Эрнест Ренан - Апостол Павел
Обращение римлянина такого положения в эту эпоху является фактом совершенно невероятным. Павел, очевидно, принял за веру знаки внимания, оказанные ему Сергием; возможно даже, что он принял за благосклонность просто иронию. Жители Востока не понимают иронии. К тому же у них принцип, что кто не против них, тот за них. Любопытство Сергия Павла могло показаться миссионерам благосклонностью. Как многие римляне, Павел был, быть может, очень легковерным, быть может, фокусы, к которым, в чем нам, к несчастию, нельзя сомневаться, Павел и Варнава не раз прибегали, поразили его больше, чем фокусы Бариисуса. Но от подобного удивления до обращения в христианство еще очень далеко. Легенда, по-видимому, приписала Сергию Павлу рассуждения еврея или сирийца. В глазах последних чудо было доказательством истинности учения, проповедываемого чудотворцем. Римлянин, по крайней мере образованный, считал чудо обманом, который мог забавлять его; легковерный и невежественный - он смотрел на него, как на одну из тех необъяснимых вещей, которые случаются от времени до времени. Но чудо для него не служило доказательством учения; совершенно лишенные богословского чувства, римляне не представляли себе, чтобы целью Бога, делающего чудо, могло быть подтверждение какого-нибудь догмата. Чудо было для них либо странным, хотя и естественным фактом (мысль о законах природы была им чуждой, разве что они изучили греческую философию), либо явлением, показывающим непосредственное присутствие Божества. Если Сергий Павел, действительно, поверил в чудеса Павла, он, вероятно, рассуждал так: "Человек этот обладает большим могуществом, может быть, он - Бог", а не так: "учение, которое этот человек проповедует, истинно". Во всяком случае, если обращение Сергия Павла имело столь шаткие основания, мы считаем, что отдаем должную честь христианству, не называя его обращением и вычеркивая Сергия Павла из числа христиан.
Вероятнее всего, что у него были с миссионерами дружественные сношения; ибо они сохранили о нем воспоминание, как о человеке умном и добром. Предположение св. Иеремии, будто Савл от этого Сергия Павла стал называться тоже Павлом, представляет лишь догадку; однако, нельзя сказать, чтобы догадка эта не была отчасти правдоподобной. Именно, начиная с этого времени автор Деяний постоянно заменяет имя Савла именем Павла. Быть может апостол принял Сергия Павла своим патроном и стал носить его имя в качестве его клиента. Возможно также, что у Павла, по примеру многих евреев, было два имени: одно - еврейское, другое - получившееся из грубой грецификации или латинизации первого (подобно тому, как Иосифы называли себя Гегезиппами и т. д.), и что он начал носить исключительно имя Павла только с тех пор, как вступил в более непрерывные и прямые сношения с языческим миром).
Мы не знаем, сколько времени продолжалась проповедь на Кипре. Этот эпизод, очевидно, не имел большого значения, так как Павел в своих посланиях о нем не упоминает и никогда не стремился повидать вновь церкви, основанные им на острове. Возможно, что он их считал принадлежащими скорее Варнаве, чем ему. Как бы то ни было, этот первый опыт апостольских странствий имел для Павла решающее значение. Начиная с этого времени он говорит, как наставник. До этих пор он был как бы подчинен Варнаве. Последний дольше него был в церкви; он его ввел в нее и ручался за него; в нем были больше уверены. За время поездки роли изменились. Благодаря проповедническому таланту Павла устное слово стало его почти исключительным уделом. С этих пор Варнава становится только спутником Павла, одним из его свиты. Этот истинно святой человек с удивительным самоотречением соглашался на все, все предоставлял своему смелому другу, превосходство которого он признавал. He то было с Иоанном Марком. Между ним и Павлом появились несогласия, которые вскоре должны были привести к разрыву. Причина последнего неизвестна. Быть может, взгляды Павла на отношение евреев к язычникам возмущали Марка, пропитанного иерусалимскими предрассудками, и казались ему несогласными с убеждениями Петра, его учителя. Возможно также, что постоянно растущее значение личности Павла невыносимо было для тех, кто наблюдал, как он с каждым днем становился крупнее и высокомернее.
Вряд ли однако Павел тогда же принял или позволял приписывать себе звание апостола. Звание это до тех пор носили только иерусалимские Двенадцать; его не считали замещаемым; полагали, что только Иисус мог дать его. Возможно, что Павел уже нередко говорил себе, что и он получил его прямо от Иисуса, во время видения своего на дороге в Дамаск; но он сам еще не совсем открыто признавался себе в таком значительном притязании. Понадобятся пылкие вызовы со стороны его противников, чтобы заставить его сделать то, что вначале представлялось ему дерзостью.
Глава 2. Продолжение первого путешествия Павла - Проповедь в Галатии
Миссионеры, довольные тем, что им удалось сделать на Кипре, решили сделать нашествие на соседний берег Малой Азии. Между провинциями этой страны только Киликия слышала проповедь Нового учения и только в ней существовали церкви. Географическая область, называемая нами Малой Азией, не имела никакого единства. Она состояла из стран, глубоко отличавшихся между собой в отношении расы населения и социального строя. Западная часть ее и все прибережье уже в далекой древности принимали участие в великом водовороте общей цивилизации, внутренним морем которой было море Средиземное. Co времени упадка Греции и Египта Птоломеев эта местность считалась самой образованной в мире, или, по крайней мере, дававшей наибольшее количество выдающихся литераторов. В особенности провинция Азия и древнее царство Пергамское стояли, как нынче выражаются, во главе прогресса. Но центр полуострова был этим мало затронут. Местная жизнь текла там так же, как в древние времена. Некоторые из туземных наречий еще не исчезли. Состояние проезжих дорог было очень плохое. У всех этих стран, по правде сказать, была одна лишь общая черта: безграничное легковерие, крайняя склонность к суеверию. Древние культы, преображенные эллинизмом и романизмом, сохраняли еще много черт своего первобытного облика. Некоторые из них пользовались еще огромным распространением и некоторым преимущественным положением перед греко-римскими культами. Нигде не появлялось столько теургов и теософов. В то время, к которому мы подошли, Аполлоний Тианский подготавливался там к своей любопытной участи. Александр Абонотикский и Перегрин Протей вскоре должны были начать вводить в соблазн провинции, первый - своими чудесами, пророчествами, зрелищем своего необычайного благочестия; второй - своими фокусами. Артемидор Эфесский, Элий Аристид показывает нам странное соединение искреннего и истинно-религиозного чувства с нелепыми предрассудками и шарлатанскими мыслями. Нигде в империи реакция пиетизма, которая в конце первого века стала высказываться за древние культы и против позитивной философии, не была такой характерной. Малая Азия была, после Палестины, самой религиозной страной в мире. Целые области, как Фригия, города, как Тианы, Веназы, Коман, Цезарея Каппадокийская, Назианз были как бы посвящены мистицизму. Во многих местах жрецы продолжали быть почти царями.
Что касается политической жизни, то все следы ее пропали. Все города, чуть не наперерыв друг перед другом, бросились в беззастенчивую лесть Цезарям и римским чиновникам. Звание "друга Цезаря" считалось завидным. Города с детской кичливостью спорили между собой за пышные титулы "метрополии" и "славнейшего", которые давали им императорские рескрипты. Страна была подчинена римлянам без насильственного завоевания, по крайней мере, без национального сопротивления. История не упоминает там ни одного серьезного политического восстания. Разбойничество и анархия, для которых Тавр, Исаврия, Писидия долго служили неприступными крепостями, в конце концов поддались усилиям римлян и их союзников. Цивилизация распространялась с поражающей быстротой. Повсюду встречаются следы благотворной деятельности Клавдия и благодарности к нему населения, несмотря на известные крамольные движения. Тут было не то, что в Палестине, где древние учреждения и нравы оказывали яростное сопротивление. Если оставить в стороне Исаврию, Писидию, части Киликии, имевшие еще тень независимости, и до известных пределов Галатию, вся страна потеряла всякий признак национального чувства. У нее никогда не было собственной династии. Древние отдельные провинции - Фригия, Лидия, Кария - давно умерли, как политические единицы. Искусственные царства - Пергамское, Вифинское, Понтийское - тоже перестали существовать. Весь полуостров с радостью принял римское владычество. Можно сказать даже с благодарностью; ибо, в самом деле, никогда еще владычество не укреплялось столькими благодеяниями. "Провидение Августа" было поистине гением-хранителем страны. Господствующей религией в Малой Азии был культ императора, в особенности Августа и Ливии. Храмы этих земных богов, всегда соединенных с божественным Римом, вырастали со всех сторон. Жрецы Августа, организованные по-провинциально, под управлением архижрецов (aрхieрeic, известного рода митрополитов или примасов), позднее образовали такое духовенство, как, начиная с Константина, духовенство христианское. Политическое завещание Августа стало как бы священным текстом, общественным поучением, которое прекрасные памятники должны были предлагать всем и увековечить. Города и племена наперерыв принимали названия, свидетельствовавшие о том, как они хранят память о великом Императоре. Древняя Ниноэ в Карии пользовалась своим старым ассирийским культом Милитты, чтобы установить свою родственную связь с Цезарем, сыном Венеры. Во всем этом была рабская угодливость и низость; но еще больше того тут было чувство новой эры, счастья, которого до тех пор не было и которое, в самом деле должно было продолжаться веками, не омрачаясь ни единым облачком. Человек, присутствовавший, быть может, при завоевании своей родины, Дионисий Галикарнасский, писал римскую историю, чтобы показать своим соотечественникам превосходство римского народа, чтобы доказать им, что последний происходит от одной с ними расы и что слава его отчасти принадлежит и им.
