Круг перемен - Ирина Анатольевна Богданова
— Вера, ты спишь? — легонько толкнула её в локоть подруга Наташа. — Профессор запомнит и завалит на экзамене.
— Я не сплю.
Стараясь сосредоточиться, Вера потёрла пальцами виски, но мысли упрямо летели за тысячи вёрст от Петрограда.
Наташа наклонилась к её уху:
— Сегодня у Чердынцевых собирается кружок большевистской партии. По слухам, приглашён очень интересный человек, фамилия держится в секрете. Пойдёшь?
— Нет. — Вера отрицательно покачала головой. — Не хочу.
— Ну да, ты же теперь купчиха, — еле слышно фыркнула Наташа.
Наташина ирония больно задела своей несправедливостью. Вера нахмурилась:
— Я женщина, чей муж на фронте.
— Тем более!
Профессор посмотрел в их сторону, и обе замолчали, старательно изображая внимание.
Наташа окунула перо в чернильницу и нацарапала на клочке бумаги: «Большевики агитируют за окончание войны. Ты должна пойти ради Матвея».
«Интересным человеком» оказалась милая девушка с чудесными серыми глазами и пухлым ртом, созданным для нежной улыбки. Она сидела за столом у самовара и пила чай с лимоном, отламывая от филипповской булочки по маленькому кусочку. Вере с Наташей хозяева тоже сразу налили чаю и вместо сахара придвинули жестяную коробку монпансье:
— Сахар нынче в дефиците. Наверное, скоро введут карточную систему.
Девушку представили как Надежду Лаврентьевну. Она обвела глазами собравшихся: на посиделки набралось человек двадцать, по большей части разночинцев, исключая молоденького военного в новенькой форме.
— Товарищи, как вы знаете, с начала войны запрещены всякие собрания и митинги, поэтому, если нагрянет полиция, помните: мы отмечаем именины хозяйки дома.
При упоминании полиции хозяйка съёжилась и, как показалось Вере, была готова убежать за тридевять земель, если бы муж не придержал её за руку.
Надежда Лаврентьевна со стуком поставила чашку на блюдце:
— Товарищи, сейчас, когда идёт война, активные граждане, либералы, демократы и социал-демократы должны крепче сплотить ряды, чтобы противостоять империалистической гидре, готовой поработить мир. Наше сердце болит за бойцов, умирающих на фронтах по воле фабрикантов и миллионеров, но в ужасах войны есть и хорошая сторона, потому что отсталой и косной России нужна крепкая встряска! Как утверждает наш вождь, товарищ Ульянов-Ленин, самое полезное для революции — это массовое поражение российской армии.
Надежда Лаврентьевна подняла голову и выпрямила спину.
— Революционное пораженчество есть инструмент борьбы с царизмом, товарищи, и чем хуже будет обстановка в стране, тем скорее приблизится восстание. Обязанность интеллигенции и прогрессивной части рабочих — помочь довести ситуацию до национального взрыва. Мы должны не бояться пойти в народ, чтобы агитировать людей выходить на улицы и поднимать восстание против царизма. Наше оружие — слово, а оружие пролетариата — забастовки, стачки и, наконец, штыки и винтовки, с помощью которых мы, социал-демократы, захватим власть в стране. Рабочие больше выиграют от поражения своих народов, если войну с Германией можно будет превратить в войну гражданскую, а потом в международную революцию!
Отказываясь верить своим ушам, Вера потрясла головой. Чудовищные вещи, о которых говорила Надежда Лаврентьевна, произносились с очаровательной интонацией сказочной феи так, словно она желала не поражения родной стране, а рассказывала детям сказку на ночь. Поражение русской армии! Смерть, разорванные в клочья тела, убитые русские солдаты и офицеры. Матвей! Когда он сейчас сражается на фронте за родину, красивая тварь с милой улыбкой желает ему смерти ради какой-то международной революции и гражданской войны!
Оттолкнув от себя чашку, Вера встала. Чай расплескался на скатерть и потёк бурой лужей.
— Я не желаю слушать про то, что моего мужа надо убить ради идей товарища Ленина! А вам всем, — она поочерёдно посмотрела на каждого, — должно быть стыдно! Вместо того чтобы защищать родину, вы хотите исподтишка воткнуть ей нож в спину.
— Вера, Вера, послушай… — вскочила Наташа, — ты ничего не поняла!
— Я поняла достаточно, чтоб не иметь с вами ничего общего.
Натыкаясь на мебель, она широко шагнула в прихожую и сорвала своё пальто с вешалки.
— Если донесёте в полицию, то вас убьют, — резанул в спину голос Надежды Лаврентьевны.
Её слова отрубил хлопок двери. Вниз по лестнице Вера не бежала, а летела, едва удерживаясь на поворотах.
Через много лет она корила себя, что не пошла в полицию. Все молчали о своих знакомых революционерах, и она смолчала. Зачем? Ведь если бы общество им противостояло, Россия не погрузилась бы в тот мрак, что надвигался на них чёрной грозовой тучей.
Санкт-Петербург — Бали,
2019 год
Рейс Санкт-Петербург — Денпасар (Бали) с пересадкой в Дубае задерживался на два часа. За окном сентябрь трусил на лётное поле серый питерский дождик, и череда самолётов у здания аэропорта казалась большими нахохлившимися птицами, готовыми повернуть на зимовку в тёплые края.
Анфиса сходила к автомату купить бутылочку воды и открыла в телефоне сообщение от Максима, где он желал приятного полёта. Она вздохнула: приятной поездка окажется лишь в том случае, если она успеет вовремя на стыковочный рейс.
Почти все места в накопителе были заняты. Большинство пассажиров сидели, уткнувшись в телефоны, кто-то дремал, кто-то негромко разговаривал. Анфиса позавидовала тем, кто летит с попутчиком, потому что, признаться честно, побаивалась самолётов, а за разговором тревога отходит на второй план. Если бы рядом находился Максим, она ни капельки бы не беспокоилась — с ним она не боялась ничего. Но Максим невыездной.
Когда собралась в дорогу, он грустно сделал брови «домиком»:
— Ты ведь знаешь, что полицейским запрещены заграничные поездки. Но в такую даль мне тревожно отпускать тебя одну. Может, останешься? Я вырву несколько дней отгулов, и можем съездить, например, в Казань. Хочешь в Казань?
— Хочу в Казань и в Нижний Новгород. Хочу и в Вологду, и в Саратов, но на Бали всё равно поеду, и ты знаешь почему.
Вчера сразу после работы они с Максимом встретились у метро и долго гуляли в вязкой сырости петербургских улиц с чёрной водой Фонтанки под вереницей мостов. На мокром асфальте медными пятнами расплывался тусклый свет фонарей. Вступая на княжение, осень требовала оброк золотом, и деревья покорно устилали ей путь ковром из огненно-жёлтой листвы. От холодного ветра Анфиса продрогла насквозь, но всё равно не променяла бы этот вечер ни
