Протоиерей Александр Мень - ИСТОРИЯ РЕЛИГИИ в 2 томах В поисках пути, истины, и жизни

Около 2000 г. до Р.Х., во время всеобщего переселения народов, арьи спустились с Иранского плоскогорья и двинулись на юг в поисках новых земель для своих стад. Они знали, что за хребтами и ослепительными пиками Гималаев находится чудесная страна, похожая на волшебный сад. Но туда вел трудный путь через ущелья и горные перевалы. Продвигаясь к заветной цели со своими стадами, повозками и лошадьми, арьи оказались в сердце высочайших в мире Гималайских гор, в царстве вечных снегов, обвалов и туч.

Арьи укрепились в Кашмире, потом продвинулись на юг, в Пенджаб, и, наконец, после многолетней и жестокой борьбы стали полновластными хозяевами Северной Индии, поработив коренных жителей, частично же истребив их или оттеснив на юг.

К счастью, несмотря на то, что археология не располагает какими–либо свидетельствами о жизни арьев, следы их культуры не потеряны. О них рассказывает древний сборник гимнов, называемый Риг–Веда.

Арьи были народом музыкальным, любили пение. В каждом роду или племени певцы и сказители пользовались большой любовью. Эти народные поэты — риши — слагали религиозные гимны, сказания, поучения. Риши были не просто поэтами. Они сознавали себя пророками и ясновидцами, сердцам которых открывается высшее знание («веда»[17] — ведение, знание).

Гимны Риг–Веды разнородны, а порой даже противоречивы. Неожиданные духовные взлеты, пламенные порывы к Богу и правде чередуются с примитивным чародейством, грубой чувственностью и ярко выраженным многобожием. В Риг–Веде упоминается более трех тысяч богов, и многим из них приписываются свойства Верховного Начала. Каждый из богов поочередно как бы становится Богом.

Это странное смешение двух религиозных подходов объясняется тем, что ведические гимны были записаны в эпоху разложения и упадка единобожия. Их можно сравнить с прекрасным храмом, превращенным рукой осквернителя в жилой дом. То тут, то там мы находим следы былого великолепия, изящные капители, остатки лепки, уцелевшие колонны. Все это лишь части храма, самого его уже нет. Точно так же в Риг–Веде мы обнаруживаем остатки первоначальной веры в Единого Бога.

Но хотя Бог все больше и больше ускользает от сознания приверженца ведической религии, это не означает угасания в нем живого религиозного чувства.

С трогательным доверием обращается риши к Богу и сокрушенно кается в пристрастии к вину, к азартным играм, в склонности к насилию и распущенности.

Как много, казалось бы, обещают эти порывы! Радостное предчувствие охватывает нас. Не здесь ли мы можем начать странствие по той дороге, которая поведет нас через тернии к звездам? Но торжествовать рано. Вот впереди маячат странные тени. Дорогу преграждают, кивая головами и гримасничая, причудливые фигуры духов. Как зачарованный смотрит на них человек… В глазах у него темнеет. Он не находит в себе энергии, чтобы решительно оттолкнуть эти влекущие, завораживающие лики: они окружают его… Он в сетях… Он сбился с пути.

Первоначально арьи успешно продвигались на юг, сметая на своем пути туземные племена «дасью», но уничтожить их арьи не могли хотя бы из–за численного превосходства туземцев. Постепенно оседая в завоеванной стране, они смешивались с дравидами и другими индийскими племенами, перенимая их обычаи, воззрения, традиции.

Если судить по некоторым намекам в Риг–Веде, времена, когда арьи удовлетворялись простыми алтарями под открытым небом, ушли в прошлое. На завоеванной земле выросли первые колоннады индо–арийских храмов, и народ склонился перед первыми изваяниями божеств.

Религиозные воззрения базируются на знании причинно–магической связи между вещами; полностью и строго соблюдая сложную церемониальную систему, можно управлять стихиями и богами, как своими слугами. Огненная жертва может вызвать молнию и гром, возлияние молока — дождь.

Эта иллюзорная власть над миром неизбежно приводит к полному порабощению человека. Магические представления сковывают его сознание и постепенно гасят в нем подлинно религиозную мысль. К счастью, индо–арийская культура не задохнулась под гнетом магизма, а стала незаметно прокладывать себе дорогу. В ведический период эта дорога разделилась на два направления. С одной стороны, неудовлетворенное религиозное чувство обратилось к космической мистике бытия, огня, жизни. С другой стороны, выход из тупика люди начали искать через философское мышление.

«Какому богу вознесу я мольбу?» — спрашивает риши. Откуда и для чего появился мир? Никто этого не знает. Быть может, человек лишь игрушка неведомых сил, и ему суждено вовеки тщетно разгадывать мировую загадку, сидя у беспредельного океана Истины…

Великая всемирно–историческая заслуга древнеиндийских мыслителей в том, что они преодолели этот кризис и дерзнули, не останавливаясь на полдороге, вступить в храм Вечного и Безусловного, в храм Абсолюта.

Но не на этом пути суждено было обрести человечеству утраченное единение Земли и Неба. Не от языческого космизма, не от мистиков, поднявшихся до вершины Сверхбытия, шло спасение. Не здесь, в Индии, а там, на Западе, на стыке трех материков незаметно подготавливалось величайшее откровение в истории человечества.

Голос Духа порой бывает самым тихим голосом, и самые незаметные события нередко оказываются его величайшими деяниями.

В то самое время когда орды арьев с боями продвигались по индийской земле, а на Евфрате амориты положили начало Вавилону, толпа пастухов в пестрых одеждах, подгоняя овец и коз, двигалась по дорогам Сирии. Из Северной Месопотамии, где обитало племя арамеев, пастухи направлялись через пустынные области на запад, в землю Ханаанскую. Этих людей возглавлял вождь Авраам. Их было немногим больше трехсот человек (Быт 14:14), и уход их едва ли был замечен.

Между тем это внешне неприметное событие открывало новую главу в истории всемирного Богоискания. Авраам и его люди — новые герои нашей повести, которые едва ли сами догадываются о том, какое будущее ожидает их народ.

В одном древнем тексте Авраам назван «хаибри». Возможно, наименование «евреи» (ибри), которое стали прилагать к Авраамову племени, утратившему свою принадлежность к арамеям, связано с наименованием кочевников — «хабири» (о них упоминают документы Египта, Палестины, Месопотамии). Долог был их путь, прежде чем перед ними зазеленели виноградники и горные луга земли Ханаанской. Здесь их ждали опасности и трудности, бродячая жизнь «хабири», обреченных скитаться среди чужих и, быть может, враждебных племен.

Пришельцам придавала мужества их вера в особое небесное покровительство. Эта вера не была теорией, философским умозрительным исповеданием монотеизма[18]. Она сводилась к верности своему Богу избранников Элогима, единого вечного Творца мира. Со стороны могло показаться, что это просто религия группы людей — клана или племени. Но в этой верности Авраама и патриархов[19] Одному уже содержалось зерно религии Единого.

Религия Авраама приняла форму Союза (берит), или Завета, с Богом. Согласно Библии, Бог обещал, что придет время, когда потомки Авраама уже не будут изгнанниками в чужом краю, — став народом, они получат во владение землю Ханаанскую.

Но обетование это не носило узкоплеменного характера, подобного многим языческим прорицаниям. Величие и слава избранных Богом людей связывались с благом всех племен и народов. «И благословятся в тебе все племена земные» (Быт 12:3) — таково было одно из самых поразительных пророчеств древнего мира.

Невидимые нити протягиваются от шатров Ханаана к берегам Иордана, где восемнадцать веков спустя прозвучат слова: «Верующий в Сына имеет жизнь вечную» (Ин 3:36).

Так среди сумерек многобожия возникла та точка в истории мира, которая должна была расти, расширяться и превратиться в конце концов в народ Завета, в народ Божий, в ветхозаветного предтечу Церкви.

Пожалуй, ничто так ярко не символизирует то непоколебимое основание, на котором утвердилась ветхозаветная религия, как рассказ о жертвоприношении Авраама.

Однажды, повествует Книга Бытия (Быт. 22), Бог обратился к своему избраннику: «Возьми сына своего единственного, Исаака, которого ты любишь, и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор».

Авраам не поколебался. Он пошел на эту жертву с такой же твердостью, с какой смотрел в глаза смерти во время своих военных походов. Он слишком верил своему Богу, чтобы проявить малодушие.

И вот идут они к месту жертвоприношения, отец и сын. «Отец мой, — спрашивает Исаак, — вот огонь и дрова, а где же ягненок для всесожжения?» «Бог усмотрит Себе ягненка для всесожжения, сын мой», — отвечает Авраам. «И шли они вместе и пришли на место, о котором сказал ему Бог, — повествует Библия. — И устроил Авраам жертвенник, разложил дрова и, связав сына своего Исаака, положил его на жертвенник поверх дров». И только собрался патриарх нанести роковой удар, как услышал голос Божий: «Не поднимай руку на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь я знаю, что ты боишься Бога и не пожалел сына своего единственного для Меня».