Сбоник - Антология восточно–христианской богословской мысли, Том I

Прежде чем говорить о том, чего касается прикидывание, правильнее будет определить — чем отличается прикидывание от исследования. Ведь прикидывание и исследование — не одно и то же, но весьма отличны одно от другого, даже если прикидывающий прикидывает, что‑то исследуя. Так, мы исследуем, больше ли Солнце Земли; но никто не говорит: я прикидываю, больше ли Солнце Земли. Действительно, исследование по отношению к прикидыванию есть родовое [понятие], и потому понимается гораздо шире. Ведь всякое прикидывание есть некоторое исследование [изыскание], но не всякое исследование есть прикидывание. Это уже показано. И слово рассматривать (σκέπτεσθαι) мы употребляем иногда в смысле «прикидывать», как, например, рассматриваю, следует ли плыть, а иногдав смысле «обдумывать», как, например, рассматриваю предмет знания [а не прикидываю его]. Не разграничивая ясно [подобные] выражения, мы часто сбиваемся с толку, считая тождественным не тождественное. Итак, после того как различие этого[1132] стало очевидным, остается сказать — чего касается прикидывание[1133].

Мы прикидываем относительно того, что зависит от нас, и благодаря нам может произойти, и имеет неясный конечный результат, то есть может произойти и так, и иначе. Относительно того [прикидываем], что зависит от нас, сказано, конечно, потому, что мы прикидываем только относительно того, что следует делать; а это — зависит от нас. Ведь не прикидываем мы относительно[1134] так называемой созерцательной философии, ни относительно Бога, ни относительно того, что происходит по необходимости, то есть всегда одним и тем же образом[1135], — как например о годичном круге, — ни о том, что не всегда существует, но всегда происходит одинаково, — как например, о заходе и восходе Солнца, — ни о том, что происходит по природе, хотя не всегда одинаково, однако в большинстве случаев, — как, например, о седине шестидесятилетнего старца, или о пробивающейся бороде двадцатилетнего юноши[1136], — ни о том также, что происходит по природе, но то так, то иначе, неопределенно, — как например, о дожде или засухе, или граде, — ни о том, наконец, о чем говорят, что оно зависит от случая, а именно принадлежит к маловероятному! 1}. Вот почему сказано, что мы прикидываем о том, что зависит от нас.

Еще сказано: [мы прикидываем о том] что благодаря нам [может произойти], потому что не обо всех людях и не о всякой вещи мы прикидываем, но лишь о том, что зависит от нас и благодаря нам происходит. Ведь мы не прикидываем того, каким образом неприятели или отдаленные от нас народы могут хорошо управлять государством, — хотя у них это и подлежит обсуждению.

Однако и из того, что совершается благодаря нам и зависит от нас, не обо всем мы прикидываем, но необходимо еще прибавить: о том, что имеет неясный конечный результат. Ведь если нечто очевидно и общепризнанно, то мы уже не прикидываем. И не относительно дел или деяний, наукой или искусством установленных, прикидка. Ведь основания эти точно определены, за исключением немногих искусств, называемых «стохастическими», каковы, например, медицина, гимнастика и управление кораблем[1137]. Но ведь не о них только мы прикидываем, а [вообще] о том, что зависит от нас и благодаря нам происходит, что имеет неизвестный конечный результат и может произойти и так, и иначе.

Показано также, что прикидка относится не к самой цели, а к тому, что ведет к цели. Действительно, мы прикидываем не о том, чтобы быть богатыми, но о том, каким образом и посредством чего мы можем обогатиться. Коротко говоря, мы прикидываем исключительно только то, что одинаково вероятно [может произойти] в ту и в другую сторону{2}. Чтобы наша речь не потеряла чего‑нибудь в отношении ясности, следует поговорить еще и об этом.

Можением{3} называется то, соответственно чему мы можем что‑либо делать[1138]. Ведь ко всему, что мы делаем, у нас есть можение; каких нет можений, таких нет и деяний. Таким образом, деяние зависит от можения, а можение — от сущности: ведь и деяние — от можения» и можение — от сущности и в сущности. Итак, взаимосвязаны, как мы сказали, эти три: могущее (δυνάμενον), можение (δύναμις) и возможное (δυνατόν). Сущность — это могущее; то, что дает нам силу мочь, — можение; а то, что естественно получается соответственно можению, — возможное. Из возможного же — одно необходимо, другое — вероятно. Необходимое, конечно, то, чему невозможно воспрепятствовать, или — то, противоположное чему невозможно; а вероятное — то, чему воспрепятствовать воможно, или — то, противоположное чему также возможно. Так, например: необходимо, чтобы живой человек дышал; противоположное этому невозможно, — чтобы живой не дышал; а вероятное — то, что сегодня случится дождь; но возможно и противоположное этому, — что дождя сегодня не будет. Затем, из вероятного одно называтся «весьма», другое — «мало», третье — «равно» [вероятным]: весьма [вероятно], например, для шестидесятилетнего седение; маловероятно — чтобы шестидесятилетний кто‑то не седел; равновероятно — совершение и не совершение кем‑то прогулки и вообще — чего‑либо.

Итак, прикидываем мы только о том, что равновероятно. А равновероятное есть то, что и само для нас возможно[1139] и противоположное ему[1140]. Действительно, если бы для нас не было возможно то и другое, как одно, так и противоположное ему, то мы бы и не прикидывали. Ведь никто не прикидывает о том, что общепризнанно, или о том, что невозможно. А если бы для нас было возможно только одно [что‑либо] из [двух] противоположностей, то оно, конечно, было бы общеизвестным и совершенно несомненным, — а противоположное ему было бы невозможно[1141].

Те, которые считают причиной всего происходящего круговращение звезд{1}, не только противоречат общим понятиям, но представляют бесполезным и все государственное устройство. В самом деле, бессмысленны законы, излишни судилища, поскольку наказывают совершенно неповинных{2}, нелепы порицание и похвала, бесполезны и молитвы{3}, — если все управляется[1142] Судьбой. Исключается также Промысл вместе с благочестием{4}, помимо того уже, что и человек оказывается только орудием происходящего вверху круговращения, которым возбуждаются к деяниям не только члены тела, но и помыслы души. Вообще, рассуждающие таким образом наряду с тем, что зависит от нас, упраздняют также и природу вероятного и, таким образом, не что иное делают, как бесчестят Вселенную. Несправедливы тогда и сами звезды, одних делающие прелюбодеями, других — убийцами, и — даже скорее, чем они, — Творец их, Бог, несет вину, раз Он устроил их такими, что они по необходимости приносят нам дурные следствия — так что безрассудность их не только сказывается в государственном устройстве, но являет Бога виновником гораздо больших зол, — не говоря уже о том, что невозможно это их предположение доказать. Впрочем, нет нужды даже выслушивать его, раз оно заключает в себя очевидное кощунство и нелепость. А говорящие, что имеют силу и зависимость от нас{5}, и обусловленность Судьбой (ведь всему становящемуся нечто положено Судьбой, — как например: воде — охлаждаться, каждому растению — приносить определенный плод, камню — устремляться вниз, огню — вверх, — так же точно и животному — соглашаться [с показаниями чувств] и приводиться [соответственно им] в движение: и когда нашему приведению себя в движение не противодействует ничего из внешнего и обусловленного Судьбой, тогда переход [к действию] зависит полностью от нас, и мы всяко{6} переходим), — говорящие так (каковы Хрисипп и Филопатор, и многие другие, причем знаменитые, из стоиков) доказывают [этим] не что иное, как то, что все происходит в силу Судьбы. Ведь если даже движения, в которые мы себя приводим, по их мнению, нам положены Судьбой (то есть иногда она в этом нам препятствует, а иногда — нет{7}), то очевидно, что все происходит в силу Судьбы, — даже то, что представляется зависящим от нас. Доказывая, вопреки им, нелепость этого мнения, мы снова воспользуемся теми же доводами.

В самом деле, если при одной и той же «констелляции» причин, совершенно необходимо, чтобы и происходило одно и то же{8}, и невозможно, чтобы иногда было так, иногда иначе, — вследствие того, что от вечности так распределился жребий, — то необходимо, чтобы и приведение себя животным в движение при одной и той же «констелляции» причин происходило во всех отношениях и всяко так же[1143]. А если и приведение себя в движение{9} вытекает из необходимости, то что еще зависит от нас?<…>Ведь зависящее от нас должно быть свободным! 10}. А оно было бы свободным в том случае, если при одной и той же «констелляции» причин от нас зависело — иногда приводить себя в движение, а иногда не приводить{11}; если же и приведение нами себя в движение следует с необходимостью, то ясно, что в силу Судьбы будет происходить и то, что относится к этому движению, хотя оно и нами самими производится, соответственно нашей [частной] природе, стремлению и решению! 12}. Ведь если бы [в той же ситуации] было возможно и не привести себя в движение, то ложной оказалась бы посылка, гласящяя, что при одной и той же «констелляции» причин необходимо быть тем же самым следствиям. Так же обстоит дело и с бессловесными [существами], и с бездушными [вещами]. Ведь если они [фаталисты] полагают приведение себя в движение зависящим от нас — на том основании, что мы имеем его от природы, — то что мешает сказать, что и от огня «зависит» жечь — раз огонь по природе жжет?<…>Как‑то так, кажется, и высказывается Филопатор в своем трактате «О судьбе». Итак, происходящее посредством нас под [действием] Судьбы от нас не зависит. Ведь в том же точно смысле будет зависеть нечто от лиры, флейты и других инструментов, а также всего, лишенного разума и неодушевленного, когда кто‑либо действует посредством их; а это — нелепость{13}.