Игнатий Брянчанинов - Полное собрание творений. Том 4
Но для общежития мало того, чтоб трапеза была общая, труды общие, одежда одинаковая, — нужно сердце едино и душа едина.
Для достижения сего Феодор приучал братию к соблюдению животворящих евангельских заповедей, приучал благословлять клянущих, никого не осуждать, подвизаться втайне, миловать, веровать, молиться, претерпевать до конца, прощать, дабы быть прощенным. Довольно ли сего для истинного духовного единения? — Услышим, что скажет нам Евангелие, или лучше, что скажет Господь Иисус Христос, чрез Евангелие говорящий. Имеяй заповеди Моя, научает Спаситель, и соблюдаяй их, той есть любяй Мя; а любяй Мя возлюблен будет Отцем Моим; и Аз возлюблю его и явлюся ему. Аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет; и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем и обитель у него сотворим [1402]. Тот, в чьем сердце обитает самая Любовь, Господь Иисус Христос, за грешников распятый, за распинателей {стр. 439} молившийся, о убийцах Своих плакавший, — тот может ли не вмещать в сердце своем всех ближних и по любви не быть с ними едино? Высокая степень, на которой стояли величайшие святые! Крайняя ступень лествицы, возводящей от земли на небо, к которой посредствующими ступенями служат все прочие добродетели! Кто желает стяжать единение с Богом и ближними, да стяжет Христа; кто желает стяжать Христа, да привлекает Его в себя точным, по возможности, соблюдением Его святых заповедей; кто желает научиться соблюдению Его заповедей, да прочитывает часто с живою верою Евангелие Христово. Феодор каждый день читывал определенное число глав из Святого Евангелия; читал он прочие книги, монашескому чину соответствующие, но чтение Евангелия повторялось непременно каждый день, как повторяется каждый день употребление пищи. Священнейшая книга сия стояла в келлии Феодора вместе с иконами, и он говаривал: «В Евангелии сокровен Христос; хотящий найти Его обретает Его в Евангелии».
Феодор имел весьма хорошее понятие и о догматах. Сам не читал и ученикам строго запрещал читать еретические книги, — даже не терпел, чтоб в келлии его было какое-либо сочинение, содержащее в себе лжеучение о Божестве: «Не хочу, — повторял он слова святого Кириака, — не хочу врагов Божиих иметь в своей келлии».
Во время болезни принудили строителя Леонида уклониться от настоятельской должности. Устроив за монастырскою оградою, в лесу, безмолвную хижину, он переселился туда с другом своим Феодором; они жили там три года; но, тревожимые беспрестанно посетителями, решились избрать для своего уединения место, где бы они были сколько можно менее известны. С сею целию в 1811 году Феодор с дозволения епархиального начальства вышел из Белых берегов и пустился к Новоезерскому монастырю, находившемуся в восточном конце Новгородской епархии, тогда управляемому добродетельным игуменом Феофаном. Под ведомством Новоезерского монастыря состоял скит преподобного Нила Сорского, основанный сим угодником Божиим в XV веке, — место весьма безмолвное, окруженное лесом, далеко отклонившееся от мирских селений. Посреди обители стоит деревянная простенькая церковь; кругом оной раскинуто несколько убогих хижин, в коих иноки, по уставу основателя, проводили {стр. 440} пять дней недели, занимаясь молитвою, слезами и рукоделием, а в субботу и воскресение стекались в храм для служения Божественной Литургии и для Святого Причащения. В скиту всегда употреблялась постная пища, и вход в оный женскому полу был совершенно воспрещен, как обыкновенно во всех скитах водится. Полюбилось сие место Феодору; равно и Феофану желалось поместить в скит Феодора, как мужа давно ему известного с весьма хорошей стороны. Феофан написал по сему предмету к Высокопреосвященнейшему митрополиту Амвросию письмо, с коим Феодор и отправился в Санкт-Петербург. Не возвестилось митрополиту исполнить просьбу старцев: он рассудил лучше послать Феодора в Палеостровскую обитель, лежащую на острове Онежского озера и тогда возобновляемую.
Палеостровская обитель возобновлялась: строитель оной был человек усердный, имевший значительный капитал; он поправлял, как умел, монастырское строение, учреждал хлебопашество, скотоводство, расчищал покосы. Вскоре образ жизни Феодора показался для него странным и отяготительным; вскоре и Феодор увидел, что ему несовместно жить в Палеостровской обители, в которой устрояется только одно хозяйство, а существенное устроение монастыря упущено. Он томился духом, и наконец, когда был принуждаем вкушать молочную пищу в понедельники, вторники и четвертки, противно правилам схимонахов, воспротивился строителю. Родилась ссора. Строитель начал жаловаться начальству, которое погрозило Феодору лишением монашеского чина. Два года терпел Феодор различные притеснения в Палеостровской обители и слышал повторяемые угрозы начальства по донесениям настоятеля о неповиновении подчиненного. Опасаясь, чтоб сии неприятности не окончились чем-либо еще более неприятным, он решился идти к Митрополиту для личного объяснения, и был переведен в Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, однако с запрещением носить в продолжение года рясу и камилавку за самовольное отлучение из Палеострова.
Феодор прибыл в Валаамский монастырь в начале 1813 года. Еще прежде его переселились в сию обитель из Белобережской иеросхимонахи Леонид и Клеопа, выходец Нямецкий, со многими другими учениками Феодора. При Валаамском монастыре находился скит, подобный скиту преподобного Нила Сорского; в оный помещен был Феодор и духовные друзья {стр. 441} его. Бесспорно, Валаамский монастырь, коего основание относят ко временам равноапостольной княгини Ольги, должен занять после Соловецкой обители первое место между монастырями Российскими по удобности к строгой монашеской жизни. Гранитные скалы, подымаясь из глубокого и широкого Ладожского озера, образуют несколько, разделенных между собою проливами, островов, из коих на главнейшем, имеющем в окружности около 25 верст, стоит уединенная обитель, устранившаяся на край России от суеты мирской, день и ночь оглашаемая Божественным славословием. Ближайший берег в 30 верстах; озеро очень бурно, в особенности весною и осенью; по сей причине, равно и по отдаленности от Петербурга, посетителей бывает мало; обитель к содержанию имеет прочные средства; устав монастырский строг; церковное служение продолжительно; убогая одежда, простая трапеза для всех одинаковы; трудных послушаний довольно; братство многолюдное: Валаам с высоких пустынных утесов сзывает в свое недро всех ревнителей строгого подвижничества и безмолвия. Кажется, Феодор мог бы найти здесь давно желанное успокоение; — случилось иначе.
И здесь грех отыскал себе пристанище; и здесь для ссоры нашлась пища; и здесь строгое, может быть даже излишне строгое, наблюдение Отеческих преданий вооружилось противу заповеди евангельской. В Валааме взошли в употребление при церковном служении некоторые поклоны, не предписанные церковным уставом; также поставлялось на трапезе постное масло в некоторые постные дни, в кои в обители Нямецкой предлагался только сок конопляный. Сии упущения и оным подобные строго осуждал Феодор и, стремясь к исправлению таковых упущений, нарушил общий мир и спокойствие. Чем затмилось в его сердце сияние заповедей Христовых? Чем заглушён был глас Спасителя: Мир оставляю вам, мир Мой даю вам [1403]; О сем разумеют все, яко ученицы Мои есте, аще любовь имате между собою [1404]? Какой мысленный тать украл из его памяти духовно-мудрое наставление старца Софрония [1405], советовавшего и умолявшего предпочитать всякой правде правду евангельскую? — Многие из братий разделили {стр. 442} мнение Феодора; весь монастырь объяло смущение, и духовное начальство, дабы прекратить беспорядок, принуждено было вывести схимонаха из Валаамского монастыря в Александро-Свирский. Сие случилось в 1819 году. Феодору сопутствовал верный друг его Леонид; Клеопа за несколько времени до сего окончил свое земное течение.
Оставив строгую обитель, Феодор не оставлял строгого жительства, доколе не изменили ему телесные силы. В 1821 году почувствовал он сильную простуду, которая расслабила все тело и причиняла сильную головную боль. Феодор переносил болезненные припадки с терпением и благодарением, часто произнося сии слова: «Слава Тебе, Боже мой! Благодарю Тебя, Боже мой, что Ты наказуешь меня в сем временном веке!» — Болезнь сия была к смерти, продолжалась полтора года, измождила его тело, умягчила дух. Заметили, что он сделался для учеников своих снисходительнее, и вообще во всех случаях оказывал гораздо более милосердия, нежели прежде. Однажды у окошек его келлии собрались дети играть; Леонид, услышав шум и зная постоянную приверженность Феодора к безмолвию, хотел прогнать детей. Феодор остановил его, сказав: «Их гласы кажутся мне гласами Ангелов».
