Андрей Муравьев - Путешествие ко святым местам в 1830 году
Напротив того, другой поклонник, иеромонах Мелетий Саровской пустыни, странствовавший в 1793 и 1794 годах, хорошо поясняет местность некоторых святилищ иерусалимских и может служить дополнением к путешествиям Суханова и Барского. Он не совершил подобно Барскому большого странствия, а ограничился одним лишь Иерусалимом, но зато с какою отчетливостью описывает каждый шаг свой, прибегая к местным рукописям и преданиям греческим и вместе пользуясь новейшими писателями. Таким образом много послужило ему прекрасное описание Святой Земли князя Радзивила, посетившего Палестину в исходе XVI века, и другое – игумена Биноса, а из русских – путешествие Барского и проскинитарий Арсения Суханова. Но Мелетий, зная, какие вредные толки распространяли о православии старообрядцы, основываясь на некоторых отрывках Суханова, с особенною ясностью опровергает его суждение о Восточной Церкви. Между греческими источниками полезная книга патриарха Иерусалимского Досифея о его церкви, писанная в исходе XVII века, доставила Мелетию сведения касательно древности, обрядов и преданий Палестины и возвысила достоинство его краткого, но любопытного путешествия.
Особенное внимание заслуживает у него описание различных сект, разделивших между собою Храм, и постепенного их вступления в обладание оным, и повествование о Святом огне, сходящем в Великую субботу, со всеми местными о нем преданиями, какие только мог он собрать из рукописей. Мелетий, изложив подробно совершение обряда, приводит во свидетельство самого архиепископа Мисаила, выносившего огонь из часовни Гроба.
«О сем святом свете любопытство людей многое простирается, желая знать, как и откуда оный приходит? Иные же из простейших, стоя тогда в церкви, мечтают чрез верхнее церковное отверстие, что над святым гробом, видеть даже схождение оного; но сему причина та, что во время ожидания огня, люди, особливо около гроба, быв в движении и колебаясь, воздвизают тонкий прах, в котором солнечные лучи, проникающие чрез отражение и сотрясающийся воздух, сверкают и некако блещут; и так от сего порождается в них мнение о видимости его. Но явление святого света не отъинуда кажется происходит, как точию от самого гроба, освященного возлежавшею плотию Христовою, который ежегодно источает оный, в знамение сея истины и правоверия».
Как же святый свет видим бывает на гробе, о сем предложу здесь от сказания самого архиепископа Мисаила, отправлявшего тогда службу при явлении оного. «Вшедшу мне, – сказал он, – внутрь ко Св. гробу, видим бе на всей крышке гробной блистающ свет подобно разсыпанному мелкому бисеру, в виде белого, голубаго, алого и других цветов, который потом, совокупляяся, краснел и претворялся в вещество огня; но огнь сей в течение времени, как только можно прочесть не спеша четыредесять крат: „Господи, помилуй”, не жжет и не опаляет, и от сего то огня уготованное кандило и свещи возжигаются: но в прочем, – присовокупил он, – как и откуда явление сие бывает, сказать не могу».
Трогательна его духовная радость в ночь Пасхи, когда народ с возжженными свечами во время литургии наполняет весь Храм Воскресения. «Прекрасное зрелище, в восторг и радость благочестивого приводящее! Мати церквей Святой Сион видим был тогда, аки твердь неба, неисчетными светил своих блистающ огнями, паче же светил просиявал славою Господнею и торжеством пришедших от запада и севера, моря и востока чад своих, прославлявших воскресение его. Многие из сих при возглашении: „со страхом Божиим и верою приступите”, приступили и были причастники тела и крови Христовой».
Иеромонах Мелетий особенно занялся подробным описанием Храма Иерусалимского, во всех его частях и размерах, называя даже все главнейшие его иконы, с означением каковы они по живописи и отколе поступили в святилище; большая часть их оказалась русскими. Сие описание тем драгоценнее ныне, что оно последнее до пожара 1807 года, истребившего все внутренние украшения Храма. Некоторые мнения Мелетия касательно древней местности Иерусалима едва ли не справедливы, наипаче о Голгофе, которая, как он полагает, во времена Спасителевы была вне города (принимая город только в смысле крепости Сионской), а не вне самого Иерусалима: это очень вероятно, потому что в окрестностях, далее Голгофы, к северу и западу, видно и теперь много развалин: объем древнего Иерусалима становится через то гораздо обширнее, и понятнее его огромное население, которое бы не могло вместиться в нынешней тесной ограде, даже и с прибавлением к оной Сиона. Сверх того Мелетий, доказывая из Евангелия, что Голгофа нигде не названа горою, а только местом, справедливо предполагает, что она не была местом обычной казни преступников, а только лобным, т. е. возвышенным, известным местом, подобно как в Москве лобное, и предпочтительно была избрана для совершения суда над царем Иудейским, ибо и Евангелие указывает на нее как на нечто особенное, говоря: „на месте, называемом лобным”. Он очень основательно замечает, что сад старейшины иудейского Иосифа не мог находиться вместе с изготовленною для него гробницею близ позорного места казни. Имя же горы Голгофы могло произойти от земляной насыпи, коей Адриян завалил утес гроба и самое лобное место и которую впоследствии разрыла Елена. Все сие очень замечательно и сообразно с местностью.
Меня же при чтении книги Мелетия поразило и вместе тронуло одно обстоятельство. В 1794 году паломник наш видел, как архиепископ Петры Аравийской, добродетельный Мисаил, выносил из Святого Гроба Святой огонь Великой субботы, что и тогда, вероятно, было доверено святителю по уважению к его летам и святости, а в 1830 году, чрез 37 лет, после стольких разительных переворотов Запада и Востока, посетивши Иерусалим, видел я при совершении священного обряда того же старца, как бы некое дивное существо, не причастное законам человечества, коим благословило Провидение Святую Землю. Даже и доныне сей великий светильник блистает в церкви Иерусалимской.
Мы имеем и в нынешнем столетии два русских путешествия в Святую Землю, которые, хотя совершены и написаны также в духе благочестия, но далеко отстоят по образу своего изложения, точности и занимательности от путешествий Барского и Мелетия. Первое из них предпринято было двумя калужскими дворянами Вешняковыми и купцом Новиковым прямо в Иерусалим в 1804 году и окончено в 1805; второе же более обширное, ибо оно простиралось в Египет и на Синай, и более замечательное по обстоятельствам времени, совершил в 1820 и 1821 годах, при самом начале греческого восстания, крестьянин графа Шереметьева Кир Бронников. Любопытно видеть из его простосердечного рассказа первые смятения греков, и всеобщий страх на островах Архипелага, и приготовления к защите многочисленных иноков горы Афонской, обители коей он последний описал до их разорения; оттоле принужден уже был возвратиться в Россию кругом всей Мореи через Триест.
Около сего же времени несколько русских путешественников, более именитых, один за другим посетили Святую Землю, но, к сожалению, они не оставили нам ее описания. Так, около 1820 года барон Икскуль в течение трех лет странствовал по востоку в Египте, Аравии, Палестине и Сирии и употребил свой необыкновенный талант живописи на собрание прекраснейших видов того края, которые, однако же, не напечатал. В 1820 году князь Авалов, родом из Грузии, посещал Египет и Палестину и с большею опасностью возвратился через Анатолию в свое отечество; и в том же году нынешний министр юстиции Л. В. Дашков, которому поручено было тогда от нашего посла в Константинополе осмотреть все консульские посты в Леванте, посетил Иерусалим и подарил нашу словесность кратким отрывком из своих записок, напечатанным в «Северных цветах» 1826 года, который возбудил вместе с общим вниманием и сожаление, что почтенный автор не хотел более поделиться своими впечатлениями с соотечественниками. Посланный же тогда при г. Дашкове по высочайшему повелению, академик г. Воробьев для снятия видов и планов с Храма Иерусалимского постепенно печатает теперь некоторые из своих многочисленных рисунков и, кроме того, познакомил прелестными картинами жителей северной столицы с раскаленными окрестностями Мертвого моря и с внутренностью Храма Воскресения, Голгофы и Вифлеема и с зрелищем Святого Града.
Наконец после жестокой десятилетней борьбы греков с империею Оттоманскою привел и меня Господь посетить живоносный искупительный Гроб его, видеть бедствие и упадок сей великой святыни и описать ее по мере слабых сил моих.
Путешествие ко святым местам в 1830 году
Адрианополь
С лесистой вершины Эмине-Дага открылись воинству русскому благословенные долины Румелии: они бежали к полдню от подошвы гор, и вслед за ними пламенно стремились взоры в цареградскую даль. Открылось и Черное море, несущее флот наш к стенам Мисемврии, которая пала в тот миг, когда повеяли на высотах знамена русские, и увлекла за собою все поморье, расстилавшее перед очами живописный чертеж своих заливов. С вершины гор одним мановением руки назначены были на земле и на водах победные пути наши, которыми скоро мы устремились. Сильно затрепетало у каждого из нас сердце в сию торжественную минуту; все были глубоко проникнуты чувством отечественной славы. Старшие генералы окружили военачальника, который впереди всех открывал путь, и громкое «ура» откликнулось ему в горах. Балкан впервые внял сему клику, которого не забудет, и приветливо встретил наших воинов; христианские жители гор с хлебом и солью поклонились победителю и радовались русской славе.
