Догмат о Христе и другие эссе - Эрих Зелигманн Фромм
Опять-таки, очевидно, что в сравнении с общими социальными факторами влияния, которые формируют маскулинный или фемининный типы, огромное значение имеют индивидуальные и с социальной точки зрения случайные переживания конкретного человека. Этот личный опыт смешивается, в свою очередь, с культурными условиями, чаще всего усиливая, но иногда и ослабляя их воздействие. Влияние социальных и личных факторов не может не превосходить по силе влияние «природных», которые мы здесь рассмотрели.
Ощущение необходимости снова и снова подчеркивать, что различия, обусловленные ролью мужчины или женщины, не предполагают никакого суждения об их ценности с социальной или моральной точки зрения, является печальной характеристикой эпохи, в которую мы живем. Эти различия не хороши и не плохи, не желаемы и не прискорбны сами по себе. Одна и та же черта в определенных условиях может проявиться в одной личности как положительная, а в другой при иных условиях – как отрицательная. Отрицательные формы, в которых проявляются мужской страх неудачи и стремление к престижу, очевидны: это тщеславие, недостаток серьезности, ненадежность и хвастливость. Но не менее очевидно, что те же самые черты могут проявиться в весьма положительных особенностях характера: инициативности, деятельности и смелости. То же верно и для описанных выше женских характеристик. Своеобразные характеристики женщины могут привести и нередко приводят к неумению «встать на ноги» в практическом, эмоциональном и интеллектуальном смыслах; однако в других условиях они становятся источником терпения, надежности, глубокой любви, развития и эротического обаяния.
Положительное или отрицательное проявление той или другой характеристики зависит от всей структуры характера человека, с которым мы имеем дело. Личностные факторы, определяющие положительный или отрицательный исход, – это, например, тревожность или уверенность, разрушительные или созидательные тенденции. Но недостаточно выделить одну или две наиболее изолированные черты; лишь вся структура характера целиком определяет, превратятся ли маскулинная или фемининная характеристики в положительную или отрицательную черту личности. Принцип тот же, что приводит Клагес в своей системе графологии[66]. Каждое отдельное свойство почерка может иметь положительное или отрицательное значение согласно тому, что он называет Formniveau (уровнем формы) всей личности. Если кого-то назовут «методичным», это можно интерпретировать двояко: либо человек аккуратен и умеет организовать свою жизнь, либо он, в отрицательном смысле, педантичен, стерилен, скучен. Очевидно, что в основе как положительного, так и отрицательного вывода лежит одна и та же черта – «методичность», но вывод определяется рядом других факторов, присущих всей совокупной личности; а они, в свою очередь, зависят от внешних условий, которые либо способствуют истинному росту, либо чинят препятствия жизни.
Хотя отношения господства – подчиненности предполагают, по крайней мере, мимолетные различия, но эти различия никоим образом не тождественны и даже не обязательно связаны с господством и подчиненностью. Люди, которые не могут этого понять, по причине всей своей структуры личности неспособны понять или испытать равенство. Так, фашистский авторитарный характер неизбежно путает различие с неравенством. На его мыслительный процесс влияет презрение ко всем, кто менее силен, чем он сам, и «любовь» к тому, кто облечен могуществом. Человеческие отношения, основанные на уважении к достоинству каждого человека, он просто-напросто неспособен осознать. Всякий раз, почуяв различия, он неизбежно ищет скрытые отношения господства и подчиненности. Он полагает, что, сумев продемонстрировать различия между группами, тем самым доказал, будто одна из них превосходит другую. Те, кто придерживается принципа равенства всех людей, должны остерегаться заблуждения и принятия фашистского постулата. У нас есть возможность создать такие общественные условия, которые приведут к развитию положительной стороны своеобразия всех личностей, полов и национальных групп. В таких условиях нуждается весь мир. С их реализацией различия между людьми, которые представляют собой не достоинства и недостатки, а лишь индивидуальную окраску личности, будут подчеркиваться, делая человеческую культуру более богатой и обширной, а структуру семьи – более интегрированной.
Психоанализ – наука или партийная линия?
Хорошо известно, что фрейдистский психоанализ является методом излечения невроза, а также научной теорией, которая занимается вопросом человеческой природы. Менее широко известно то, что это еще и «движение» с международной организацией по строго иерархическим принципам, со строгими правилами принадлежности, которым долгие годы руководил тайный комитет, состоявший из Фрейда и еще шести человек. Время от времени и посредством некоторых своих представителей это движение проявляло фанатизм, обычно характерный лишь для религиозных и политических бюрократий.
Среди иных революционных научных теорий самым точным сравнением может послужить теория Дарвина, которая оказала на современную мысль влияние, можно сказать, даже более мощное, чем теория психоанализа. Но разве существует строго организованное дарвинистское «движение», которое определяло бы, кто может и не может называть себя «дарвинистом», и фанатично боролось за чистоту учения Дарвина?
Сначала я бы хотел продемонстрировать несколько наиболее ярких и печальных проявлений духа «партийной линии» на примере биографии Фрейда, написанной Эрнестом Джонсом[67]. Очевидными они кажутся по двум причинам: во-первых, партийный фанатизм Джонса побудил его подвергнуть людей, которые расходились с Фрейдом во мнениях, гротескным посмертным нападкам; во-вторых, многие рецензенты книги Джонса приняли представленные им данные без всяких сомнений или критики.
Джонсово «переписывание» истории вводит в науку метод, который до сих пор мы ожидали обнаружить лишь в «истории» эпохи сталинизма. Сталинисты называют всех, кто отступился и поднял бунт, «предателями» и «шпионами» капитализма. Д-р Джонс делает то же самое на языке психиатрии, заявляя, что Ранк и Ференци, которые поначалу были крайне близки к Фрейду, а после в некоторых аспектах отдалились от него, с давних лет страдали психическим заболеванием. Подразумевается, что лишь безумием можно объяснить то, что они преступно отреклись от Фрейда; а в случае Ференци – что его жалобы на резкое и нетерпимое отношение к нему Фрейда являются ipso facto свидетельством психоза.
Во-первых, следует отметить, что внутри тайного комитета долгие годы – и еще до того, как кто-либо впервые усомнился в «верности» Ранка или Ференци, – бушевала ожесточенная борьба и зависть между Абрахамом, Джонсом и до некоторой степени Эйтингоном, с одной стороны, и Ранком и Ференци – с другой. Уже в 1924 году, когда Ранк опубликовал книгу о травме рождения, которую Фрейд в то время принял с благосклонностью, Абрахам, «подстегнутый вестью о том, что Фрейд открыт для критики», заподозрил, что Ранк следует по «предательским» стопам Юнга.
Хотя поначалу Фрейд проявил терпимость к новым теориям Ранка, позднее, возможно, под влиянием интриг и инсинуаций фракции Джонса, а также из-за нежелания Ранка модифицировать линии своих теоретических изысканий, Фрейд оборвал все связи с ним. В то время он заявил, будто часть этих девиаций обусловлена неврозом Ранка; однако лишь полутора годами ранее говорил, что за пятнадцать лет «едва ли хоть раз ему приходила мысль, что Ранк нуждается в психоанализе».
Как бы там ни было, Фрейд говорит о неврозе, а не о психозе. Джонс высказывает догадку, будто бы Фрейд подавлял в себе знание о том, что Ранк страдал от «маниакально-депрессивного психоза», – о чем Фрейду, предположительно, было известно уже «многие годы». В свете собственного заявления Фрейда, только что упомянутого,
