Рецидив - Антон Владимирович Овчинников
– Довольно! – смог наконец овладеть собой Центурион, – Этих с собой!
Йоан с тяжелым вздохом оторвал свою руку от головы отца и, отступив, прислонился к стене земляной темницы. Квинт Максимус сидел некоторое время неподвижно, удивленно моргая глазами.
– Это что такое было? – сфокусировал он взгляд на Йоане, – Ты что, колдун!
– Меня научил этому мой брат, которого ты хотел убить в Цезарии.
– Допустим! – скажи, почему тогда Руфий не вернулся ко мне?
Йоан устало отделился от стены и снова наложил руку на лоб отцу.
Они выгребли всё ценное из общинных домой, насовали в большие мешки разных птиц, что бы съесть по дороге и подожги все строения. Самаритяне не погнушались обтрясти все оливы в приготовленные для этого холсты. Сундучок полный серебряных и золотых монет, Центурион повесил себе за спину. Связав щиты, как волокуши, и погрузив на них всё награбленное, самаритянская когорта с победой, направилась в сторону Кумрана, гоня перед собой пару десятков женщин с детьми.
Пройдя не более стадии от разбитых ворот общины, они увидели каких-то людей, бежавших к ним со стороны пустыни.
– Отпустите наших сестер с детьми! – послышался грозный выкрик на арамейском.
– Это еще что за вороний корм! – повернулся к ним Центурион, на всякий случай, одевая на руку скутум64.
– Отпустите пленников и расстаньтесь с награбленным! – услышал центурион-Максимус громкий голос Йоана.
– К бою! – скомандовал Руфий.
Но самаритяне, нагружённые награбленным добром и не думали выполнять команду. Загалдев, они нестройною толпой бросились вперед по дороге в Кумран. И тут, послышался характерный гул раскручиваемых пращей, оборвавшийся грозными шлепками! Максимус еле успел поднять над головой скутум, заслоняясь от каменного ливня. Легкие воины самаритянской «когорты» валились как подрубленные, роняя в дорожную пыль мешки с оливами и посудой, окрашивая их своей кровью. Через несколько ударов сердца Максимус увидел себя в окружении бородатых варваров, направлявших на него длинные копья с кое-как пригнанными каменными наконечниками. За их спинами маячили недавние пленники, продав которых он рассчитывал заплатить самаритянским ауксилиям.
Первый центурион, примпил «Блистающих» Руфий не любил и не умел проигрывать. Может поэтому он, пройдя немыслимое количество сражений, дослужился до столь высокого чина и скоро видел себя Всадником, владеющим богатой латифундией в предместьях Капуи или Рима. Взревев, как раненый лев, Центурион-Максимус, сбросил с себя уже не нужный сундук с монетами и, выдернув из ножен гладиус, бросился вперед, прикрываясь щитом, как когда-то во Фракии. Сбив с ног ближайшего бородатика, он развернулся лицом к врагу и стал пятиться в надежде найти прикрытие со спины.
– Пусть уходит, братья! – послышался голос Йоана, – Господь воздаст ему с лихвой!..
Йоан отступил от Максимуса и обессилено опустился на пол.
Максимус зажмурил глаза. Это было что-то божественное – видеть рассказываемую тебе историю воочию, такого ему еще не доводилось. Когда-то по молодости один старый перс дал ему попробовать зеленый шарик, который он называл Га-ших. Он стоил дорого, но и позволял взглянуть на мир другими глазами… Но то что было сейчас – было невероятно!
– Я ступил на путь крови, приказав своим братьям убивать… фактически единоверцев, самаритян… – устало сказал Йоан, – Поэтому и сам с каждым прожитым днем становился ближе к смерти.
– Неужели ты не догадывался, что тебя ждет «в гостях» у Антипы? – спросил его Максимус.
– Мои ученики записали все мои видения, – сказал вместо ответа Йоан, – Те, что люди называют пророчествами, я передал свиток Эммануилу, что бы он сберег его, но он ушел с ним проповедовать в «рассеяный Израэл», я слышал, доходил даже до Рима.
Максимус наконец смог овладеть собой и внимательно посмотрел на своего новоявленного сына. Йоан сидел, прислонившись к земляной стене темницы, и говорил с закрытыми глазами, как будто бы спал.
– Чего ты хочешь от меня? – спросил отец сына.
– Я хочу, что бы плод моих усилий не пропал даром! Этот свиток папируса, как мой ребенок! Больше у меня ничего нет… Прошу тебя, сохрани ему жизнь! Когда ты еще увидишь Эмила, я знаю, это случится скоро, узнай у него, где мой свиток… Забери его и предай его людям – пусть все знают что грядет!
«Он верно сумасшедший!» – подумал Максимус. Он слышал о таких, от старых александрийских греков, рассказывавших о фанатиках, живших в давние времена в Оракуле…
– Хорошо сын, если это твоя единственная просьба перед смертью – я сделаю это!
Йоан открыл глаза и посмотрел в лицо отцу. Его глаза светились радостью, никакого намека на прежнюю усталость не было и в помине!
– Хвала Господу! Он услышал мои мольбы… – сказал приговоренный претору, – Теперь можешь позвать этого бессловесного иродианского скота, что бы он сделал, порученное тебе, ведь, уже светает!
Максимус встрепенулся и выглянул за дверь – небо на востоке окрасилось в медные тона.
– Мне очень жаль расставаться с тобой, мой сын!
– Не беда, отец… Я соединюсь со всеми коленами нашего народа, и мы подождем тебя…
Максимусу показалось, что с потолка посыпался песок и попал ему в глаза, горло сжалось, он не смог вымолвить ни слова.
– Иегоаким! – добавил Йоан на своем языке, – Запомни это имя, отец, ты можешь назваться им среди нашего народа…
И после недолгой паузы, он поднял руку, дотронувшись кончиками пальцев до щеки ромея.
– Господь все устроит! Прощай, отец…
…
Максимус с трудом держался в седле возле паланкина патрона. Опустошение, чувство бессилия и вины лишали сил. Щека в месте прощального прикосновения сына нестерпимо горела, словно после ожога. Перед отъездом он даже заглянул в медное зеркало, но ничего на своей щеке не увидел.
Пилатус, подогретый с утра разбавленным вином, что дал им с собой Антипа, словно заразившись от него словесным недержанием, безумоку болтал о дружелюбии галилейских союзников и прекрасном подарке, который он пошлет в Рим со следующим караваном ценза с провинции.
– Вот только как сохранить голову этого разбойника от тления? – обратился прокуратор напрямую к своему претору, – Ведь корабли будут плыть больше месяца, а за это время даже солонина в бочках протухает! Ты не знаешь, Максимус, чем ее обработать, чтобы не воняло?..
У Квинта защемило сердце, отвернувшись в сторону, он буркнул, что-то вроде: «Мне надо проверить охранение», и, пришпорив коня, выдвинулся в начало колонны легиона.
Болезнь
Деревянные прутья решетки, толщиной в руку взрослого человека, вздымаясь вверх, казалось, уходили к самим небесам, отсекая мир свободных людей от небольшого квадрата плетеного пола, оставшегося мне. Сон внезапно ушел, сменившись ночным холодом и позвякиванием амуниции стражей, ходивших взад-вперед рядом с моей клеткой. Я смотрел на небо, в яркие глаза звезд, вспоминая свою не долгую, но такую
