Андрей Муравьев - Путешествие ко святым местам в 1830 году
Если разбирать путешествие Барского в отношении статистическом, то оно имеет большое достоинство по точности, с какою он говорит о всяком малейшем предмете, встречавшемся ему на пути, представляя очень ясно самую местность, расстояния, нравы жителей, даже обстоятельства времени и в особенности описывая с чрезвычайною подробностью все знаменитейшие храмы греческие, все церковные торжества и состояние духовенства и вообще все, что только касается до православия. Рассказ его льется от души: ясно, что он нигде ничего не вымыслил, а сказал только то, что сам видел или слышал. Очень замечательны его записки о монастырях Афонской горы и островов Архипелага, которые находились тогда в цветущем состоянии от чрезвычайной промышленности греков. Восток, а наипаче Сирия, мало изменились со времени Барского, так что из книги его можно и теперь извлекать пользу путешествующим. Чрезвычайно любопытно его странствие в окрестностях Антиохии, в пустыне Харранской, где он отважно скитался по развалинам городов Декаполии и снимал надписи с обрушенных храмов. Равно замечателен его рассказ о двух священных горах – Ливане и Синае.
В нравственном же отношении Барский превосходит всех новейших путешественников Святой Земли. С каким теплым чувством веры идет он в путь, с каким самоотвержением и упованием одолевает все препятствия! Христа ради посещает он места подвигов Христовых, не зная, будет ли иметь пищу на завтрашний день, и спокойно засыпает посреди опасностей, терпит побои и поругания и радуется им как истинный поклонник: непогоды и недуг телесный гнетут его на пути в Антиохию, он изнемог духом, но в горах встречаются ему развалины церкви и в оной крест с надписью: «крест падающих возстание!» – и сих слов ему довольно, чтобы забыть все печали и труды и радостно продолжать шествие. Одним словом – убогий паломник, инок Василий, своими многотрудными странствиями стоит высоко над всеми его последователями в Палестину, и каждый из них с чувством невольного умиления должен поскорбеть о своем недостоинстве, и о суетном, житейском странствовании по Святой Земле, когда имел пред собою столь великий пример между соотечественниками. Предлагаю здесь собственный рассказ Барского о посещении им горы Синайской как разительный образец его христианского духа.
«Заутра же в неделю, зело рано воставше, шествовахом через весь день тот горами высокими и великими, ничтоже токмо едино камение имущими, но все убо мимохождохом, овии же преходихом восходяще и обходяще великим трудом; обретохом же тамо много текущей воды здравой к питию, и от древ финиковых диких, и доспехом тогоже дня в вечер к монастырю Синайской горы, то есть марта последняго, и яко же слышах, тако и видех монастырь затворен, идеже ни входити ни исходити вон никтоже можаше, страха ради ефиопов, наипаче же от иноков, с ними же вражду имеяху. Случися же мне тогда прийти, необретшимся тамо арапам, изшедши начальник монастыря с братиею к великому окну, иже есть в стене монастырской высоко от земли яко пять саженей, от него же ефиопом в низ спущают пищу, вопросиша мя кто и откуда есмь, и коея вины ради дойдох тамо? аз же отвещах, кто и откуда есмь, и рекох, яко приидох семо посещения ради святых мест: отвеща мне, яко несть ныне время посещения, еда ли неслышал, яко затворен есть монастырь, и ни приходити ни исходити никому же мощно есть под залогом и утратою монастырскою? почто убо пришел еси семо? жалеем тя воистину, яко вотще потрудился еси, и всуе истощил еси пенязи, и с толикою нуждою пришел еси в пустыню сию, к томуже от толь далеких стран сый. Отвещах аз им, яко не мог инако сотворити, понеже случися время зло, и толь много времени замедлих в Египте ради поклонения сего, ожидающе, дондеже примирятся арапы, и не бысть; не могущи же терпети более, чужий хлеб ядущи и всуе время погубляющи, аз идох в пустыню сию, положивши на Бога надежду и на вашу святыню, да аще будет воля Божия и ваше произволение, можете мя каковым либо образом впустити в обитель сию. Отвеща мне, якоже несть возможно, боимся бо, да не како тебе благосотворше единому, мы все зло постраждем от арапов; таковая и иная подобная много беседующе со мною, словом рекша, не хотеша мя восприяти внутрь, еще и с ефиопом, с ним же аз приидох, много свар и молву творяху глаголюще: яко ты сам веси, яко поклонницы ныне не приходят, почто убо принесл если огнь к нам? хощешь ли, окаянный, сотворити тщету монастырю? возьми его абие отсюду и вези его аможе взял еси. Отвеща ефиоп: что ко мне? аз есмь наемный, и аможе кто мя хощет нанята и дает мне сребро, должен есмь отвезти его тамо; аще убо и сей паки вспять хощет возвратитися, готов есмь ему послужити; и хотяше мя паки назад с собою пояти и отвезти в Раифу, по повелению иноков; мне же не соизволяшу, не можаше мя насильствовати; приспе же нощь и оставивша мя под монастырем, извощик мой сам отъиде между гор с верблюдом на нощевание; аз же спах под стеною монастырскою, яко нищ и сирота, едино токмо на Бога упование о всем возлагающи; тогда иноки спустиша мне с высоты оконцем хлеба, воды и мало от маслин, укрепихся же и благодарих Бога и спах. Заутра же прииде ко мне извощик мой, хотя уведати егда ли размыслих инако, и советоваше мне, да иду с ним паки вспять, тоже реша и иноки; обаче аз отнюдь не соизволях, ниже в помышлении имех отъити, и рекох яве пред всеми: яко или впущен буду в обитель или ни, обаче хощу сидети вне 10 или 12 дней, да вместо поклонения Богу, приимет терпение мое, уповающи на неложныя его словеса: яко терпение убогих не погибнет до конца, и паки: ищай обретает, и толкущему отверзается. Отвеща ми инок монастырский: яко аще много время хощеши ожидать зде, не можеши внити в монастырь; рекох аз: еже от человек не возможно мнится быта, от Бога возможна суть. Тогда слово сие приятно бысть прочиим иноком, иконому же несть, и рече ми: не дадим тебе ни хлеба ни воды, хотя сим мя устрашити, и тако нехотя отъидеши отсюда; отвещах аз: яко не о едином хлебе жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих. То и иная многая рекша словеса с советом и прозьбою, не возмогоша мя преклоните на отшествие, и тогда ефиоп видящи мя упорна, остави и отъиде в свояси, аз же сидех весь день тот вне монастыря; бяше же тогда число 1 апреля, и многими мыслями и скорбьми стужаем бых, ибо скорбех сердцем слышавши било, толкомое внутрь монастыря, на правило церковное и на иныя потребны по обычаю иноческому, и желах слышати пение, чины и уставы обители святой, собеседоваху же со мною иноки с высоты стен монастырских, такожде и святейший патриарх Константинопольский Иеремия, иже изгнан сый от престола своего, и заточен тамо обреташеся, и такожде много со мною беседоваше, жалея моего неудобного входа в монастырь; во время же полудни, бывшей трапезе, спустиша иноки вервом и мне хлеб и варение, маслины и воду, и бысть тогда между иноки молва меня ради и несогласие: един бо хотяше мя восприяти внутрь, другий не соизволяше; и тако сотворши дважды и трижды между собою собор, советоваша и согласишася все единомысленно, восприяти мя внутрь, но не тем входом, им же восприимают прочих поклонников, по иным тайным. Первее убо начальник монастыря сниде в вертоград, иже пред враты монастырскими обретается, вечеру убо темну бывшу и нощи находящей, вертоградарь спусти мне едину лествицу и тою прелезох внутрь; таже есть едина пещера, создана под землею от вертограда внутрь монастыря, и тоею мя приведоша и усретоша мя иноки честно, приветствуюше и глаголюще: добре пришел еси, друже, Богу приятен да будет труд твой и поклонение, и прочая сим подобная; аз же со смирением благодарствовах честностям их, и дадоша мне особую келию, повелением начальника очищену и посланну лепо, и угостиша мя вечера того трапезою честно, от хладных снедей, от зелия, маслин, фиников и прочая, понеже варение необретошеся; бысть бо тогда великая четыредесятница, в ню же, по древнему обычаю монастыря, единожды на день трапеза бывает, кроме субботы и недели и праздника; мне же страннолюбия ради разрешиша, и ядох и насытихся, и давши благодарение Богу, уснух».
В исходе минувшего столетия еще два русские путешественника оставили нам свои описания Святой Земли: но краткие дневные записки первого из них Сергея Плещеева, который отплыл из Архипелагского острова Пароса, занятого русскими в 1770 году, примечательны только по времени странствия, ибо наш флот господствовал тогда на водах Оттоманской империи; любопытна в них так же история завоеваний в Сирии славного Мамелука Алибея Египетского, отложившегося от Порты.
Напротив того, другой поклонник, иеромонах Мелетий Саровской пустыни, странствовавший в 1793 и 1794 годах, хорошо поясняет местность некоторых святилищ иерусалимских и может служить дополнением к путешествиям Суханова и Барского. Он не совершил подобно Барскому большого странствия, а ограничился одним лишь Иерусалимом, но зато с какою отчетливостью описывает каждый шаг свой, прибегая к местным рукописям и преданиям греческим и вместе пользуясь новейшими писателями. Таким образом много послужило ему прекрасное описание Святой Земли князя Радзивила, посетившего Палестину в исходе XVI века, и другое – игумена Биноса, а из русских – путешествие Барского и проскинитарий Арсения Суханова. Но Мелетий, зная, какие вредные толки распространяли о православии старообрядцы, основываясь на некоторых отрывках Суханова, с особенною ясностью опровергает его суждение о Восточной Церкви. Между греческими источниками полезная книга патриарха Иерусалимского Досифея о его церкви, писанная в исходе XVII века, доставила Мелетию сведения касательно древности, обрядов и преданий Палестины и возвысила достоинство его краткого, но любопытного путешествия.
