступило утро, а он не появился.
Всю ночь она почти не спала, ворочаясь в холодной постели, вставая от каждого звука на лестнице. Вроде все было так, и не так. Она сама не заметила, как быстро привыкла к нему и к тому, что была не одна. А вот теперь она действительно оказалась одна.
Когда на следующий день, придя вечером, она обнаружила, что его нет, то поняла – он больше, вот так, как раньше, не придет. Сев на перила дивана, она закусила губы и посмотрела в окно. Стекло полупрозрачным ликом отразило ее печальное лицо. Она смотрела на себя в оконном отражении и вспоминала последние месяцы своей жизни. Как так получилось, что она осталась совсем одна? Как она ни пыталась ответить на этот вопрос, все сводилось к нему. Она отчетливо поняла, что причиной всего был он. «Но как он посмел бросить ее? Там, у дверей ЗАГСа!» – от этой мысли ее начинало колотить. Она взяла свою сумочку и вытащила из нее два новеньких бланка, где говорилось, что через два с половиной месяца в 14–30 назначено их бракосочетание. Эти новенькие глянцевые бланки беззаботно лежали перед ней. Она раз за разом перечитывала строки, где витиеватыми буквами были написаны их имена и фамилии, годы рождения. Два соединенных золотых кольца венчали бланки сверху. Заветные, красивые, сказочные бумажки! С разочарованием она смотрела на них, а два листка словно с насмешкой смотрели на нее. Она зажгла свечку. Волшебный золотистый огонек стройно горел. Какое-то притягательное очарование было в этом огне. Он манил и одновременно пугал.
Она еще раз взглянула на эти беззаботные бланки, взяла один и медленно поднесла к огню. Огонь, почувствовав новую пищу, сначала вздрогнул, покосился, даже поник под тяжестью листка, а потом вдруг ожесточенно вспыхнул и плавной волной побежал вдоль бумаги. В первое мгновение буквы освещались, потом начинали плавиться под огнем, оставляя после себя только черный прах. Так произошло и с другим листком. Отряхнув руки от пепла, она легла на диван и еще долго смотрела на горящий огонек. Она не плакала, хотя очень хотелось. За окном ровно падал снег. В комнате было темно. Только слабый огонек свечи заставлял плясать по стенам причудливые тени. Наблюдая за этой вакханальной пляской, она не заметила, как уснула. Когда утром она открыла глаза, то увидела, что свеча догорела, а вокруг нее лежали ошметки почерневшей бумаги. «Неужели теперь все кончено, сожжено?!» – пронеслось в голове. Она уже жалела, что сожгла пригласительные билеты. Но ничего было не вернуть. Она собрала мусор в ладонь и понесла на кухню. В эту минуту пронзительно зазвенел телефон. Еще никогда она не слышала, чтобы он так громко звенел.
Не донеся мусора, она стремглав бросилась к телефонной трубке.
«Только бы это был он! Только бы он!» – бешено застучало сердце. Она подняла трубку, и волна разочарования пробежала по ее лицу, но когда она узнала знакомый женский голос, все внутри вздрогнуло. Это звонила сестра Раиса.
На следующий день она поехала в знакомый дом на окраине. О встрече они условились заранее. Брат Петр как раз в это время находился в командировке, и это было как нельзя кстати. Она с волнением подошла к знакомой двери. Минуту постояла в раздумье, но потом, набравшись духу, подняла руку и со всей силы нажала на кнопку звонка. Послышались шаркающие шаги, и на пороге показалась Раиса.
Она не знала, как ей теперь быть. Но Раиса, опередив ее смущение, взяла ее за руку и, поприветствовав, как сестру, ввела в дом.
На кухне никого не было. Они сели за большой деревянный стол, еще не убранный после ужина. Раиса налила ей чаю, видимо, сама не зная, как начать разговор. Пауза затянулась. Она молча пила горячий чай, обжигая губы, а Раиса сидела напротив, глядя на нее. Понимая, что ей лучше первой прервать молчание, она сказала:
– Я неправильно вела себя тогда. И вообще… – она замялась. Ей показалось, что, произнося эти слова, она словно предает его. Но, заметив благодушный взгляд Раисы, которая, видимо, ждала от нее как раз этих слов, она ощутила в себе силы и продолжила. – Я очень запуталась. Помогите мне.
Раиса всплеснула руками и воскликнула.
– Ну, наконец-то, доченька! Наконец-то ты это осознала! Ведь осознала, правда?
Она, захлебнувшись горячим чаем, только мотнула в ответ головой.
– Ну, видишь, как чудно! А никто не верил, что ты сможешь это сказать и прийти. Ведь ты вернешься к нам? – серьезно глядя ей в глаза, спросила Раиса.
– Я очень хочу вернуться, – промолвила она. – Я так мучаюсь без церкви…
– Ну как же! Конечно! Оно-то так и есть. Как мы можем жить в этом мире без нее, – перебив, воскликнула Раиса. – Это только по неопытности кажется, что в мире что-то привлекательное есть. А ведь, если разобраться, там одно зло и потери. Ведь мир-то одного от нас хочет – украсть, обесчестить, погубить. Мир-то зло нам несет. А где нам от него уберечься, как не в Доме Божьем? Ведь как тебя Господь чудно привел к нам! До сих пор, вспоминая, удивляюсь путям Божьим. Так где же тебе и быть, как не среди своих братьев и сестер? Ведь как мы все переживали, как переживали за тебя, – запричитала Раиса. А она вспомнила столько времени молчавший телефон и хотела спросить об этом, но вовремя спохватилась. Ей ли в ее положении укорять кого-то?..
– Тебе надо вернуться. Покаяться перед церковью, попросить у всех прощения. Конечно, нелегко тебе первое время придется. Ну, для нашей гордости это только лучше. Через смирение, уничижение мы приобретаем Божий характер. Ты приготовься к этому.
Раиса подошла к ней и обняла своими мягкими широкими руками. От ее тепла, от этих привычных слуху христианских слов, всего окружения в доме ей стало хорошо, тепло, как, наверное, блудному сыну после возвращения к отцу. Как раз прямо перед глазами она увидела эту картинку, прикнопленную к стенке. Ее тронуло участие сестры Раисы. Она не выдержала и зарыдала. Раиса ласково гладила ее по русым волосам и тихо причитала: «Ну, будет, будет, доченька. Всякое в жизни бывает. Невозможно через мостик пройти, чтобы ботиночки не замочить. Главное, чтобы Господь простил. А люди… Что люди? И они потом простят. Но сперва Господь».
