Происхождение Каббалы - Гершом Шолем
Следует также обратить внимание на другой элемент. Мистические притчи занимают важное место в Бахир. Не меньше пятидесяти притч рассеяны по всей книге, некоторые из них простые и наивные, но другие имеют более сложную структуру. Из раздела 129 очевидно, что, кроме притч, взятых или адаптированных из Талмуда и Мидраша, есть и другие, ранее неизвестные, которые упоминают конкретные детали жизни на Востоке, указывающие на их восточное происхождение. Рассуждая о мистическом термине «сокровище Торы» наш текст гласит:
Потому человек должен [сначала] бояться Бога и [только] потом изучать Тору? Это подобно человеку, который пошёл купить медовые финики и не взял с собой ничего, чтобы нести их домой. Он сказал: понесу их на груди, но они были слишком тяжёлыми, чтобы нести их. Он боялся, что они прорвутся и испачкают ему одежду, так что выбросил их. Тогда он был дважды наказан: один раз за порчу еды, другой — за утрату денег.
Эти строки вполне могли быть взяты из совершенно не мистического источника, но записаны они могли быть только в стране, где растёт финиковая пальма, а финики используются повседневно, как в самых тёплых частях Палестины или в Вавилонии[99]. В южной Европе — в Провансе, например — финиковая пальма была лишь декоративным растением. Эта деталь относительно медовых фиников предполагает, что другие отрывки в Бахир, которые предполагают и мистически интерпретируют бисексуальный характер пальмы и её искусственное оплодотворение, также могут иметь восточное происхождение. Я снова подниму вопрос об этом символизме в конце главы.
Многие из этих притч выдают очень странный и парадоксальный аспект. Можно почти сказать, что они намеренно запутывают тему, а не проясняют её. Часто важнейшая мысль развивается только в иносказательной форме, в которой часто находят прибежище древние образы и представления. Притчи такого рода неизвестны по другой еврейской литературе; более поздние каббалисты, такие, как автор Зогар, всегда используют «осмысленные», а не поразительно парадоксальные притчи.
Например, раздел 25 характерен для этого жанра. Отрывок рассматривает мистическое значение гласной а, на иврите патах, это слово означает «открытие» [рта], а также «дверь».
И какую дверь? Это указывает на северную сторону, которая есть дверь для всего мира: дверь, через которую выходит зло, выходит и добро. А что такое добро? Затем он [учитель] усмехнулся над ними и сказал: Разве я не говорил? Маленькая патах[100]. Они ответили: мы забыли это. Повтори нам. Он сказал: это подобно царю, у которого есть престол. Иногда он брал его в руки, иногда ставил себе на голову. Они спросили: почему? Потому что престол был прекрасен, и ему грустно было сидеть на нём. Они спросили его: и куда он ставит его на голове? Он сказал: в открытой букве мем, как написано: [Пс. 84:12] истина возникнет из земли, и правда приникнет с небес.
Открытая мем, как мы узнаем в разделе 58, это символ женственности. Весь отрывок остаётся совершенно загадочным, хотя очевидно, что притча предполагает ритуальный символизм, при котором престол сравнивается с тфилин еврейского молитвенного ритуала, которые прикрепляются частью к руке и частью к голове. Согласно отрывку из Талмуда (Berakhoth 6а), который получил много толкований, Бог тоже носит тфилин. Но притча от этого не обретает смысл, и ответ, очевидно, никак не удовлетворяет любопытство спрашивающих. Книга Бахир состоит не только из таких текстов, которые словно насмехаются над читателем, но они нередки и показывают, насколько мы здесь далеки от обычных форм общения.
Тем не менее, со всей новизной, которую эта книга представляет в еврейской литературе, ясно, что «автор» намеревался объяснить мистицизм Меркабы. Он не видит разницы между «спуском» к Меркабе и областью, к которой направляется его умозрение. Он часто говорит об учении Меркабы[101] , тогда как использование термина «Каббала» для излагаемых учений ему совершенно неизвестно[102]. Но это уже и не учение Меркабы, которому учат в древних сочинениях, очевидно ему знакомых; это гностическое перетолкование того учения. Он был знаком с выражением «спуститься в Меркабу» и искал мистическое объяснение для этого поразительного оборота речи (раздел 60). Для этого он прибег к новому мистическому символизму эн-нойи Бога, махшаба, которую мы будем обсуждать позже. Погружение в Меркабу без опасности или ошибки невозможно, что Талмуд уже вывел из Ис. 3:6[103]. Раздел 46 демонстрирует знание толкования Авв. 3:1 как «молитвы пророка Аввакуума о Меркабе», то есть той области изучения, через которую не пройти без ошибки, ши-ггайон (как толкуется аль шигйонот стиха). Согласно нашему тексту, это значит: «всякий, кто освобождает своё сердце от вещей этого мира и погружается в созерцание Меркабы, принят Богом, как если бы он молился весь день»[104]. В целом, наш автор, похоже, рассматривает пророка Аввакума (см. также разделы 48 и 53) как прототип мистика Меркабы. Эта идея, должно быть, очень древняя, поскольку Талмуд уже (В. Megillah 31а) предписывает третью главу Аввакума как хафта-ра для Шавуот, наряду с видением Меркабы в Иез. 1. Наш текст также упоминает восторг Аввакума, который в своей молитве Меркабы продвинулся в «некое место», где постиг божественные тайны[105]. Но кроме этого случая экстаз едва ли играет здесь роль. Иногда заметна аскетическая склонность, согласующаяся с характером
