Сергей Михайлов - Искупление
Солнце уже клонилось к закату, когда добрались они до гробницы. Дюжина меченосцев ожидала в условленном месте. Тело Учителя перенесли на каменное ложе, закрыли вход огромным камнем, и Верховный Жрец приложил к сему камню печать свою.
— Я покидаю тебя, Жрец, — склонился пред Иерархом в поклоне Адус, когда погребение было закончено. — И пусть властелин не держит зла на верного раба своего. Прощай!
Адус поспешил покинуть опасное общество, но Верховный Жрец и не помышлял преследовать его. Лишь пальцем поманил своего телохранителя, который в тот же миг возник пред ним, словно исторгнутый твердью земной.
— Этот человек не должен дожить до утра, — вполголоса сказал Иерарх, взглядом следя за удаляющимся казначеем.
— Исполню, повелитель, — одними губами прошептал телохранитель, приложив правую руку к сердцу.
14.
В душе казначея творился невообразимый кавардак: целый сонм противоречивых мыслей роился там. Радость от сознания выполненного долга, отчасти удовлетворённая жажда мщения, предвкушение грядущих великих событий сочетались в сердце его с муками сомнений, чувством тяжкой вины и укорами совести. И был ещё страх — страх перед капризною судьбою, способной разрушить все замыслы его и ввергнуть события в лишь ей ведомое русло. Не было лишь страха за собственную жизнь: с некоторых пор жизнь его предстала пред ним как орудие Божьего Провидения, не имеющая ценности сама по себе.
«Какая удача, что я встретил Вифокура! — думал Адус, пробираясь по пустынным улочкам Священного Города. — Уж этот-то честолюбец не упустит случая изобразить из себя нового пророка! Уверен, он уже нашёптывает благочестивому Алкомору о некоем божественном откровении, чудесном озарении, снизошедшем на него по воле Господа — откровении о пустой гробнице. И буду я последним ослом, если завтра, с раннего утра, не отправятся они, все одиннадцать, трусливо поджав хвосты и боязливо озираясь, к гробнице Учителя — к той, где Учителя уже нет!»
Но вот мысли его изменили направление — с ними изменилось и направление пути казначея.
«Не может быть никакого сомнения, что Жрец постарается избавиться от меня — слишком хороший урок преподал я сегодня этому гордецу. Что ж, я сделал всё, что предначертано судьбой — грядущему я больше не нужен. В последних событиях я был той скрытой пружиной, что приводила в движение два-три десятка марионеток — включая Верховного Жреца, — но теперь моя миссия окончена, и я готов склонить голову пред неумолимым перстом судьбы. И всё же… как хочется знать, чем завершится завтра эта великая трагедия! Кем окажется пророк — посланцем Божиим или бессовестным лжецом? Кто ты, Учитель?..»
Он не рискнул идти домой: опасался засады наёмных убийц. Рассудив здраво, Адус пришёл к малоутешительному заключению, что Верховный Жрец теперь не оставит его в покое, и виной тому была не одна лишь уязвлённая гордость Иерарха — нет, была и другая, не менее веская, причина: Адус знал то, что простому смертному знать не полагалось. Тайна перезахоронения пророка, известная лишь Жрецу и казначею, одним из них должна быть унесена в могилу — иначе тайна переставала быть таковой и теряла силу свою. На карту поставлены были власть и могущество Верховного Жреца, и зависеть от болтливости какого-то полунищего казначея он не желал. Смерть дерзкого раба — вот лучший способ сохранения тайны. Так рассуждал Адус, читая мысли надменного Иерарха словно по открытой книге, и, видит Бог, проницательность не обманывала его. По следу Адуса уже пущен был убийца.
Адус шёл к кузнецу. Дом верного друга казался ему надёжным убежищем на грядущую ночь. Там он мог чувствовать себя в относительной безопасности.
Сумерки уже сгустились над Священным Городом, когда Адус наконец добрался до дома кузнеца. Тот несказанно обрадовался названному брату, облапив бедного казначея с силою, коей мог бы позавидовать и медведь. С немалым трудом выдержав богатырский натиск друга, Адус облегчённо вздохнул: кости его, подвергнутые нешуточному испытанию, чудом остались целы.
— Рад приветствовать тебя, брат! — заревел кузнец, расплываясь в широкой улыбке. — Садись к столу, сейчас будем ужинать.
Появилась Ирам, черноокая красавица шестнадцати лет, единственная дочь кузнеца. Проворно накрыв на стол, она хотела было выскользнуть из комнаты, но могучий кузнец привлёк её к себе и ласково обнял за плечи.
— Вот она, моя Ирам! — прогудел кузнец, и нежность прозвучала в голосе его. — Единственная моя отрада. Посмотри, дочь, кто к нам пришёл. Помнишь доброго Адуса?
Девушка медленно подняла глаза, и миловидное смуглое личико осветилось застенчивой улыбкой. Вспыхнув, залилась краской, вырвалась из объятий отца и, словно дикая кошка, юркнула в дверь.
Кузнец расхохотался.
— Дикарка! — одобрительно загудел он. — А как похожа на мать… — Он внезапно помрачнел. — Вот уже десять лет, как мать её покинула нас. Да пребудет с нею Царство Бога Единого навечно…
Адус знал, что верная жена кузнеца умерла в тот год, когда страшная эпидемия скосила едва ли не треть Священного Города. Мор унёс тогда и всю семью самого казначея. Кузнецу повезло больше: судьба оставила ему красавицу-дочь.
— Не будем о прошлом, — тряхнул буйной головой кузнец. — Садись-ка, брат мой, лучше за стол и отведай вина моего.
Только после ужина поведал Адус о своём желании остаться у кузнеца на ночь.
— Мой дом — твой дом, — твёрдо сказал тот, не вдаваясь в расспросы. Адус с благодарностью взглянул на него: благородная натура никогда не позволяла кузнецу вторгаться в чужие тайны. Друг всегда прав, и желание друга для него всегда свято.
— Спасибо тебе, кузнец, — с чувством произнёс казначей.
— Ночью я буду работать, — сказал кузнец. — Ирам постелит тебе в соседней комнате.
— Если ты не против, я останусь здесь, — произнёс Адус, — в эту ночь мне всё равно глаз не сомкнуть.
— Против ли я! — с жаром воскликнул кузнец, вскакивая. — Может ли что-либо ещё скрасить долгие ночные часы, как не присутствие верного друга! Я буду только рад, брат Адус.
— На том и порешим, — подытожил Адус, улыбнувшись.
В полночь в дверь кузницы робко постучались.
— Входи, добрый человек! — крикнул кузнец, отрывая взор от наковальни.
В дом вошёл бродяга-слепец с чёрной повязкой на глазах и сучковатым посохом в руке. Лишь нищенские лохмотья скрывали тело его от ночной прохлады.
— Мир дому твоему, честный хозяин, — трескучим голосом произнёс он сакраментальную фразу, отворявшую двери любого дома ирийского жителя.
— Ты голоден, путник, и весь продрог, — сказал кузнец. — Садись поближе к огню, согрей свои старые кости. Ирам!.. Накорми гостя, дочь, — приказал он появившейся девушке.
Кузнец снова принялся за работу: срочный заказ, обещавший неплохой заработок, полностью поглотил его силы и внимание.
Когда гость насытился, Адус спросил его:
— Откуда идёшь, путник?
— Путь мой долог, и лежит он из Страны Скарабеев, — окрепшим голосом ответил тот.
— Страна Скарабеев, — задумчиво произнёс Адус. — О той стране ходят у нас легенды.
— О, то страна великих чудес! — восхищённо сказал слепец. — Знаешь ли ты, добрый человек, что гробницы царей их так велики, что на них опирается свод небесный?
Сердце Адуса кольнуло при упоминании о гробницах.
— Нет, — прошептал он чуть слышно, — то не ведомо мне.
— А никогда не слыхал ты о могучей реке, подобной морю, берега которой скрыты за чертой горизонта?
Адус покачал головой, забыв, что слепец не может видеть его жеста.
— А ответь, путник, — сказал он, — куда путь твой лежит?
Бродяга помолчал и торжественно произнёс;
— Я иду в Священный Город, дабы поклониться праху казнённого пророка.
Адус вздрогнул. Праху казнённого пророка? Уж не Учитель ли тот пророк?
— Имя тому пророку — Учитель, — словно в ответ на мысли казначея, прозвучали слова слепца.
Не ответил Адус. Не мог говорить он об Учителе ни с кем — даже с собственной совестью. Разжал ладонь: тридцать монет всё ещё лежали там. Он стиснул пальцы так, что ненавистный металл, словно острия множества кинжалов, впились в кожу его. Боль телесная несколько умерила боль душевную… Завтра, завтра конец этим мучениям!..
Кузнец тем временем вышел, оставив Адуса и слепца одних.
— Что же ты молчишь, добрый человек? — вопросил бродяга.
— Час поздний уже, путник, — ответил Адус, — ложись-ка ты лучше спать. Поди, путь за день проделал нелёгкий.
— Твоя правда, хозяин, — согласился бродяга. — Проводи меня, будь так добр.
Адус отвёл слепца к лавке, что стояла в дальнем углу комнаты, и вернулся к столу. Не прошло и минуты, как уже забыл он о случайном госте. Тревожные мысли роились в его голове, ожидание будоражило его кровь, напрягало нервы, тисками сжимало сердце. Что принесёт ему день завтрашний?..
