Иоанн Дамаскин - Творения
Я прославляю и поклоняюсь одному Богу в Трех Лицах, Троице Единосущной и нераздельной, не сотворенной, бессмертной, вечной, вездесущей, бестелесной, неизменяемой, непреложной, свободной от страстей и страданий, источнику всякого блага, справедливости и вечного света, Творцу всего видимого и невидимого, содержащему и охраняющему все в Своей власти. Ничего из существующего не произошло без Него и не может существовать без Его Промысла, так как Он Един податель жизни. Оставить столь благого, мудрого и могущественного Бога и обратиться к нечистым духам, виновникам всех страданий, или совершить служение деревянным, немым и глухим идолам, которые и теперь не имеют жизни и никогда не будут ее иметь–каким это было бы безумием, сумасшествием с моей стороны! Кто когда–нибудь хоть слово услышал от них? Кому из молящихся им они что–нибудь отвечали? Кто видел их ходящими или имеющими хотя малейший признак жизни? Ни те из них, которые поставлены, никогда не садились, ниже посаженные вставали. О их бессилии, безжизненности, а также о том, что они суть дело обманывающих нас злых духов, я узнал от святого мужа; тогда, презрев и вместе с тем совершенно возненавидев их, я обратился к живому, истинному Богу, Которому и буду служить до последнего дыхания, чтобы это дыхание мое перешло в Его руки.
Когда такие невыразимые блага скопились у меня, я радовался своему освобождению от рабства и плена злых духов и своему просвещению светом лица Господня. Но моя душа мучилась и терзалась только тем, что мой господин и отец лишен такого счастья.
Но, боясь твоего упорства, я держал при себе свое горе, не желая расстроить тебя. Я непрестанно молил Бога, чтобы Он обратил тебя к Себе, прекратил бы твое исключение из пользования общим благом, в котором, впрочем, ты сам виноват, убегая от благочестия и сделавшись последователем всякого нечестия. Но так как ты, отец, сам узнал о моем образе мыслей, то выслушай вполне мое убеждение. Я не нарушу своего завета с Христом, искупившим Своею драгоценною кровью наше рабство, и если бы мне пришлось 10 тысяч раз умереть за Него, то я был бы готов. Зная теперь мое мнение, не бери на себя труд отговорить меня от этого славного исповедания. Будь уверен, что твой труд станет столь же бесплоден и напрасен, как попытка достать рукою до неба, или иссушить все воды морские. Поэтому ты, зная мое решение, или сделайся сам последователем Христа, благодаря чему ты удостоишься быть наследником непостижимых благ, и мы будем соединены и природою, и верою, — или же я отрекусь от тебя, как отца, и всецело посвящу себя служению истинному Богу».
Царь, выслушав все это, пришел в страшное волнение; безграничный гнев овладел им; он скрежетал зубами, подобно бешеному, и из уст его посыпались яростные слова: «Кто виною таких моих несчастий? Не я ли сам, будучи так расположен к тебе и делая для тебя то, чего ни один отец никогда не делал. Этим только объясняются своеволие и развращенность твоего ума, так ужасно обрушившиеся на мою голову. Не даром звездочеты при твоем рождении предсказали, что из тебя не выйдет ничего хорошего, что ты будешь дурным человеком, беспутным и непослушным своим родителям сыном. Но знай что если ты теперь не исполнишь моей воли и отречешься от меня, то я, с своей стороны, будучи твоим противником, поступлю с тобою так, как никто никогда не поступал со своим врагом».
Тогда ему снова говорит сын: «Что ты так разгневался, царь? Неужели тебя печалит то, что я удостоен таких благ? Где видано, чтобы какой–нибудь родитель был недоволен счастьем сына? Как не назвать такого отца недоброжелателем? Поэтому и я не буду называть тебя впредь отцом, но отрекусь от тебя, подобно тому, как всякий бежит от змеи, если буду видеть, что ты завидуешь моему спасению и насильно вталкиваешь меня в гибель. Если же ты захочешь употребить против меня насилие или тиранство, как ты это сказал, то будь уверен, что этим ты ничего не выиграешь, кроме названия мучителя или убийцы, вместо отца; так как тебе легче было бы найти в воздухе следы полета птицы или самому полететь в воздухе, чем сокрушить мою веру в Христа и мое славное исповедание ее. Но образумься, отец, и, сбросив мрак с глаз твоего ума, постарайся увидеть всеозаряющий свет Бога. Для чего ты всецело предался страстям и похотям своей плоти? Знай, что всякая плоть — трава, и вся красота ея, как цвет полевой. Засыхает трава, увядает цвет, когда дунет на него дуновение Господа: так и народ — трава. Трава засыхает, цвет увядает, а слово Бога нашего пребудет вечно (Ис.40:6–8).
Что тебя так неразрывно привязывает к этой увядающей и преходящей, подобно весенним цветам, славе, к этой неразумной роскоши, к этим страстям желудка, удовлетворение которых на время приятно безумцам, но возмездие за все это потом горче полыни, когда души таких людей после сей суетной жизни будут заключены на вечную скорбь во мраке, в несжигающий и неугасающий огонь, когда червь непрестанно и неутомимо будет точить их. Избави меня Бог от всего этого! Будучи заключен туда, ты будешь раскаиваться в своих теперешних помыслах и действиях, будешь жаждать возвращения этих дней и станешь вспоминать мои слова, но не будет тебе тогда никакой пользы от раскаяния. В аду уже нет места для обращения и покаяния. Ибо земная жизнь предназначена на дела, а будущая — на воздаяние по делам. Если бы даже земные наслаждения не протекали, но были бы вечны, то и тогда не следовало бы предпочесть им дары Христа и блага, непостижимые нашим умом. Ибо насколько солнечный свет блестящее и светлее мрака поздней ночи, настолько дары, обещанные любящим Бога, славнее и обильнее даров земного царства и славы. Вообще следовало бы великое предпочесть ничтожному. А так как все земное счастье, кроме того, временно и преходяще, и проходит подобно сну, тени или мечтам, так что можно скорее положиться на дуновение ветерка или на следы плавающего корабля, чем на благоденствие людей, то какая глупость или, скорее, безумие, предпочесть кратковременные, ничтожные земные наслаждения наслаждениям вечным, щедрым и обильным.
Неужели ты не можешь понять всего сказанного, отец? Не оставишь преходящего и не присоединишься к непреложному? Не предпочтешь вечной жизни — вечному изгнанию, света — мраку, духа — плоти? Не станешь бежать от ужасного князя тьмы; т. е. от злого диавола, и не обратишься к всемилосердному Господу? Не отступишь от служения многочисленным ложным богам и не будешь служить Единому живому истинному Богу? Хотя ты и прегрешил пред Ним своим богохульством и истребил своими ужасными казнями много Его слуг, но будь уверен, что если ты обратишься к Нему, то Он, Благий, примет тебя и забудет все твои прегрешения, ибо не хочет смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был (Иез.33:11). Сошедшему с несказанных высот ради нас, блуждавших в грехе, принявшему крестные страдания и смерть и искупившему Своей драгоценною кровью нас, попранных грехом, Ему слава и хваление во веки веков. Аминь». Царь был разъярен и вместе с тем поражен сознательными и настойчивыми словами своего сына. Так как этот последний не переставал хулить его богов и издеваться над жизнью его и всех язычников, а блистательные речи царевича не поколебали убеждений царя, вследствие царствовавшего в его душе непроницаемого мрака, то он, не будучи в состоянии поступить жестоко с сыном вследствие врожденной природной любви, совершенно отчаявшись подействовать на него угрозами, боясь вместе с тем, чтобы сын своею откровенною речью не продолжал хулить и издеваться над его богами, встал и, удаляясь, гневно сказал: «Лучше бы тебе совсем не родиться на свет, чем родиться для такого богохульства и для уклонения от отцовской любви и послушания! Но ты не думай, что ты окончательно осмеял непобедимых богов, ибо не на долго восторжествуют мои враги и их обман, так как если ты все–таки не послушаешься меня и не станешь благомыслящим по отношению к богам, то я подвергну тебя сначала различным пыткам, а потом предам тебя лютой казни, потому что тогда я буду видеть в тебе не сына, но врага и вероотступника».
Когда царственный отец после этой угрозы ушел, сын, войдя в свою спальню и подняв глаза к верховному Судье, воскликнул из глубины сердца: «Господи Боже мой! Ты один можешь дать мне сладкую надежду, твердое обещание и надежное убежище! Не оставь меня и не отступи от меня, но, согласно с Твоим обещанием, будь со мною, недостойным и ничтожным, взгляни на меня Своим милостивым и благосклонным взором! Ибо я знаю Тебя как Творца и Промыслителя всякой твари. Укрепи меня в этом сознании до моего последнего дыхания! Воззри на меня и сжалься надо мною! Сохрани меня невредимым от всякого происка сатаны! Воззри на меня, Царь! Ибо моя душа иссякла от тоски по Тебе и стремится к Тебе, источнику бессмертия, подобно путнику, жаждущему воды в безводной пустыне. Не предай зверям души моей, исповедующей Тебя, не забудь окончательно души нищего, просящего Тебя. Но подай силу мне, грешнику, во все мое житие переносить все за имя Твое, за исповедание Тебя и всецело посвятить себя служению Тебе, ибо при Твоем могуществе Ты и немощных можешь сделать многосильными, Ты один — непобедимый союзник и всемилостивый Бог, Которого прославляет всякая тварь во веки веков. Аминь». Помолившись так, он почувствовал божественное утешение в своем сердце и, исполнившись мужества, целую ночь провел в молитве.
