Ответы - Роман Воронов
Эго программу, как свою принадлежность в проявленном мире, на Встречу приводит именно душа и через Эго человека Свет может проникать, как в замочную скважину, во Тьму и разговаривать с собственным антиподом через это слуховое отверстие. Это одно из предназначений человека – быть каналом, имея чистую Душу и низковибрирующее Эго. Ворону и Всаднику определены места на разных концах «моста». Я (Ворон) закрываю собой Свет, дабы не ослепить (не сжечь) Эго, и встречаю энергии самости, пытающиеся ухватить высокие энергии, им не принадлежащие. От того и черны перья мои, закопченные миазмами низких миров. Создатель наделил меня осторожностью – не дать Свету замараться во Тьме, и терпением – воспринимать тяжелые вибрации, «болезненные» для более высоких частот.
Душа «подглядывающая» видит меня в круге света, то Боги, которых прикрыл я телом своим, как выручил когда-то Ноя, восславившего белую голубку, но напрасно проклявшего черного ворона, не вернувшегося на Ковчег, по причине выклевывания глаз утопших, через которые страхи и боль прежнего мира «просвечивали» бы в новый. Предок мой принял тогда на себя всю «допотопную» грязь и «благодарность» зарождающегося мира.
А что же страж на противоположном конце моста? Роль Черного Всадника не назовешь легкой, его предназначение – сложная комбинация противоречивых, на первый взгляд, задач: идентифицировать, отделить от общего, равного по силе и потенциям, возвеличить, «приподнять» над себе подобными за счет стягивания энергетического поля в свой «центр», защитить, предотвратить «соскальзывание» с выпуклости самости назад, в первородное лоно, обогатить и одновременно обобрать, одной рукой цеплять на голову корону, другой – стаскивать горностаевую мантию с обнаженного тела «венценосца».
Сколь изворотлив черный конь под всадником, вынужденный ступать по острым камням кривых дорожек, столь искусен в управлении его наездник, закрывающий свою суть лиловым плащом. Мой визави на Встрече Двух миров – «печная задвижка», сдерживающая жар адских кострищ перед невесомыми тканями горнего мира. Эго-программа «огнеупорна», оберегание души ее основная задача, «первородная» истина, ее изначальный код, первая строка ее Вселенского Контракта, которую «написал» сам Создатель, прежде чем отдать в антимир на внесение дополнений.
Черный Всадник – это жертва, вынужденная карать самое себя. Душе, как частице Высшего Мира, запертой в теле человека, принадлежащему низшим планам, не удержаться меж Двух Миров без Эго-программы, которая, как правильно подобранное грузило, выставляет поплавок на границе сред (поверхности воды) надлежащим образом. Страсти телесные утянут на дно, погрузят во грех, не будь чувства самосохранения (командная строка программы) с одной стороны, с другой – душа не захочет расставаться с Домом и спускаться в тело, не притяни ее чувство самосознания и самовосхваления (еще одна строка программы).
Смотри, Душа, на Черного Всадника и впитывай образ его, потому что узреть со стороны эго свое возможно только на Встрече Двух Миров, когда вы порознь. Видение это сохранив на полках глубинной памяти, легче «смотреть внутрь себя», будучи обряженной в плотные одежды, где Всадник сливается с твоим Я так же, как растворен на фоне ночного неба сейчас.
Я, Ворон, застывший в центре сияющего круга, закрываю Встречу, ибо вопрос был задан и ответ получен, Человек (одухотворенное эго) выполнил обещание, я – предназначенное, Создатель получил задуманное. Крылья мои, закрыв полнеба, поднимут на Вершину Мира, к маковке Матери Богов, откуда легче рассматривать дела смертных, слышать их вопрошающие голоса, улавливать дыхание снов и верить в белые одеяния Черного Всадника.
Веточка пальмы
Страж у ворот: – Эй, путник, стой
И назовись, чтобы вопрос стал ясен,
Пустить тебя мне на постой
Или отправить восвояси.
Усталый путник: – Я – святой,
Желудок пуст мой, вид ужасен,
Путь за плечами не простой,
Я ради сна на все согласен.
Страж у ворот, давно глухой
К мольбам, надерганным из басен:
– Святой, а крестик золотой
Немалым весом выю красит.
Усталый путник, сам не свой,
Нательный крест сорвать не убояси,
Вскричал: – Из древ смолистых хвой
Был струган он, и стал прекрасен.
Страж у ворот, не чуя под собой
Земной твердыни, так его потрясе,
Пал на колени: – Крест отдай мне свой
И проходи, хоть в рубище, хоть в рясе.
Усталый путник: – На, теперь он твой. –
Крест отдает и робу подпоясе
За створками из древ смолистых хвой
Скрывается в комическом приплясе.
Страж у ворот глядит в свою ладонь,
А там, как помнится из басен,
Не золотом «горит» огонь,
Но тлеет веточкой обычный ясень.
Курносый обладатель взъерошенной, словно ее навощили амброй и дали хорошенько высохнуть под палящим иерусалимским солнцем, шевелюры, прислонившись к шершавым камням Золотых Ворот, разглядывал «пляшущие» в знойном мареве пустынные склоны Елеонской горы. Пальмовая веточка в его руке, как и у большинства горожан сегодня (все-таки Пальмовое воскресение), безжизненно покачивалась в такт заунывной мелодии, которую мальчик сочинил сам и, дабы не навлечь на голову свою справедливый гнев многочисленных «критиков», исполнял ее про себя. Наличие в мире новоявленного музыкального «шедевра» подтверждали только беззвучно шевелящиеся губы, вышеупомянутая ветка пальмы и притоптывающие по песку босые пятки. Юный композитор постепенно погружался в собственное творение, прищуривая глаза, уставшие от яркого света, и млея от жара нагретых стен и ласк сухого восточного ветра. Сопротивляться подобной неге, особенно на голодный желудок, было невозможно, он расслабил мышцы, тело, едва прикрытое лоскутами старой, посеревшей от пыли ткани, безвольно опустилось вниз, на четвереньки. Мальчик закрыл глаза.
– Зачем ты здесь? – прозвучал голос над ним.
На самой границе яви и сна, когда сознание еще не определилось, где оно, любой вопрос – откровение, а ответ на него – истина. Раскрыв сонные глаза, не задумываясь, мальчик сказал, не глядя на вопрошающего:
– Я жду Мессию.
После чего поднял взор. Возле него, нахмурив брови и подбоченившись, стоял римский легионер в сверкающем на солнце нагруднике, отполированном наверняка с особым усердием.
– И когда же придет твой Мессия? – ухмыльнулся солдат, пальцем показывая, чтобы его собеседник поднялся на ноги.
– Сегодня, – ответил мальчик, поправляя лохмотья на худом плече.
– Уж не сам ли Мессия сказал тебе об этом? – захохотал легионер, но тут же сбился на кашель и сплюнул на землю проступившую на губах кровь – кусок холстины, обмотанный вокруг шеи, скрывал, видимо, следы ранения.
– Женщина, из тех, что носят корзины с финиками на базар, поведала мне, – не отрывая глаз от пыльного сгустка кровавой слюны под ногами, промолвил мальчик.
– Ну? – едва справляясь с клокочущим в груди ураганом, прохрипел солдат.
Мальчик посмотрел в глаза римлянина:
– Царь иудейский войдет в Иерусалим как Спаситель своего
