Путь ислама. От Пророка до Еврохалифата - Александр Георгиевич Мосякин

формирует кабинет министров, где ключевые посты занимают члены правящей семьи. Все министры – члены Национальной ассамблеи, хотя как минимум один – избранный. Эмир имеет право распустить парламент, подписывать законопроекты, а также возвращать их на доработку в меджлис. Он – верховный главнокомандующий вооруженными силами и ставит нужных ему людей на ключевые посты в армии. Эмир пользуется юридической неприкосновенностью. За публичную критику в его адрес полагается уголовная ответственность даже для родственников. Эмир также назначает наследника престола (кронпринца), хотя его кандидатура должна быть одобрена членами правящей семьи и утверждена Национальной ассамблеей. Если она голосует против предложенной эмиром кандидатуры, то он обязан представить трех других кандидатов из правящей семьи. Ассамблея выбирает одного из них. То есть формально Кувейт – страна с выборной властью, где даже эмир и глава правящего семейства проходят процедуру выборов и утверждения. Но, по сути, это профанация демократии.

А вот в Иране демократия прижилась. Конечно, это не западная демократия с ее отделением религии от государства и разделением полномочий светских властей. Это исламская демократия, основанная на органичном соединении духовной и светской ветвей власти, которые покоятся на воле народа. Ведь высшую светскую власть (президент, парламент), высшую духовную власть (Совет экспертов) и местную власть (советы) избирает народ, на который, как на прочный фундамент, опирается иранская общественно-политическая система. В иранском обществе, как в любом молодом обществе, есть социальное недовольство, которое временами выплескивается на улицу. Но эти выступления быстро гасятся, потому что у иранской молодежи есть социальные лифты и возможности самореализации и люди могут сменить любую персону во власти через процедуру выборов.

Современный Иран представляет собой стабильную, быстро развивающуюся страну с огромным потенциалом, раскачать которую извне очень трудно, хотя попытки предприниматься будут. В этом его коренное отличие от автократических арабских режимов прошлого и настоящего. Застойные авторитарные режимы в современном арабском мире нестабильны и чреваты социальным взрывом по причине бурного роста молодого населения, прежде всего мужчин. Энергичные молодые люди составляют около трети населения мусульманских стран. Не имея при жестких авторитарных режимах социальных лифтов и возможностей для самореализации, они идут либо на войну с «неверными», пополняя ряды террористических организаций, либо на баррикады свергать неугодные им политические режимы в своих странах. А когда волнения вспыхивают, ими легко манипулировать извне, что доказали события «арабской весны».

Яркий пример тому – судьба Ливийской Арабской Джамахирии[67], которую почти сорок лет возглавлял Муаммар Каддафи, попытавшийся соединить ислам, социализм и народовластие. Небезуспешно. Уровень жизни в Джамахирии за счет нефтяных доходов был самым высоким в Африке, а социальному пакету, каким пользовались граждане этой страны, могли бы позавидовать многие европейские страны[68]. Каддафи решал и проблемы народовластия через своеобразную племенную демократию. Но это было на низовом и среднем уровне госуправления. На высшем уровне всё решал сам экстравагантный полковник[69] и члены его семьи, прежде всего сыновья, которым дозволялось всё. Это вызывало растущее недовольство народа и вождей местных племен, особенно на нефтеносном востоке страны, вокруг Бенгази. В начале 2011 года там начались народные волнения, переросшие в гражданскую войну. Центром восстания стал порт Бенгази, над которым впервые после «революции лейтенантов» 1969 года вместо зеленого знамени Джамахирии был поднят трехцветный флаг с полумесяцем и звездой, бывший государственным в 1951–1969 годах. На сторону восставших перешли местные силы правопорядка. Каддафи решил подавить мятеж. Но мятежников поддержали ведущие европейские государства (Франция, Великобритания, Италия), которые при поддержке США и с молчаливого согласия России[70] начали военную интервенцию против режима Каддафи, закончившуюся его свержением и гибелью. Ливия распалась на части, во многих ее местах ныне бал правят радикальные исламисты, а с ливийского побережья в Европу хлынул поток беженцев. Ничего хорошего для ливийцев и Европы «ливийская весна» не принесла. Но ее бы не было, если бы Каддафи вовремя уступил власть или хотя бы периодически открывал клапан в «паровом котле» Джамахирии, допуская к принятию важных политических решений и нефтедолларовой кормушке местную племенную знать, особенно с востока страны, и вовлекая в политический процесс молодежь.

«Арабская весна» – синдром авторитарной болезни, которой давно болеет исламский мир. А вот Иран ею не заболел, хотя в 2009 году недовольная молодежь там тоже вышла на улицы. Но ничего катастрофического не произошло, потому что сработали механизмы иранской демократии: были проведены требуемые молодежью реформы, а из властных структур убраны некоторые персоны, вызывавшие широкое недовольство. Клапан в «паровом котле» иранского общества был открыт, и котел не взорвался. Исламская демократия как специфический политический механизм в Иране прижилась и работает. А в Саудовской Аравии его нет, что делает политический режим этой главной суннитской страны очень нестабильным изнутри и агрессивно-экспансионистским вовне. В событиях «арабской весны» активное участие приняли религиозно-политические и экстремистские группировки, финансируемые саудитами и Катаром. То же касается гражданской войны в Сирии, которую запалили эти авторитарные теократические монархии, исходя из геополитических и экономических интересов, связанных с возрождением проекта Трансаравийского трубопровода[71], по которому аравийская нефть и катарский газ могут кратчайшим путем доставляться в Европу. В этом проекте была заинтересована и Турция, куда (порт Джейхан) могло пойти ответвление трубопровода. Поначалу президент Сирии Башар Асад согласился на возрождение проекта ТАН. Но потом (видимо, под влиянием Ирана) отказался от него, что привело к кровавой внутрисирийской междоусобице, распаленной интересантами ТАН, включая страны Запада во главе с США, заинтересованными в свержении Асада. При этом и теократические арабские режимы, и их западные союзники сделали ставку на экстремистские и террористические организации. Иран (как позднее Россия) был поневоле втянут в эту борьбу.

Опыт Ирана может служить примером для всех мусульманских стран, которые переживают эпоху пассионарного подъема, внутреннего брожения и поисков своего исторического пути. Почти весь XX век был для исламского мира таким. Таким же является и век нынешний, в котором значение ислама будет только расти. Подъем мусульманского мира, дремавшего сотни лет, породил такие негативные и опасные явления, как религиозный фундаментализм, экстремизм и терроризм, которые приняли планетарный размах. Однако в недрах этого бурлящего полуторамиллиардного социума родился и самобытный модернистский проект, альтернативный созданной Западом финансовой системе, которая завела человечество в тупик и плодит глобальные кризисы. Это исламская банковская модель и связанная с ней модель экономического развития.

Часть VII

Деньги, угодные Аллаху

Исламская финансовая система: корни, ствол, крона

В глобальном процессе экспансии ислама, охватившем за последние полвека целые континенты, ранее не входившие в сферу жизнедеятельности мусульманской ойкумены, особую роль играет финансовая и