Джордж Макдональд - Сэр Гибби
Ещё он помнил, как на рассвете очутился на цепном мосту, переброшенном через реку Даур. Он не знал, что ждёт его впереди, и думал лишь о том, как бы убежать от того, что осталось позади. Он всегда верил в людей, но теперь эта вера умерла. Его город, его всегдашний дом вызывал в нём панический страх. Он привык к ссорам, ударам и ругани и вполне с ними уживался. Может, сознательно он и не пытался объяснить происходящее, но облекал всё, что видел, в свою детскую доверчивость и потому оставался в покое. Однако прошлая ночь открыла ему такое, чего он до сих пор не знал.
Ночной мрак как будто раскололся надвое, и, заглянув в трещину, Гибби заглянул в ад. Люди совершили такое, что уже нельзя было исправить, и Гибби подумал, что именно это, должно быть, называют убийством. А ведь Самбо был таким хорошим, почти таким же хорошим, как отец! И вот теперь он больше никогда не сделает ни одного вздоха. Отправился ли он туда же, куда ушёл отец? Может быть, в этом мире только хорошие люди перестают дышать и холодеют? Ведь Самбо убили плохие люди! И с этой мыслью в голове Гибби впервые начало проявляться осознание зла и несправедливости.
Он оторвался от созерцания тёмной реки и поднял голову. К мосту приближался человек. Он явился из злого, нехорошего города! А вдруг он хочет забрать его? Гибби полетел по мосту, как быстрая ласточка, стараясь держаться как можно ниже и не поднимать головы. Если бы в тот момент на другом конце моста показалась ещё одна человеческая фигура, он, наверное, протиснулся бы через железные прутья и бросился в воду. Но путь к бегству был свободен. Какое–то время Гибби нёсся по дороге, идущей вдоль реки, но потом свернул в густые кусты, обрамлявшие почти отвесный берег. Он уже задыхался, больше от отчаяния, чем от усталости, и потому сел, чтобы немного перевести дух.
День понемногу разгорался. В солнечном свете Гибби сразу увидел вдалеке городские шпили и башни. Увы, увы! Где–то там лежал бедный Самбо, которого так любил маленький сэр Гибби, — лежал недвижно, весь в крови! Теперь у него было целых два больших, красных рта, но ни тем, ни другим он не сможет больше произнести ни слова. Люди отнесут его на кладбище, выроют яму и навсегда положат его в холодную землю. Неужели рано или поздно всех хороших людей тоже зароют в такие же ямы, и Гибби останется совсем один?
Так он сидел, думал и наконец впал в полусонное забытьё, и в памяти его начали всплывать разрозненные картинки прежней жизни. Вдруг перед его глазами с удивительной ясностью встал тот вечер, когда он в последний раз стоял под окном у миссис Кроул и ждал, пока выйдет отец, чтобы отвести его домой. В ту же секунду его внутреннее ухо услышало три слова, произнесённые тогда отцом, — «вверх по Дауру». «Вверх по Дауру»! Да ведь Гибби был сейчас как раз возле Даура и даже уже пробежал немного вверх по течению. Надо идти выше. Гибби поднялся и зашагал дальше, а огромная река, тёмная и страшная, текла ему навстречу, направляясь к той самой двери, за которой лежал Самбо с жуткой щелью в его большом горле.
Тем временем весть об убийстве донеслась до полиции. Миссис Кроул сама рассказала о том, что произошло, и всех её посетителей и жильцов арестовали. Во время расследования выяснилось, что Гибби отправился спать вместе с убитым и теперь его нигде не было видно. Либо убийцы расправились и с ним тоже, либо куда–то его утащили. Новость быстро облетела жителей, и весь город вознегодовал и встревожился о судьбе маленького бродяги. Если уж эти люди были способны совершить такое преступление против безвредного и добродушного Самбо, они вполне могли вслед за ним лишить жизни и ребёнка, чтобы спасти свою шкуру. Полицейские тщательно прочесали все улицы и закоулки, углы и подворотни и переворошили всё от чердака до подвала, но не обнаружили ни малейшего следа пропавшего мальчугана. Да и какие могли быть от него следы? Ему вообще нечего было после себя оставить — просто потому, что у него ничего не было. Никому и в голову не пришло, что он может податься за город, поэтому там его и не думали искать.
В конце концов, убийц нашли, отдали под суд, приговорили к смерти и казнили. Они утверждали, что не трогали ребёнка, и в этом деле против них не было никаких доказательств кроме того, что Гибби пропал. Что касалось самого Гибби, то после его исчезновения горожане, почти до единого знавшие его, начали вспоминать его отца и семью, и по городу поползли такие невероятные и запутанные слухи, что мистер Склейтер решил раз и навсегда всё выяснить и проверить. Ради этого он долго рыскал по тем кварталам, где Гибби бывал чаще всего, и в конце концов ему удалось установить, что если Гибби жив, то он является не кем иным, а сэром Гилбертом Гэлбрайтом, баронетом. Однако его собственный адвокат уверил священника, что у благородного семейства Гэлбрайтов не было уже ни имущества, ни клочка земли, принадлежащего их титулу. Правда, оставались кое–какие родичи матери мальчика, принадлежавшие к довольно зажиточной семье, жившей в соседнем графстве. Был и ещё один родственник, по слухам, богатый промышленник, проживающий в Глазго. Но и он, и другие прервали с матерью Гибби всякие отношения из–за её замужества. Кроме того, в дровяном сарайчике, рядом с каморкой, где когда–то спал сэр Джордж, мистер Склейтер обнаружил сундук с бумагами, которые, по меньшей мере, доказывали всё, что он и так уже знал. Кое–какие бумаги были связаны с тем самым домом, в котором они хранились, и дом этот всё ещё был известен как старый особняк Гэлбрайтов. Однако большинство документов касались продажи фамильных земель, и многие из них были совсем уже древними. Если имущество до сих пор принадлежало потомкам первых покупателей, эти бумаги, пожалуй, ещё могли бы им пригодиться. В любом случае, стоит за ними присмотреть и убрать их в надёжное место. Поэтому мистер Склейтер распорядился перенести сундук на чердак своего дома, где тот с тех пор и стоял, готовый в нужное время подтвердить истинность пасторских изысканий.
Глава 9
В бегах
Теперь у Гибби больше не было дома. Раньше его жилищем был целый город. Каждая улица была ещё одним залом в его обширном особняке, каждый переулок — проходом из одной комнаты в другую, каждый дворик — укромным уголком, а каждый дом — прочным сейфом, охраняющим единственное известное ему сокровище: милых его сердцу людей, светящихся добротой, приветливых на язык и щедрых на руку. Как бы он ни радовался свободе, каким бы вольным ни чувствовал себя с утра до вечера, а порой и с вечера до утра, его представление о ней не распространялось дальше городских окраин. Он никогда не искал большей широты или больших горизонтов. Он знал простор и ширь небес — или моря, когда оказывался неподалёку, — но до сих пор у него никогда не возникало желания отправиться ни в ту, ни в другую сторону. Его мир был миром людей, их многоликое присутствие было для него необозримым пространством, они составляли для него всю вселенную. Его представление о свободе было неразрывно связано с людскими голосами и взглядами. Но теперь всё это осталось позади, и по мере того, как он убегал всё дальше, кровавая пелена как будто смыкалась за его спиной, обволакивая и закрывая собой его страну, его дом. Впервые в жизни маленький сирота, у которого не было ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры, почувствовал себя в полном одиночестве. Какое ужасное чувство! Он потерял всех, кого имел, и у него не осталось больше ни одного человека! Зияющая рана в чёрном горле Самбо поразила целый город людей, прижившийся в его сердце. Одиночество тяжко давило на плечи Гибби, и вскоре он снова нырнул в прибрежные кусты, на этот раз для того, чтобы хоть как–то укрыться от Призрака Великой Пустыни — Пустыни, Где Нет Человека. Лишённое человеческих взглядов и улыбок, лицо природы безучастно смотрело на него, как маска с пустыми глазницами, и свобода показалась ему одним большим Отсутствием. Не то чтобы Гибби когда–то сознательно размышлял о свободе; нет, он просто радовался ей. Не то чтобы он когда–нибудь думал о человеческих лицах; нет, он просто их любил. «Наверное, Гибби лучше не попадать на небеса», — сказала Майси, дочка булочника, однажды вечером своей матери, возвращаясь с ней из гостей. «Это ещё почему?» — поинтересовалась та. «Потому что ему там будет плохо, ведь там не будет пьяниц», — ответила Майси. Но теперь бедному мальчугану, дрожащему от ужаса и раненному в самое сердце, казалось, что он никогда не сможет больше спокойно взглянуть на человеческое лицо, потому что в его памяти непрерывно вставало одно из них: чёрное, с белыми, стеклянно застывшими глазами, огромным ртом под подбородком и белыми оскаленными зубами.
Утро было прохладное и свежее, небо то и дело затягивали облака, и погода была по–апрельски переменчивой. Уже прошёл небольшой дождик и, вроде как, собирался снова, а, может быть, это был уже не дождик, а снег. На востоке повисли тяжёлые, размытые облака, обведённые шафрановыми отблесками, и там происходило что–то необычное. Гибби не умел отличать восток от запада и, хотя он много раз видел, как солнце скрывается за горизонтом, вряд ли ему когда–нибудь приходилось видеть, как оно встаёт. Но даже он, до мозга костей городское существо, понимал, что за облаками вот–вот произойдёт что–то удивительное. Так оно и случилось, и блистательное великолепие на мгновение ослепило его. Прямо над горизонтом виднелась длинная, голубая щель чистого неба, и в ней показался багряный край восходящего солнца, внезапно пронзив распахнутые глаза мальчика тысячей огненных стрел. Но этот обжигающий, слепящий свет немедленно выжег в его мозгу непроглядную тьму, и Гибби снова показалось, что это темнота комнаты, откуда он бежал: из неё поднимались сверкающие белки и ослепительные зубы мёртвого Самбо, а из его горла, вслед за мелькнувшим ножом малайца, вырвался алый поток.
