Адин Штайнзальц - Интервью с раввином Адином Штайнзальц
Мир искусства, как и мир науки, как будто самодостаточен: погружаясь в него, мы забываем обо всем. В силу этой кажущейся самодостаточности он является искушением, которое немногие в состоянии побороть. Снова прибегая к иносказанию, поясню так. Суббота приглашает нас войти в «обитель Всевышнего». Мы тщательно и заблаговременно готовимся к этому посещению, в том числе отключаем радио, телевизор и телефон, то есть на время прерываем свою связь с повседневностью, чтобы ничто из этого мира будней не внести с собой в святой Чертог. Мир искусства - еще один мир, от которого мы должны отключиться, прежде чем входим в Шабат. Этого требует этикет уважения к Хозяину Шабата.
З. К. Но сидя развалившись в кресле и переваривая обильную пищу, вряд ли приблизишься к святой сути Субботы. Человек нашего времени привык воспринимать духовное через слово, в первую очередь, через чтение.
А. Ш. Но читать можно не обязательно Пушкина. Есть и другие книги, еврейская литургическая поэзия, например. Да мало ли книг, которые стоит читать в Шабат! Кроме того, можно играть в шахматы. Но и тут есть ограничения. Скажем, был в прошлом веке в США великий шахматист, польский еврей Решевский, который всю жизнь соблюдал заповеди. Так он по субботам не играл в шахматы, объясняя это тем, что шахматы - его работа.
Шабат, как вы знаете, хранил еврейский народ. Как это понимать? По-разному. Прежде всего, его лучше проводить в общине. Что это за Суббота, если тебе некому сказать: «Шабат шалом!», - если твоим детям не с кем поиграть в дозволенные в Субботу игры! Если отвлечься от запрета на пользование автомобилем в Шабат, то можно понять евреев диаспоры, которые в Субботу едут в синагогу, чтобы быть среди своих. А там, где в Шабат собираются евреи, они начинают толковать о Субботе.
В этом часть «наслаждения Субботой» - то, что называется онег Шабат. Известно ли вам, что здесь, на Земле Изралия, в нерелигиозных сионистских кибуцах и поселениях, еще до провозглашения государства существовала традиция рассказывать по субботам агадот? В разных местах, где только можно было собраться евреям, соблюдающим и не соблюдающим традиции. Раввины и просто начитанные люди рассыпали перед ними перлы еврейской Агады. Вот вам искусство, дозволенное в Шабат!
З. К. А вот Бялик в своей статье «Ѓалаха и Агада» назвал, разумеется, вслед за мудрецами Талмуда, жемчужной россыпью Ѓалаху, Агаду же назвал... бижутерией. Кстати, как раз Бялик заложил в Тель-Авиве традицию «светского онег Шабат», где перед жителями первого в стране еврейского города выступали раввины и ученые со всего мира.
А. Ш. Я вам расскажу об одном ученом еврее, Йеѓуде Койфмане, прозванном Эвен Шмуэль, большом знатоке еврейских текстов, авторе многих книг, который, в частности, перевел на иврит «Морэ невухим» Рамбама и «Сефер ѓа-кузари» Йеѓуды ѓа-Леви. Бялик долго уговаривал его выступить на онег Шабат, но Койфман, хоть и был мапайником и доктором всяческих наук, хоть и занимался политикой, а в дальнейшем стал министром просвещения, все отказывался - мол, неловко мне выступать в Субботу перед аудиторией, которая курит. Уважение к Шабату не позволяло ему участвовать в публичном нарушении традиции. Бялик предложил следующий выход из затруднительной ситуации: пусть уважаемый ученый чуток потерпит, и если после трех лекций в публике кто-нибудь закурит, он, Койфман, вправе прекратить свое выступление. Однако уже на третьей лекции никто закурить не посмел.
З. К. Что ж, Бялик был умным человеком, а этот эпизод лишний раз доказывает, что еврею есть чем заняться в Шабат, даже если Пушкин, Достоевский и иже с ними останутся дожидаться будней. Не обязательно точить лясы и не обязательно сидеть за прялкой.
А. Ш. Вот-вот. Всю неделю каждый занят своим делом, а в Шабат собираются вместе, беседуют, поют особые песни.
З. К. Получается, что пресловутые израильские «кумзицы», первоначально кибуцные посиделки, где люди собираются семьями и поют хором популярные песни, выросли из Субботней традиции?
А. Ш. Ну конечно! Например, лидер социалистического движения ѓа-шомер ѓа-цаир во времена мандата, один из основателей кибуца Мерхавия, Меир Яари был потомком знаменитого ребе Элимелеха из Лежайска, одного из легендарных хасидских цадиков. Ясно, что его домашняя хасидская традиция в преображенном виде воплотилась в практике кибуцной жизни.
И наоборот, знавал я одного хабадника, который проникновеннейшим голосом распевал за субботним столом: «Не боюсь я никого, кроме Бога одного», - пока какая-то женщина не заметила вскользь: «Да ведь это почти Пушкин! “Не боишься никого, кроме Бога одного!”». Бедняга так и поперхнулся - он-то был уверен, что это истинно еврейская мелодияс благочестивыми словами...
Я тут вспомнил еще один случай с Бяликом. В двадцать восьмом году в ишуве была создана футбольная федерация и стали проводить матчи между командами. Днем для игр, выбрали, конечно, Субботу. Узнав об этом, Бялик написал возмущенное письмо: как это так - евреи оскверняют святой день?! Я сам видел факсимиле этого письма за подписью поэта.
Эти примеры показывают, что когда-то в нашей стране не требовалось быть ортодоксальным евреем, чтобы понимать, что такое Шабат, и чтить Субботу. Я говорю о людях, которые не соблюдали заповеди.
З. К. А что вы можете сказать о характере нашего государства?
А. Ш. Это государство, которое все быстрее и быстрее превращается в нееврейское, стремительно проходит процесс ассимиляции, копируя все худшее, что предлагает Америка. Люди, приезжающие сюда, в большинстве своем не совершают «восхождение» - это беженцы, ищущие лучшего места и вынужденные ехать в Израиль, поскольку другие страны их не принимают. Трудно сказать, что будет с Израилем, если процессу его секуляризации и ассимиляции не будет положен предел.
Когда это государство только создавалось, его отцы-основатели искали формы сосуществования нерелигиозной и религиозной частей общества. «Мы строим национальный дом, - говорили они верующим евреям, - а вы будете в нем мезузой». Тогда же было принято соглашение со строителями, по которому те обязывались устанавливать мезузу в каждом законченном доме. Но сегодня слишком многое изменилось, и одни не хотят быть мезузой в выстроенном здесь доме, а другие откровенно заявляют, что ни в каких мезузах не нуждаются.
С другой стороны, все еще есть немало людей, которые хотят сохранить еврейский дух страны, хотят сохранить Шабат. Они убеждены в непреходящей ценности Субботы. Пусть они не всегда знают, как и в чем это должно выражаться, но важно уже то, что еврейский характер государства дорог им.
З. К. Вчера я была у Западной стены - на торжественной присяге новобранцев. В память о том, что десантники взяли Стену плача в Шестидневной войне, призывники этого рода войск принимают там присягу по окончании курса молодого бойца. Один из моих бывших студентов, единственный из всей семьи приехавший в Израиль, пригласил меня разделить с ним радость и волнение этой церемонии. Студент-отличник, окончивший первый курс престижного факультета, решил прервать учебу и пойти служить. Он был зачислен в отборнейшие боевые части.
Перед строем солдат, обращенных лицом к нашей древней святыне, главный раввин ЦАЃАЛа произносил речь - короткое, суровое и насыщенное словами Торы и пророков напутствие тем, кто отныне отвечает за безопасность жителей страны. Церемония собрала множество публики: родные, друзья. Евреи, говорящие на множестве языков, урожденные израильтяне и репатрианты с разным стажем гражданства. Но мало кто из этих возбужденных людей молчал, слушая раввина. Люди словно ничего не видели и не слышали, занимаясь кто детьми, кто заботами прошедшего дня, кто дружеской болтовней. А я стояла и думала: «Что ожидает этот народ, который ведет себя так легкомысленно? Где их трепет перед святым местом? Где страх за своих сыновей, которых через год перебросят на самые горячие участки? Где, наконец, почтение к раввину?» Мне было горько и страшно.
А. Ш. Не стоит так переживать. Это просто недостаток культуры. То, что называется н е к у л ь т у р н ы е л ю д и (раввин произнес эти слова по-русски).
З. К. Но разве место не обязывает вести себя иначе? Ведь там и среди солдат, и среди зрителей было немало религиозных людей!
А. Ш. Когда-то, еще ребенком, я помню, Стена плача высилась в узком нечистом проулке. Подойдешь поближе, закинешь голову, придерживая кипу, - а она возносится до самого неба. И трепет охватывал душу. Потом построили перед ней площадь, превратили ее в место проведения торжественных церемоний, включили в путеводители для туристов. Кто теперь ощущает ее святость?..
