Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура
И ведь вышеприведенные «обидные» слова Христа о «не видящих» и «не слышащих» сказаны Им вовсе не как обвинение в нашей человеческой глупости: можно быть очень умным и прекрасно образованным, но при этом не видеть того, о чем пытается сказать Конфуций. Ведь именно по этой же самой причине умные и грамотные современники Христа, евреи, вполне здраво и искренне заявляли (в соответствии с евангельским текстом, см. Мк. 3:21), что Он «вышел из ума» (греч. экзэ́стэ, букв., «вышел из себя»).
И точно также, как даже сегодня многие евангельские слова Христа ни наука, ни богословы объяснить не в состоянии (в чем открыто признаются западные ученые), и видят Его Учение в очень упрощенной форме – сквозь призму «вовремя появившегося» апостола Павла, – точно также и Китай, и весь мир не понимает изначального Учения Конфуция, а рассматривает его слова сквозь призму Мэн-цзы и подобных ему действительно очень умных более поздних «комментаторов».
А вопрос, в общем-то, очень прост. Так сложилась историческая судьба Китая, что через 500 лет после появления прославленной династии Чжоу там родился фактически «второй Вэнь-ван». Ко времени Конфуция в Китае уже существовала относительно развитая цивилизация, и то, что было невозможно во время Вэнь-вана – родоначальника династии Чжоу, – стало возможным для Конфуция. Уже можно было как-то выразить – и устно, и в письменной форме – то, что произошло когда-то с Вэнь-ваном, а по подобию – и с самим Конфуцием. Конфуций получил то же самое Вэнь, благодаря которому чжоуский аристократ Цзи Чан, духовный основатель прославленной династии Чжоу, приобрел свое известное посмертное имя Вэнь (Вэнь-ван или просто Вэнь). О том, что в нем «то же самое Вэнь», что и у Вэнь-вана, заявляет в суждении 9.5 сам Конфуций, но этих его слов уже никто не понимает, а следовательно, – переводят «афоризмами».
Но стоит ли нашему читателю пугаться этого неизвестного и ставшего сразу же «незнакомым» слова Вэнь? Ведь теперь уже можно предположить, что это Вэнь изначально принадлежало к разряду наименования того «духовного опыта», который имели все Великие Учителя человечества. Потому что во время легендарного основателя Чжоу Вэнь-вана никакой речи о Вэнь в виде «культуры», «литературы», «письменности» (приведены наиболее известные словарные значения этого иероглифа) быть не могло. Более того, этот иероглиф Вэнь уже существовал во время предшествующей Чжоу архаичной династии Шан-Инь, потому что опыт Вэнь для человечества универсален.
Древнее предположение китайцев о том, что исходное значение иероглифа Вэнь – это «татуировка», «переплетение» (зафиксировано в авторитетном словаре Шо вэнь, I в. н. э.), – свидетельствует об абсолютном забвении ими той духовной практики, котрая составляла смысл и цель существования всей аристократической прослойки общества в период существования Раннего Чжоу. Древний Китай – это не Африка, где первобытные племена весь год ходят в одной набедренной повязке и с перьями в голове: древнейшая китайская «Книга песен» (Ши цзин) свидетельствует о том, что зимы в Китае были суровыми и с обильными снегами. Китайцы одевались так же тепло, как и европейцы, и даже летом не любили обнажаться, а следовательно, ни о какой «татуировке на груди» речи быть не могло. Это – элементарная логика рассуждений.
Иероглиф Вэнь перешел к Чжоу от предшествующей династии Шан-Инь с небольшими непринципиальными изменениями, обусловленными тем, что в Раннем Чжоу для конкретизации этого опыта появился специальный иероглиф синь («сердце»), которого у предшественников не было. Именно этот иероглиф синь и был «вставлен» в прежний рисунок Вэнь на место бывшего там «крестика» (или «галочки»), который рисовался ранее на «груди» изображаемого этим иероглифом человека. Но если вести речь о протогосударстве Шан-Инь, то во время его существования тем более нелогично рассуждать о какой-то «культуре», «письменности» или «искусствах», которым впоследствии стал, якобы, учить своих учеников Конфуций.
В своей книге «Символы рабства в древнем Китае» («Наука», М.: 1982, стр. 43, 45) А. А. Серкина пишет:
Некоторые авторы полагают, что в конце II начале I тысячелетия до н. э. в Китае письмо имело более широкое применение, чем только в области первобытной магии и верований. Так, К. В. Васильев не соглашается с выводом своих предшественников о том, что в период Шан-Инь и Чжоу письменность не могла получить широкого распространения. Между тем этот вывод основан на археологических данных, согласно которым письменные памятники во II тысячелетии до н. э. представляли собой гадательные надписи, обнаруженные на костях животных и панцирях черепах, а также надписи на жертвенных бронзовых сосудах. Для периода Чжоу письменные памятники – это записи на жертвенных бронзовых сосудах, надписи на каменных гонгах и записи на бамбуковых планках. <…> Изложенное свидетельствует, по нашему мнению, о том, что для обоснования точки зрения о более широком применении письма в Китае в конце II тысячелетия до н. э. решающих аргументов не найдено.
Так чему же, все-таки, учил Конфуций, и что это за загадочное Вэнь, если не «искусство» в виде таких дисциплин, как знание грамоты, стрельба из лука, математика, управление колесницей и этикет-Ли? И почему это удивительное Вэнь впоследствии стало ассоциироваться с какой-то очень уважаемой «образованностью», «культурой» и видами «искусства»? Но ведь и про Христа тоже говорили: «Откуда у Него все это, если Он нигде не учился?». То есть, откуда у Него вся эта «образованность» и «премудрость», которые позволяли Ему на равных беседовать с грамотными фарисеями и книжниками. Этот эпизод из Евангелия от Луки со «старцами» в Храме и двенадцатилетним мальчиком Иисусом носит более поздний вставной характер, но он, тем не менее – за исключением раннего возраста Христа – отражает подлинное положение дел, т. к. Христос не был исключением из числа получивших такой опыт.
Человек, который проходит через подобный духовный опыт, всегда начинает казаться в глазах окружающих людей «грамотным», «мудрым», «образованным», «культурным», «знающим», «правдивым». С одной стороны этот человек приобретает нечто такое, что принципиально изменяет видение им всего мира: мир становится более объемным, беспредельным и осмысленным. А с другой – он начинает гораздо острее осознавать те внутренние моральные ограничения, которые не позволяют ему переходить определенные границы в своем поведении.
Именно отсюда – произшедшее со временем изменение содержания древнего иероглифа Вэнь: вместо первоначального, который означал (а фактически давал наглядный рисунок, о чем мы будем говорить подробно) человека, получившего «опыт сердца», – к последующему и уже традиционному его пониманию в виде «культуры», «образованности», «письменности».
Но что это за диковинность такая – «опыт сердца»? И не
