Аллан Кардек - КНИГА ДУХОВ

Другое весьма характерное обстоятельство является в подтвержденье достоверности проявляющихся. Мы сказали, что почерк медиума обыкновенно меняется в зависимости от того, какой дух проявляется, и что почерк этот в точности воспроизводится всякий раз, как тот же самый дух приходит вновь; много и много раз было установлено, что для лиц, умерших совсем недавно, почерк этот имеет разительное сходство с почерком данного человека при его жизни; подписи были воспроизведены с совершенной точностью. Мы, однако, далеки от того, чтобы дать этот факт как правило и в особенности как явление постоянное, мы лишь упоминаем об этом как о вещи, заслуживающей внимания.

Одни лишь духи, достигшие определённой степени очищения, свободны от всякого телесного влияния; но когда они не полностью дематерьялизовались (выражение это употребляется ими), то они сохраняют большинство тех идей, склонностей и даже причуд, коие имели на земле; и это ещё одно средство опознавания; но особенно много примет находят в подробностях, обнаружить которые позволяет лишь внимательное и тщательное наблюдение. Можно видеть писателей, обсуждающих свои собственные произведения или учения, одобряющих или порицающих некоторые их части; другие духи сообщают неизвестные или мало известные обстоятельства своей жизни или смерти, наконец, можно наблюдать такие вещи, коие являются, по меньшей мере, моральными доказательствами идентичности, – единственное, на что можно ссылаться пред ликом абстракций.

Если, стало быть, тождество вызванного духа может, до известной степени, быть установлено в одних случаях, то нет причин к тому, чтобы оно не могло быть установлено и в других; и если для лиц, смерть которых случилась ранее, нет тех же самых средств контроля, то всё же всегда есть контроль над речью и характером, ибо, конечно же, дух человека добра не будет говорить так же, как дух человека порочного или распутного. Что касается духов, кои украшают себя уважаемыми именами, то они вскоре выдают себя речью своей и высказываниями; тот, кто, назвавшись, например, Фенелоном, стал бы, пусть даже случайно, говорить вещи вздорные и безнравственные, обличил бы тем свой подлог. Если же, напротив того, мысли, выражаемые им, всегда чисты, не содержат противоречий и постоянно пребывают на высоте характера Фенелона, то нет поводов для сомнения в его достоверности; иначе пришлось бы предположить, что дух, исповедующий одно только добро, может сознательно употребить ложь, к тому же ещё бесполезную. Опыт говорит нам, что духи одного ранга, того же характера и одушевляемые теми же чувствами соединяются в группы и семьи; при этом духам несть числа, и мы далеки от того, чтобы знать их всех; большинство из них не имеет для нас имён. Какой-либо дух того же рода, что и Фенелон, может, стало быть, притти вместо него, и зачастую даже отправленный и уполномоченный им самим; он представляется тогда под именем Фенелона, потому что подобен ему и может его заменить, а также ещё потому, что нам нужно некое имя, чтобы закрепить мысли наши; но, в конце-то концов, какое значение имеет то, действительно ли некий дух есть дух Фенелона! коль скоро говорит он лишь вещи хорошие и говорит их так, как то делал бы сам Фенелон, это ведь хороший дух; и имя, под которым он даёт знать себя, ничего не решает и нередко есть всего лишь средство для достижения ясности. То же самое, естественно, не могло бы устроить в вызываниях интимных; но там, как мы сказали, подлинность может быть установлена доказательствами в какой-то степени явными. В общем же, несомненно, замещенье духов может дать место множеству недоразумений, и из него могут последовать ошибки и часто мистификации; в этом одна из трудностей практического спиритизма; но мы никогда не говорили, будто наука эта – вещь лёгкая, ни того, чтобы можно было изучить её играючи, во всяком случае ничуть не более, чем какую иную науку.13 Никогда не лишне напомнить, что она требует прилежного изучения, и часто очень долгого; если не удаётся получить факты, то следует подождать, чтобы они представились сами, и нередко они вызываются обстоятельствами, о коих меньше всего помышляют. Для наблюдателя внимательного и терпеливого факты изобилуют, потому что они открывают тысячи характеристических оттенков, кои являются для него лучами света. То же самое и в обычных науках: тогда как человек поверхностный видит в цветке только изящную форму, учёный открывает в нём сокровища мысли.

XIII

Замечания вышеизложенные вынуждают нас сказать несколько слов и о другой трудности – о расхождениях, существующих в словах духов.

Поскольку духи отличны один от другого с точки зрения знаний и нравственности, то очевидно, что один и тот же вопрос может быть решён ими в противоположном смысле, согласно занимаемому ими рангу, точно так же, как если бы среди людей он был задан поочерёдно учёному, невежде и дурному шутнику. Самое главное, как мы уже сказали, – это знать, к кому обращаешься.

Но, скажут нам, как происходит то, что духи, признанные высшими, не всегда согласны между собой? Мы прежде всего скажем, что независимо от причины, которую мы только что отметили, есть ещё и другие, коие могут оказать некоторое влияние на характер ответов, независимо от качества духов; это главный пункт, изучение которого даст объяснение; вот почему мы говорим, что исследования эти требуют неослабного внимания, глубокого наблюдения и, в особенности, – как и для всех человеческих наук, – последовательности и постоянства. Годы нужны, чтобы сделать заурядного врача, и три четверти жизни, чтобы сделать учёного; знание же Беспредельности люди хотели бы приобрести в несколько часов! Так пусть не обманываются на сей счёт: изучение Спиритизма необъятно; оно затрагивает все вопросы метафизики и общественного устройства; это целый мир, раскрывающийся пред нами; и стоит ли удивляться тому, что нужно время, и много времени, чтобы обрести это знание?

Противоречие, однако, не всегда столь действительно, как то может показаться. Разве не видим мы ежедневно, как люди, занимающиеся тою же самою наукой, меняют определения, которые они дают тому или иному предмету, то употребляя иные термины, то рассматривая его с иной точки зрения, хотя основополагающая идея остаётся всегда той же самой? Пусть сосчитают, если только смогут, число определений, которые были даны грамматике! Добавим ещё, что форма ответа часто зависит от формы вопроса. Ребячеством было бы находить противоречие там, где чаще всего наличествует лишь разница в словах. Высшие Духи ни в коей степени не придают значения форме; для них суть мысли – всё.

Возьмём для примера определение души. Поскольку слово это не имеет постоянного значения, то, стало быть, духи могут, подобно нам, расходиться в даваемом ему определении; один может сказать, что она есть жизненное начало, другой назовёт её духовной искрой, третий скажет, что она внутрення, четвёртый – что внешня, и т.п., и все будут правы со своей точки зрения. Можно даже подумать, будто некоторые из них исповедуют взгляды матерьялистические, и тем не менее это совсем не так. То же самое и со словом «Бог»; это будет начало всех вещей, создатель Вселенной, верховный разум, бесконечность, Великий Дух и т.д, и т.п., и в конечном счёте всё это – Бог. Или возьмём, наконец, классификацию духов. Они составляют непрерывную вереницу, от самой низшей ступени до самой высшей; классификация, стало быть, произвольна, один сможет выделить в ней три класса, другой пять, десять или двадцать, по своему усмотрению, не впадая при этом в заблуждение; все науки человеческие дают нам в этом пример; у каждого учёного своя система; системы меняются, но наука остаётся неизменной. Пусть ботанику изучают по системе Линнея, Жюссье или Турнефора, знать всё равно будут ботанику. Прекратим же придавать вещам чисто условным больше значения, чем оне того заслуживают, и сосредоточимся на том, что одно только и серьёзно, и тогда размышление нередко заставит открыть в вещах, представляющихся нам самыми бессвязными, некое сходство, ускользнувшее при первом рассмотрении.

XIV

Мы легко оставили бы без внимания возражение некоторых скептиков по поводу орфографических ошибок, совершённых некоторыми духами, если бы только оно не должно было дать место существенному замечанию. Орфография их, нужно признать это, не всегда безупречна; но нужно быть слишком близоруким для того, чтобы видеть в этом причины для наведения серьёзной критики, говоря, что поскольку духи знают всё, то они должны знать также и орфографию. Мы могли бы противопоставить им многие погрешности этого рода, совершённые учёными Земли, что не отнимает у них ничего в их достоинстве; но в факте этом есть вопрос более серьёзный. Для духов, и в особенности для Высших Духов, идея есть всё, форма – ничто. Освобождённая от материи их речь между собой стремительна, как мысль, поскольку это и есть сама мысль, передаваемая без какого-либо посредника; стало быть, они должны чувствовать себя неловко, когда им приходится, обращаясь с нами, пользоваться длинными и неудобными формами человеческого языка, и в особенности из-за недостаточности и несовершенства этого языка, неспособного выразить все их идеи; именно это они и говорят сами; любопытно также видеть те средства, которые они употребляют часто, чтобы смягчить это неудобство. То же самое было бы и с нами, если бы нам приходилось изъясняться на языке, более длинном и растянутом в словах и оборотах своих и более бедном в выражениях, нежели тот, коим пользуемся мы сами. Это – затруднение, которое испытывает гений, негодующий на медлительность своего пера, никогда не поспевающего за его мыслью. Поэтому можно понять то, что духи придают мало значения орфографическим безделицам, в особенности же, когда речь идёт о каком-либо наставлении, важном и серьёзном; впрочем, разве не изумительно уже то, что они с равной лёгкостью изъясняются на всех языках и понимают их все? Из этого, однако, не следует заключать, будто условная правильность речи и письма была бы им неизвестна, они соблюдают её, когда это необходимо; так, например, стихи, продиктованные ими, не побоятся критики самого педантичного пуриста, и это – при полном невежестве и неосведомлённости медиума!