Святитель Филарет, митрополит Московский и Коломенский, чудотворец. Служба, житие - Коллектив авторов
Владыка уделял внимание и богословским изысканиям. Он не оставил нам собственного курса богословия, но, по выражению современника, в его проповедях рассыпано «много бриллиантовых камушков, которые должны лежать в основании Сионской крепости». «Христианство не есть юродство или невежество, но премудрость Божия», – утверждал Святитель.
«Недостаточно иметь веру и хранить ее, – говорил он в проповеди 28 сентября 1839 года, – может быть сомнение в том, точно ли ты ее имеешь и как имеешь. Поколику ты имеешь ее в Слове Божием и в Символе веры, потолику она принадлежит Богу, Его Пророкам, Апостолам, Отцам Церкви, а еще не тебе. Когда имеешь ее в твоих мыслях и в памяти, тогда начинаешь усвоять ее себе, но я еще боюсь за твою собственность, потому что твоя вера в мыслях, может быть, есть только еще задаток, по которому надлежит получить сокровище, то есть живую силу веры. А как получить ее? Сердцем, как говорит апостол Павел». Живою, а не мертвою, «деятельною в любви, а не праздною верою да оправдишься на суде Христовом…» – наставлял свою паству Московский митрополит, а у него самого слова никогда не расходились с делами.
Для Святителя вера была живым началом и средоточием жизни, и своих слушателей он побуждал к вере деятельной и творческой. Он поддерживал научные исследования профессоров Московской Духовной Академии, издательскую деятельность оптинского старца Макария (Иванова) и И.В. Киреевского, богословские штудии А.С. Хомякова, литературную деятельность А.Н. Муравьева. В университетском храме святой мученицы Татианы 12 января 1850 года Святитель утверждал: «Благочестие не есть отрицание наук и знаний», а «жизненное, руководительное и охранительное начало истинного знания».
В середине XIX века Россия пережила сокрушительное военное поражение в Крымской войне и вступила в период внутреннего переустройства, начало которому положила ликвидация крепостного права. И вновь к важнейшему государственному делу прямо оказался причастным митрополит Филарет. В январе 1861 года новый государь, Александр Николаевич, поручил Святителю составление высочайшего
Манифеста об освобождении крестьян. За Крестьянской реформой последовали другие, столь же радикальные. Менялись основы общественного бытия, и это отразилось на духовной жизни народа. Возникли великие искушения, в умах и душах людей нарастала смута.
«Если хотя за один год взять все худое из светских журналов и соединить, то будет такой смрад, против которого трудно найти ладана, чтобы заглушить оный», – печалился Московский митрополит. Он надеялся быть услышанным, когда говорил: «Усиленное стремление к преобразованиям, неограниченная, но неопытная свобода слова и гласность произвели столько разнообразных воззрений на предметы, что трудно между ними найти и отделить лучшее и привести разногласия к единству. Было бы осторожно, как можно менее колебать, что стоит, чтобы перестроение не обратить в разрушение…».
Святитель Филарет провидчески сознавал опасность и неизбежность грядущих бед, постоянно памятуя слова: Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле? (Лк. 18, 8). Современники удивлялись его советам не украшать иконы богатыми ризами. («Ведь сдерут», – говорил старец-митрополит, за полвека прозревая годы лютых гонений безбожной власти на Церковь Христову.)
В Слове на освящение храма в 1832 году он вдруг задается вопросом: «…судьба первого Храма в мире не простирается ли на все храмы до последнего в мире?». Ибо существует «органическая связь храмов, основанная на единстве посвящения их истинному Богу», и если Господь попустил разрушение ветхозаветного Храма, то не ожидает ли такая судьба и иные храмы? Как бы то ни было, но в одном Святитель оказался прав: большинство освященных им в Москве храмов было разрушено в 1930-е годы.
Мировосприятие святителя Филарета можно было бы назвать трагическим, если бы не его глубочайшее упование на всеблагую волю Божию. Иных его слушателей раздражали или пугали его твердость, часто жесткость выводов, его взгляд на мир как на Вавилон, его убеждение, что мир Mipa есть «краткая дремота под шумом опасной бури; безопасность, основанная на неведении». А богомудрый старец-митрополит знал, что в конце Mipa сила крестная «сотрясет всю землю, разрушит в ней то, что было твердо, низринет то, что возвышалось, затмит то, что блистало…» (Слово в Великий Пяток 1816 года). Для него самого пост и молитва – крылья духа, уносящие человека из суетного и шумного Вавилона в пустыню и дальше – к Богу.
Москвичи постепенно стали понимать истинное значение своего митрополита. Из уст в уста передавались рассказы о чудотворениях, связанных со святителем Филаретом. Многажды митрополит являлся болящим во сне, что приносило им выздоровление; на просьбы о молитве за больного митрополит высылал иконку Преподобного Сергия, и больной выздоравливал; четырехлетняя дочь купца, страдавшая немотой и плачем, выздоровела после благословения Святителя; священник, получивший скуфью из рук Высокопреосвященного, положил ее дома с молитвою на голову больной дочери, и больная поправилась; некий крестьянин, заблудившийся в метель, чудесно спасся благодаря появлению старца в черной рясе и шапочке, – в старце он в Москве узнал святителя Филарета…
В новое царствование оказалось возможным вернуться к работе над русской Библией. И опять митрополит встретил искреннее непонимание собратьев и наговоры завистников, опять потребовались годы на убеждение государя и иных властей предержащих. Наконец в марте 1858 года последовало высочайшее повеление о переводе Священного Писания на русский язык. Владыке довелось порадоваться выходу Нового Завета, однако полный Синодальный перевод Библии вышел в свет уже после кончины Святителя.
Между тем, еще при жизни митрополита Филарета, появились и стали ходить по рукам рукописные собрания его мыслей и изречений (из писем к разным лицам): «Молитва приближает к Богу, и близ сего средоточия существ и миров неразлучно то, что является разлученным в мире перемен»; «Молитва друг о друге есть лучшее из общений»; «На порицание лучше отвечать кротостию, нежели порицанием. Чистою водою надобно смывать грязь. Грязью грязи не смоешь»; «Да взыщем радости, в которой бы не скрывалось жало печали. Да не страшимся и печали, которая в радость будет»; «Что это за несчастие, что о злоупотреблениях все говорят и никто не может победить их?»; «Надобно, чтобы простота была не без мудрости»; «В молчании все родится и растет. Дела, о которых рано провозглашают, часто кончаются звуком слов».
Определяющей чертой личности Святителя являлась верность монашеским заповедям. Он прежде всего был монахом, и шестерка лошадей в архиерейской карете, блеск драгоценных панагий и царских орденов, всеобщее поклонение не обольщали его. С младых лет он помнил слова апостола Иоанна Богослова: Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей (1 Ин. 2, 15).
Скромность
