Джордж Макдональд - Донал Грант
Глава 74
Нравственное уродство
Духовное безумие, алчность, жестокость и, может быть, даже самые прямые бесовские искушения так давно завладели душой графа, что теперь он почти совсем перестал ощущать разницу между грёзами и действительностью. Этим заканчивает всякий, кто пытается поставить свой бессмертный дух на службу вожделениям ненасытной плоти, но у лорда Морвена внутренняя слепота зашла так далеко, что он перестал понимать, что происходит в его воображении, а что в реальности. Правда, это нимало его не беспокоило; ему уже давно было совершенно всё равно. Сам он рассуждал, что любое явление, будь оно явным или вымышленным, имеет полное право называться реальным, если оказывает ощутимое воздействие на его разум и чувства. Ему не было никакого дела до того, что действительность отличается от иллюзий по самой своей природе, или до того, что реальность и воображение управляются разными законами, а значит предъявляют разные требования к разным уровням сознания. Из–за привычного и давнего отказа повиноваться высшему закону совесть его окончательно закостенела и пришла в негодность, и граф почти совсем утратил человеческий облик. По отношению ко всему внешнему он превратился в безликое зеркало, а изнутри напоминал полый сосуд, в котором яростно и беспорядочно боролись силы, неведомые ему самому. И теперь все наросты и изъяны его существа сосредоточились и вылились в одном мерзостном замысле.
Трудно было сказать, чего здесь было больше — безумия, преступления или дьявольской хитрости. Граф решил, что если племянница откажется выйти замуж за своего кузена и тем самым покориться тому, что сам он провозгласил заветным желанием покойного брата, то ей следует отправиться вслед за отцом и оставить имущество следующему наследнику, чтобы естественный закон всё–таки исполнился (не одним путём, так другим) и титул воссоединился с принадлежащей ему землёй даже без помощи брака. А что до того зла, которое он тем самым причинит самой племяннице, то тут граф цитировал слова Гамлета: «Раз никому не известно, с чем когда–нибудь придётся расставаться, отчего не расстаться с этим заблаговременно?» Какая ей разница, когда именно умереть — сейчас или чуть позже, по завершении положенных лет земного странствования? И потом, что стоит даже сама её жизнь по сравнению с благоденствием всего их рода и семьи? К тому же, угроза может и подействовать, и Арктура согласится выйти за Форга хотя бы ради того, чтобы избежать страшного конца.
Как только Донал покинул замок, граф отослал Форга в Лондон, а сам стал вести себя с племянницей на редкость ласково и обходительно, чтобы по мере сил преодолеть то недоверие к себе, которое (он не мог этого не замечать) уже давно зародилось и окрепло в её душе. По натуре Арктура была любящей и доверчивой душой, и это лишь сыграло графу на руку. Он так преуспел в своей лицемерной хитрости, что даже без особых уговоров с его стороны Арктура согласилась съездить с дядей в Лондон — на месяц или вроде того, сказал он, пока Дейви в деревне. Предложение показалось ей заманчивым: она была в Лондоне лишь однажды с отцом, ещё будучи девочкой. Она написала Доналу о предстоящей поездке, но, наверное, мне не нужно даже говорить о том, почему её письмо так и не попало к нему в руки.
Перед отъездом граф сообщил Арктуре, что желает поблагодарить её за столь любезное согласие и потому намеревается проделать весь путь на почтовых лошадях, чтобы провезти её той же самой дорогой, по которой он ездил в Лондон ещё в молодости: пусть она сама рассудит, так ли много человечество приобрело, избавившись от старомодной коляски и значительно ускорив свои путешествия. Нельзя укорачивать естественные процессы, провозгласил он, ибо тем самым мы укорачиваем саму жизнь! Симмонса было решено послать вперёд, чтобы тот подыскал им подходящие апартаменты.
Не успели они уехать, как миссис Брукс получила письмо, якобы написанное священником прихода, расположенного в глухом уголке дальней провинции на самом юге Англии. Там жила её матушка, совсем уже пожилая. В письме говорилось, что старушка лежит при смерти и вот–вот покинет сей бренный мир, но не может уйти спокойно, не повидавшись с дочерью. Миссис Брукс немедленно собралась и уехала.
Это был воистину безумный план, отлично задуманный для достижения ближайшей цели. Однако граф совершенно выпустил из виду неизбежные и весьма опасные последствия своих коварных действий.
После первой ночёвки в придорожной гостинице они съехали на просёлочную дорогу и, незаметно для Арктуры, слегка свернули по направлению к замку, а на следующее утро граф прямиком отправился назад. Но поскольку дорога была ей незнакома, Арктура ничего не подозревала. Буквально в нескольких часах езды от замка они остановились в маленькой таверне отдохнуть и попить чаю, и тут–то граф изловчился подлить ей в чашку немалую дозу опиума. Через некоторое время они снова остановились в какой–то гостинице, где граф прикинулся несчастным отцом, чья дочь внезапно заболела по дороге. Ему нужно срочно вернуться домой, даже если придётся скакать всю ночь. Он представился выдуманным именем, выбрал себе самого юного возницу, почти не знавшего здешних мест, и по дороге так запутал его своими указаниями и наставлениями, что тот вскоре высадил их у самого замка, предполагая, что привёз их в совершенно иное место, находящееся совсем в другой стороне.
Сам граф испытал от этой хитрости немалое удовлетворение: что может быть приятнее, чем одурачить своего ближнего? Он отослал мальчика прочь, указав ему самый дальний путь через окружные просёлочные дороги: никто в городе не должен был знать, что они вернулись. Просто удивительно, как ему удалось довести свой коварный план до конца! Но в нём ещё дремали остатки былой немалой силы, а под воздействием опия его былое могущество воскресало, пусть даже ненадолго, и граф вдруг начинал чувствовать себя по–молодому крепким и ловким. Потому он без особого труда перетащил свою жертву в комнатку между двумя этажами и оттуда, пройдя через дубовую дверь, перенёс её вниз, в заброшенную часовню.
Глава 75
На пороге ада
Проснувшись от тяжёлого, непонятного сна, Арктура какое–то время лежала, ни о чём не думая, а потом попыталась понять, где же она находится. В памяти всплыла таверна, где они пили чай. Должно быть, ей стало нехорошо, и её перенесли в одну из комнат в том же самом доме. Вокруг было темно, и Арктура подумала, что хозяева могли бы поставить рядом с ней хотя бы свечку. Правда, лежать было удобно, но почему–то ей показалось, что комната не отличается особой чистотой, и она обрадовалась, увидев, что никто и не подумал её раздеть. Она повернулась было на бок, но почувствовала, как что–то потянуло её за запястье. Наверное, браслет зацепился за покрывало, решила она, и попыталась расстегнуть неудобное украшение, но не смогла. Что же это за браслет? И потом, к нему кажется что–то прикреплено. Пальцы Арктуры провели по гладкой поверхности и нащупали цепь, толстую цепь. Как странно! Что всё это значит? Она продолжала лежать тихо, медленно приходя в себя и всё полнее осознавая происходящее. Воздух в комнате тоже был странным, затхлым и влажным одновременно. Пока она не могла понять, чем именно здесь пахнет, но смутно чувствовала, что запах ей знаком, причём чувствовала она его совсем недавно… Ну конечно, именно так и пахло в старой, запертой часовне! Но ведь часовня находится дома, в замке, а оттуда они уехали уже два дня назад. Неужели она сходит с ума? От страха на лбу у неё проступили капли пота. Арктура попыталась подняться, но прикованное к углу кровати запястье потянуло её назад. Она ошарашенно оглянулась. О Боже! Она лежала в той самой кровати, на которой раньше покоились останки умершей женщины! Её приковали сюда теми же самыми кандалами, что когда–то обхватывали запястье несчастной страдалицы, спасшейся от мучений лишь в объятьях смерти. Всё существо Арктуры так яростно содрогнулось от отвращения и ужаса, что на несколько мгновений она была, казалось, на волосок от сумасшествия. Но безумие — это не единственное убежище от страха. Стоит двери человеческой души однажды распахнуться для Бога, Он всегда остаётся рядом, скорым помощником в бедах. Если Он в доме, уже не нужно ничего бояться; ведь с нами Тот, Кто по самому Своему существу, по самой Своей природе бесследно изгоняет всякий страх. Рядом с близким и любящим Богом просто не может быть боязни, и лишь далёкий и отстранённый Бог вызывает в человеке страх.
«Полнота радостей пред лицем Твоим!» [35] Арктуру охватило такое чувство абсолютной беспомощности, что в ней впервые пробудилась отчаянная отвага и надежда на заступничество Отца, сотворившего её и вдохнувшего в неё жизнь. А ведь какой отец не откликнется, когда сын прибегает к нему за помощью? Какой отец не хочет, чтобы дочь смело и доверчиво просила его о защите? Бог неизменно относится к нам как к Своим чадам и потому по–настоящему удовлетворяется лишь тогда, когда мы всерьёз начинаем взывать к Его отцовству. Арктура воззвала к Богу–Отцу, и тут же почувствовала, что на неё сходит сон, который в то же самое время был совсем не похож на обычную дремоту. Быть может, это был тот отдых и покой, что утишает и успокаивает измученный дух?
