Игнатий Брянчанинов - Полное собрание творений. Том 4
Так случилось и с Феодором: занимаясь торговлею в продолжение двух лет, он не мог к ней привыкнуть. И потому оставляет родительский дом и, никому не открыв своего намерения, уходит в Площанскую пустыню, лежащую в 80 верстах от Карачева. Обителью управлял добродетельный и довольно искусный старец Серапион; братия в ней была благонравна и чин церковного служения стройный. Однако мать Феодорова скоро узнала о его местопребывании; водимая {стр. 431} родительскою любовию, столько естественною, она спешит в пустыню, видит там сына, принуждает его возвратиться в Карачев и заниматься опять торговлею. По времени он уходил в другую пустыню — Белые берега; но и здесь был отыскан и возвращен в Карачев к своей лавочке.
Утомленный препятствиями, думая, что намерение его монашествовать Богу неугодно, Феодор решился пещись о своем спасении посреди мира. Он принимал странных, подавал милостыню нищим, услуживал больным, ходил в церковь почти ко всякой службе и занимался чтением Отеческих книг. Между тем в городе открылось выгодное прикащицкое место у некоторой вдовы — женщины престарелой и простодушной; на оное приглашен был Феодор, и, поелику хозяйка сама не могла заниматься торговыми оборотами, то все управление дел [было] вручено ему. Вдова была матерью четверых дочерей, уже взрослых. Юноша, обращаясь беспрестанно с женским полом, ощутил в сердце порочную страсть… Не станем оком любопытства измерять глубину его падения. Скажем только, что, вступая в брак, он принес в сие новое состояние и некоторую укоризну в совести. Движимый раскаянием, сопровождаемым глубокою печалию, он удваивает прежнее усердное служение странным и прочие добрые дела, которые во время расстройства душевного были им почти забыты. Но печаль не престает снедать его сердце. Что ж делает Феодор? — Решается на поступок необыкновенный и, по общественному порядку, неправильный. Он отправляется для богомолья в Киев, взяв с собою денег четыре рубля с полтиною, и, поклонившись мощам угодников Печерских, идет к тогдашним границам с Польскою Подолиею, переходит оные и устремляется в Молдавский Свято-Вознесенский Нямецкий монастырь.
Сей монастырь находится ниже Ясс, в 120 верстах от оных, при подошве Карпатских гор. В нем было тогда около 700 братий из различных народов, а настоятелем — россиянин, уроженец Полтавский, архимандрит Паисий Величковский, имевший большие природные способности и превосходное монашеское образование. Сначала он безмолвствовал в Афонской Горе с другим единомудренным братом, отыскивал в тамошних библиотеках Отеческие книги и прочитывал их с глубоким вниманием. Чем более вникал он в сии книги, тем более убеждался в необходимости умного делания, которое {стр. 432} предписано нам во Святом Евангелии, которым занимались все святые и без которого, как говорит великий Варсонофий, суетны подвиги телесные. Паисий, возложась на помощь Божию, занялся умным деланием, и так успел в оном, что удостоился благодатных даров, подобно монахам древних времен; в особенности раскрылось в нем отличное дарование руководить ближних к духовной жизни. Многие Афонские иноки начали с ним советоваться и получали пользу; от сего возрастала к нему доверенность и число приверженных. Доверие мало-помалу превратилось в безусловное послушание. Тогда необходимость принудила Паисия и чад его составить правильное общество по уставам иноческим, для чего с дозволения турецкого правительства они переселились из Святой Горы в Молдавию, сперва в запустевший монастырь Драгомирну, а оттуда в Нямецкий. Порядком и добродетельною жизнию братии обитель Нямецкая напоминала общежития Тавенисиотские и киновии Феодосия и Саввы. Паисий был полезен не только для одного монастыря своего, но и для Церкви. Он перевел с еллино-греческого на славянский язык многие Отеческие книги, как-то: Добротолюбие, святого Исаака Сирианина, святого Симеона Нового Богослова, Варсонофия Великого, Иоанна Лествичника. Сии переводы, хотя по древнеобразному слогу и затруднительны, но тем драгоценны, что с чрезвычайною точностию выражают деятельные мысли Отцов и сохраняют всю силу подлинников.
Когда Феодор пришел в Молдавию, Паисий был уже лет весьма преклонных. Изможденный трудами и болезнями, он редко выходил из келлии. Приближенные его не соглашались принять Феодора по многочисленности братства и по затруднительному содержанию. Странник находился в крайности: деньги, при нем бывшие, истощились; летнее платье, в котором вышел из Карачева, обветшало от путешествия; наступила зима. Он было решился идти обратно в Россию и просил, чтобы допустили его по крайней мере принять благословение старца. Сие позволено; Паисий, увидев рубище и жалостное положение юноши, прослезился, утешил его, присовокупил к своему стаду, строго запретив, чтоб впредь никому не отказывали без его сведения.
В обители находилось шесть духовников; каждый имел у себя назначенное число братий, которых он обязан был исповедывать, наставлять в духовной жизни и помогать им в {стр. 433} сердечных бранях. Из сих духовников опытнейшим почитался иеросхимонах Софроний, по кончине Паисия управлявший Нямецким монастырем. Софронию был вручен Феодор для душевного назидания, а для трудов монастырских определен в хлебню. В общежительном монастыре печение хлебов есть тяжелое послушание по многолюдству братии и по обычаю общежитий предлагать пищу всем богомольцам, коих иногда бывают тысячи. Проведши несколько дней в хлебне, Феодор видит сон: ему представился широко разложенный огонь, пред коим стояло множество людей, как будто приготовленных к истязанию. В числе прочих был и он. Внезапно явились некоторые необыкновенные мужи, похитили его из среды множества и ввергнули в пламя. «Отчего бы, — размышлял он, — из толикого числа я один брошен в сей свирепый огнь?» — «Так угодно Богу», — отвечали мужи. Сие сонное видение Феодор рассказал старцу Софронию, который истолковал оное следующим образом: обширным пламенем означается горнило искушений, куда ввергаются иноки, отлучающиеся мира, дабы работать единому Господу. В обители Нямецкой сохранялся обычай древних времен, по которому всякий, вновь вступающий в монастырь, должен был исповедать духовнику все грехи, соделанные от младенчества. И в самом деле, весьма прилично начинать поприще покаяния и плача о грехах исповеданием грехов; притом наставник, узнав наши слабости и поползновения, удобнее может нас исправлять, предохранять и руководить. По сему обычаю Нямецкого монастыря Феодор исповедал старцу Софронию все грехи, соделанные во всю жизнь, и был отлучен на пять лет от причащения Святых Христовых Тайн. Феодор впоследствии сказывал: «С таким тщанием исповедывал меня старец, что сия первая исповедь продолжалась более часа».
Когда усмотрели в Феодоре большую горячность к подвигам, то перевели его из хлебни в пчельник, над которым главный надзор имел весьма строгий старец. Здесь, кроме телесных трудов, должно было переносить частые укоризны. В сем послушании он находился два года; потом сделали его помощником в просфорне в монастыре Секуле, который стоит от Нямецкого в 12 верстах, и от оного тогда зависел, так [же,] как и многие другие скиты и пустыни. Одна из таковых пустыней была на потоке Поляна Ворона в 5 верстах от скита того же имени. В ней жили два друга: иеросхимонах Николай {стр. 434} и схимонах Онуфрий, уроженцы Черниговские, привлеченные из России в Молдавию слухом о высоких достоинствах Паисия. Они шли путем царским, что в монашеском смысле означает благоразумную умеренность в подвигах и взаимный совет двух или трех иноков, вместе безмолвствующих. Таковое название почерпнуто из слов Царя верных и Царя всех Господа Иисуса Христа: Идеже еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их [1401]. Николай наблюдал в постоянном молчании за своим сердцем; Онуфрий по благословению настоятеля принимал братий, приходивших к нему для душевного назидания. Оба старца были уже в летах; а Онуфрий притом чувствовал большую слабость и боль в желудке, который он расстроил в юности неумеренным постом. Архимандрит обратил внимание на старость и болезненное состояние Онуфрия и, дабы оказать ему вспоможение, повелел молодому, наделенному хорошею телесного силою Феодору переселиться в пустыню на поток Поляну Ворону и услуживать старцам.
Таким образом Феодор переходит от послушания к послушанию. До сих пор он упражнялся в телесных трудах и повиновался телесно, то есть в телесных трудах следовал не своей, но ближнего воле; теперь он начал знакомиться с послушанием духовным, то есть мыслить и чувствовать не по своей воле, но по указанию ближнего. Если телесное послушание затруднительно и болезненно, то сколь труднее и болезненнее оного послушание мысленное и духовное? Если первое делает человека благонравным, то второе не сделает ли его святым? В наши времена известно более послушание первого рода; а святые Отцы заповедуют и похваляют более послушание второго рода, от коего первое само по себе истекает. Они его называют духовным мученичеством, распятием своей воли, скорейшим, удобнейшим, правильнейшим путем к достижению святыни, последованием Спасителю, Который был послушлив до смерти, смерти крестныя. От сего послушания рождается болезненное сердечное чувство, называемое плачем, и мысль в сердце, постепенно охладевая ко всему временному, начинает непрестанно притекать и припадать к Богу, в чем и состоит начало истинного умного делания.
