Порфирий Кавсокаливит - Автобиография
— Мам, он неправильно держит ложку. А они:
— Молчи, молчи!
Через несколько минут опять:
— Он неправильно держит ложку.
Ну что ты скажешь, что я, несчастный, испытал! Я посмотрел на них, как держат они, и исправился. Потом, не знаю, что мне положили, я стал есть вилкой.
Малышка аж подскочила:
— Он неправильно держит вилку.
О, что я вынес! Я хочу вам просто привести пример, насколько я был тогда прост…
Трость преподобного Герасима
В районе Турковунья, где мы жили, местность изобиловала крутыми подьъемами, — вспоминал старец Порфирий. — Я вставал очень рано, уходил в церковь Святого Герасима, а возвращался вечером. Дорога около нашего дома была очень трудной, очень обрывистой. Как–то утром я упал и сломал ногу. Было воскресное утро. Еще толком не рассвело, и вокруг стояла тишина.
Мое оханье услышали какие–то люди, пошли и тотчас позвонили в «Скорую помощь». Приехала «Скорая помощь» и отвезла меня в больницу. Я сломал голень левой ноги. Все кости раскрошились. Боль была несносной. Когда мы приехали в поликлинику, меня из машины перенесли на кровать. Врачи решили наложить мне на ногу гипс. А народ ждал, когда я начну литургию. Им пришлось разойтись.
Через пятнадцать дней, которые я провел в кровати, во время молитвы мой взгляд случайно упал на ногу. По благодати Божией вижу, что гипс был наложен криво. Тогда я стал просить врачей снять гипс Но профессор, узнав об этом, сказал в шутку:
— Батюшка вместо того, чтобы смотреть за своим храмом, где он — компетентное лицо, хочет поправить
нас. Хотя мы хорошо сделали свою работу и посмотрели ногу на рентгене. Что он, хочет помучить нас?
Никто не предал этому значения. Я настаивал на том, чтобы они посмотрели мою ногу. Они не отзывались. Когда мне принесли обед, я не стал есть, сказав, что прошу отвезти меня на рентген. Я настаивал на этом потому, что если нога срастется неправильно, то останется такой навсегда. Профессор прислал мне ответ:
— Пусть следит за своими священническими обязанностями! Его нога в порядке.
Наступил вечер. Мне принесли ужин. Я снова не стал есть, настаивая на том, чтобы осмотрели мою ногу. На следующий день пришел профессор и стал говорить в сердцах:
— Что это все значит, Геронда? Что это все значит, ты решил нас помучить?
После долгих пререканий меня отвезли на рентген. Смотрят, действительно, гипс на ногу наложили криво, а нога к тому же уже срослась. Профессор стал смеяться.
— Слышь, Геронда, — говорит, — ты слишком грешный. Теперь и я это понял. Сейчас увидишь, что тебе придется пережить! Мы должны сломать твою ногу и наложить гипс заново.
И начали сильно бить по гипсу, чтобы он сломался. Я ничего не говорил, а только творил свою смиренную молитву.
— А, так ты еще и замолчал? — говорит он мне. — Сейчас я отпущу тебе твои грехи.
Наконец, они потянули и сняли гипс. Боль была страшная. Два врача держали мне ногу, а профессор кулаком стал сильно бить по голени, чтобы она сломалась.
— Ну, батя, я отпущу тебе все твои грехи, а за это простятся грехи и мне.
Они ломали мне кость. Она срослась не до конца. Боль была несносная. Я стиснул зубы. Наконец, они сломали. Положили меня снова под рентген, вытянули ногу и поставили все прямо. Потом снова осторожно наложили гипс и отправили на свою кровать.
Два–три месяца, не помню точно, я лежал ничком. Потом меня подняли и дали мне два костыля для ходьбы. А я не хотел их. Профессор говорит мне:
— Возьми их, чтобы встать. Сколько можно в кровати валяться?
Он не стал сильно настаивать на костылях, потому что я стал сам держать равновесие. Я боялся, что привыкну к костылям и потом не смогу без них ходить.
Тогда профессор говорит мне:
— Позаботься о том, чтобы купить себе трость.
— Нет, — отвечаю, — она мне не нужна.
— Ты — священник и не слушаешься? Послушайся, потому что иначе упадешь и поломаешь все свои кости.
Тогда мне пришлось попросить свою сестру:
— Купи мне трость. Мы — бедные, но мне нужно купить трость. Костыли я хочу бросить, они мне не нравятся.
Было одиннадцать часов утра. Я при помощи костылей спустился в больничную церковь.
Сестра моя собралась идти на улицу Эола покупать трость. Только она стала выходить, тут на тебе: одна женщина заходит в церковь, держа в руке трость.
— Святой Герасим здесь? — спрашивает.
— Да, детка, здесь, — отвечает ей церковница.
— А где икона святого?
— Да вот, здесь, — и показывает ей икону. Тогда эта незнакомая женщина падает у иконы и
со слезами начинает так громко говорить, что мы все слышали:
— Мой святой, я не знала тебя. И никогда не слышала о тебе. Я и имени твоего не слышала. Но ты сподобил меня своего посещения и попросил у меня ту трость, которую я купила в Иерусалиме, чтобы я принесла ее в твой дом. Вот она, я ее принесла, мой святой. Ты мне сказал: «Я хочу, чтобы ты завтра утром принесла мне трость!» Я не знала, где ты находишься, но расспросила и нашла.
Мы с сестрой и церковницей сидели в стасидиях около свечного ящика. Она подошла к нам и сказала:
— Что это было такое? Почему святой попросил у меня трость? Чего он хотел?
И церковница отвечает:
— Послушай, для чего святому трость. Ему самому она не нужна. Но и у святого тоже есть свой служитель, а служитель этот — вот этот священник, которого ты здесь видишь. Он сломал ногу и уже несколько месяцев тяжело страдает. Но сегодня он встал, и врачи велели ему взять трость. И вот сестра его уже готова была идти на улицу Эола за тростью. Так вот, бери трость у святого и неси ее его служителю.
Женщина в умилении принесла трость и поцеловала мне руку.
— Возьми ее, — говорит, — батюшка мой, и прости мне мои грехи. Я купила ее в Иерусалиме. Она — от Святого Гроба, Я приехала сюда из района Промбона, в конце улицы Патисьи. Там я живу. Там я увидела святого во сне.
Я поблагодарил ее, взял трость и тут же стал ею пользоваться, отбросив костыли. Эту трость я сразу назвал тростью святого Герасима и очень ее полюбил. Я слежу, чтобы не потерять ее. Но она и чудотворна, потому что, когда у кого–нибудь болит где–то тело, я слегка хлопаю тростью по этому месту, и человек выздоравливает. Она и вправду чудотворная.
Что за чудеса! Святой позаботился о мне, грешном, — удивлялся старец Порфирий. — Он как живой явился женщине, которая ни о святом не слышала, ни обо мне. Чудесные дела совершают святые, поэтому мы должны почитать их. И я почитаю святого Герасима, который исцеляет больных своею святостью и благодатью.
« Господь дождит на праведных и неправедных…»
В церковь Святого Герасима при поликлинике приходило много людей поставить свечи, — вспоминал старец Порфирий. — Некоторые оставались на исповедь, другие просто просили молитвы, третьи ставили свечи, крестились и выходили. Приходили по разным причинам мужчины и женщины, юные и старые, образованные и простецы. Вокруг Омонии жили разного сословия люди.
Раньше у нас был обычай: в праздник Богоявления ходить по домам и кропить их святой водой. В один год я тоже пошел освящать дома. Я стучал в двери квартир, мне открывали, я входил с пением: Во Иордане крещающуся Тебе, Господи…Придя на улицу Мезонос, вижу железную дверь. Открываю, захожу во двор, который был весь усажен мандариновыми, апельсиновыми и лимонными деревьями, и поднимаюсь по лестнице. Это была наружная лестница, которая вела наверх, а внизу был подвал.
Поднимаюсь по лестнице, стучу в дверь, открывает женщина. Когда она открыла мне, я, как обычно, начал петь: Во Иордане крещающуся Тебе, Господи… Вдруг она меня резко останавливает. Между тем меня услышали другие, и справа и слева стали выходить из комнат девушки. «Понятно, попал я дом терпимости», — подумал я. Женщина встала передо мною, чтобы не дать мне пройти.
— Уходи, — говорит она мне. — Не подобает им целовать крест. Я поцелую крест, и ты уходи, пожалуйста.
Тогда я принял суровый и грозный вид и говорю:
— Я не могу уйти! Я — священник и уйти не могу! Я пришел все освящать,
— Да, но им не подобает целовать крест.
— Да мы и не знаем, кому подобает целовать крест: тебе или им. Потому что если бы Бог спросил меня и попросил Ему сказать, кто достоин целовать крест, девушки или ты, то, возможно, я бы ответил: «Девушки могут целовать крест, а ты — нет. Их души лучше твоей души».
Тогда она немного покраснела. Я ей говорю:
— Позволь девушкам поцеловать крест.
Я подал им знак, чтобы они подходили. Я более мелодично, чем сначала, начал петь: Во Иордане крещаю–щуся Тебе, Господи… — потому что внутри меня была радость, что Бог устроил так, что я пошел и к этим душам.
Все поцеловали крест. Все были ухожены, в разноцветных юбках, Я им говорю:
